Старого Оскола
Редакция 1960 года.
ДОРЕФОРМЕННЫЙ И ПОРЕФОРМЕННЫЙ КРАЙ
Н. Белых
Изучая архивные материалы по истории родного края, мы натолкнулись на прямые подтверждения существования здесь временнообязанных крестьян накануне революции 1917 года. Причём власти не стеснялись не только говорить об этом, но и даже публиковали соответствующие документы в виде журналов заседаний Земств и т. д.
Так, в журнале 48-го заседания Старооскольского Уездного земства от 11 октября 1912 года (страница 335 книги журналов, изданных в типографии Курского областного земства) мы читаем следующий документ, составленный «временнообязанными» крестьянами: «Приговор Строкинского сельского общества Кладовской волости Старооскольского уезда.
1912 года, октября 5 дня, мы, нижеподписавшиеся, ВРЕМЕННООБЯЗАННЫЕ крестьяне Строкинского сельского общества, находящиеся в ведении господина земского начальника 4-го участка Старооскольского уезда, имеющие 188 ревизских душ мужского пола и 93 домохозяев, были сего числа собраны на сельский сход нашим старостою Петром Шунаевым, куда явилось 63 человека, что составляет не менее 2/3 имеющих право голоса на сходе, где имели суждение просить Старооскольскую земскую управу исходатайствовать и устроить мост на реке Сейме, так как дорога прежняя проходит от города Старого Оскола и до станции Солнцево через село Строкино и реку Сейм, в нашем же обществе моста не имеется и в нашем районе находятся ближайшие сёла, а именно — деревня Лопухинка, дер. Гущино, село Гущино Тимского уезда, и необходимо опасно сёлам проезжать через реку Сейм в с. Строкино, город Старый Оскол, на ст. Солнцеву, село Осколец, дер. Заломное, и дер. Аверино, тоже необходимо опасно сёлам проезжать через реку Сейм, в нашем же обществе моста не имеется и оным самым невозможно проезда сделать, а кроме негде; есть поблизости на расстоянии 2 вёрст плотина, т. е. гать, у помещика Балховитинова, но он, Балховитинов, запретил проезд, а наше общество не в силах устроить хороший мост, а таковой мост ежегодно сносит вода по случаю разлива воды реки Сейм, в том постановили: честь имеем покорнейше просить Старооскольскую уездную земскую управу исходатайствовать устроить хороший мост для проезда онаго района».
Так накануне революции 1917 года, в предгрозовые годы общественных перемен, писали строкинские временнообязанные крестьяне, живые остатки крепостничества, в своей просьбе к Уездному земству, то есть в тот орган, который В.И. Ленин называл «…началом местных представительных учреждений буржуазии» (В.И. Ленин, т. 15, изд. 4, стр. 308) и подчёркивал, что «земство с самого начала (ещё со времён их создания в 1864 году) было осуждено на то, чтобы стать пятым колесом в телеге русского государственного управления, колесом, допускаемым бюрократией лишь постольку, поскольку её всевластие не нарушалось, а роль депутатов от населения ограничивалась голой практикой, простым техническим исполнением круга задач, очерченных всё тем же чиновничеством. Земства не имели своих исполнительных органов, они должны были действовать через полицию, земства не были связаны друг с другом, земства были сразу поставлены под контроль администрации. И, сделав такую безвредную для себя уступку, правительство на другой же день после введения земства принялось систематически стеснять и ограничивать его: всемогущая чиновничья клика не могла ужиться с выборным всесословным представительством и принялась всячески травить его» (В.И. Ленин, т. 5, изд. 4, стр. 32).
Уездное земство так и не помогло крестьянам.
Обеспокоенное отливом населения из Поосколья городское управление решило открыть более широкий доступ крестьян в город и слободы.
В 1861 году в Старом Осколе было 7000 жителей, а по переписи 1897 года, то есть через 36 лет после реформы, население города и слобод удвоилось и достигло 16725 (в том числе – в городе насчитывалось 9159 человек). Интересно отметить, что из городского и слободского населения к крестьянскому сословию относилось 7125. Часть из (меньшая, около 3000 человек) обосновалась в городской черте, остальные – в пригородных слободах. Там они имели усадьбы, соединяя домашнее хозяйство с торгово-промышленной деятельностью или занимаясь исключительно промыслом: заводили торговое дело, маслобойное, гончарное и т. д. Насчитывались сотни рабочих на строительстве железной дороги и на железнодорожных службах или в промышленности города, совершенно порвавших связь с сельским хозяйством.
При исследовании материалов замечено интересное явление: Старый Оскол после отмены крепостного права на первом этапе пережил не подъем, а хозяйственный упадок, как и все Поосколье.
На первый взгляд это казалось странным. Но в действительности в этом факте отразилась закономерность хозяйственного развития пореформенных лет: перемещение торговых путей в сторону от города и реформа сильно ударили по главной торговой статье Старого Оскола – по хлебной торговле. Ограбленные реформой крестьяне сократили посевы, частично, вообще бежали из деревни, выселились на окраины. Помещики же, утратив даровую рабочую силу в прежних размерах и встречая ожесточенное сопротивление со стороны «временнообязанных» (имеется ввиду крестьянские волнения в чернянском имении князя Касаткина-Ростовского, в монаковском имении помещика Батизатулы, в ястребовском и покровском владениях Рындина и Арцыбашева и др.), не сумели быстро перестроиться, также сократили посевы товарных культур, а экстенсивность ведения сельского хозяйства при массовом сокращении животноводства и упадка удобрений повела к понижению урожайности. Кроме того, край пережил ряд засушливых лет, бывших прямым следствием хищнического истребления лесов.
Сокращение животноводства отрицательно сказалось не только на полеводстве, но и сузило сырьевую базу Старооскольской обрабатывающей промышленности. Заводы закрывались. Начался новый отлив капиталов и деловых людей из Старого Оскола в «места более доходные и бойкие» — в Донбасс, на Курский тракт и т. д. Например, купцы Сенины переселились из Старого Оскола в Курск, Хвостовы выехали в Москву и т. д.
Деревенские богатеи всемерно карабкались на верхние ступеньки капиталистической лестницы. Уже в 1869 году в купеческом сословии в Старом Осколе значилось много гильдейских купцов из бывших крестьян, в том числе Мешковы, Лихушины, Сотниковы, Соломенцевы, Гребенешниковы и др. Вся эта орава купцов и промышленников стала руководящей силой в городе, ворочала большими капиталами. К 90-м годам XIX века народ стал называть их «миллионщиками».
Росло одновременно и число рабочих в городе.
Ф. Энгельс писал, что в России голод 1891 года ускорил разложение крестьянства и создание внутреннего рынка для капитализма.
В жизни же Старого Оскола большую роль сыграл пожар, вспыхнувший летом 1862 года, на Ильин день 20 июля, почему и народ назвал его «Ильинским пожаром».
В летописи Николаевской церкви об этом написано: «… В два часа дня над городом разразилась страшная буря с черными тучами, заслонившими солнечный свет. И во время этой бури из трубы дома мещанина Мацнева вырвалось пламя, которое охватило соломенную крышу, начался пожар. В полчаса огонь распространился не только на несколько кварталов, но и на загородные части». По сведениям городской думы, сгорело 275 домов с надворными постройками, а убыток городу исчислен в 600.000 рублей. Полицейское управление доносило в Курск и в Петербург, что сгорело 220 домов в городе и что «о пожаре проезжающий Салтыков-Щедрин записки учинял и ругался…» Во всяком случае, пожар был катастрофическим, уцелели только каменные дома.
За «Ильинским пожаром» на Поосколье обрушились и другие беды. В 1865 году неурожай поразил весь уезд, а в 1866 году началась холера, которая, по описанию современников «была сильна». Началось с того, что 19 июля на пивоваренном заводе Головина от холеры умерла одна женщина, а с 22 июля холера приняла уже значительные размеры. В официальных известиях значилось 138 человек, умерших от холеры. Но современники утверждали, что в день выносили по 50 гробов. Священник Каллистратов Иван, дослужившийся к 1894 году до чина протоиерея Николаевской церкви, в дни холерного свирепствования целую неделю почти не выходил из церкви, приобщая и исповедуя старооскольцев, напуганных размахом холеры и в страхе ожидающих своей очереди попасть в могилу. Трудно жил город после пожара и холеры. Правительство не оказало помощи, городские доходы упали: к 1867 году ссыпка хлеба по городу едва достигала 10.000 четвертей, а привоз товаров на ярмарку в стоимостном выражении не превышал 100.000 рублей. За отсутствием средств дома не строились. Там и сям бурьяном зарастали пустоши: «Жители города находятся в бедственном положении, особенно после пожара, что многие и до сих пор не в состоянии огородить своих усадеб даже плетневыми заборами» (Из постановления Старо-Оскольской городской думы за 1868 год).
В 1866 году, когда были упразднены магистрат и городская ратуша, не оказалось помещения для городской думы и сиротского суда. Пришлось арендовать дом купца Гребенешникова на Белгородской улице.
Старооскольцы все же начали строить вместо сгоревшего деревянно-соломенного города железно-каменный. Городская дума выстроила здание для городского училища, затратив 26.000 рублей. Построен дом городского банка с затратой 12 тысяч рублей. К числу противопожарных мероприятий, проведенных в 70-е годы XIX века в Старом Осколе, относится устройство 2 больших чанов для воды: один – в районе современной типографии, второй – на пересечении современных улиц Пролетарской и Революционной (тогда Воронежской и Михайловской), против родильного дома. Диаметр этого дубового чана достигал 10 метров, а глубина – 2,5 метра. В этом чане можно бы свободно устроить квартиру на семью из 9 душ. Строительство таких больших чанов из дубовых лотков указывает на большое искусство старооскольских бондарей.
Дело водоснабжения города было передано в руки частных предпринимателей, хотя и действовал городской общественный банк, учредители которого изъявляли желание «взять на себя заботу о воде».
Московский купец Хвостов, узнав о возможности поживиться на городском водоснабжении, немедленно возвратился. В Старом Осколе, приняв в компанию купцов Симоновых, Собакиных, начал строить колодец на месте современной городской водонапорной башни. Было затрачено, если верить отчетам компании, более 4 тысяч рублей. В 1878 году колодец открыт для пользования. Глубина его – 47 саженей или 101 метр.
Купцы продавали воду бочками и ведрами, доставая ее из колодца с помощью пароконного с двумя огромными бадьями на крепком пенечном канате местного производства: привозные канаты не выдерживали нагрузки, рвались.
Связи с этим в 80-е годы XIX века Старооскольская пенька приобрела всероссийскую известность.
К сожалению, об этом Старооскольцы настолько забыли, что напоминание потребовалось. И пришло оно весьма неожиданно: в ответ на просьбу Старо-Оскольского пединститута прислать ему лучшие образцы конопляных семян для учебно-опытного участка, Пензенская опытная станция прислала в 1951 году посылку с этикеткой «Семена улучшенной старооскольской конопли».
К началу XX века купеческий колодец пришел в упадок и был засыпан. Население было вынуждено пользоваться речной водой, а также брать воду из весьма запущенных 8 колодцев, разбросанных по городу.
Вопросом строительства водопровода в Старом Осколе земство и городская дума начали заниматься в 1911 году. А водопровод был пущен в эксплуатацию лишь в 1915 году, но он только частично удовлетворял нужды населения.
Электричество в городе появилось в 1912 году.
Конечно, изменения в городе происходили, но очень медленно. Например, с 1876 по 1911 год, т. е. за 35 лет, на Нижней площади произошли лишь следующие изменения: появилась будочка, возник идущий к ней земляной бруствер вдоль водопроводной канавы.
За следующие два года, за 1911 и 1912-й, градостроители еще «изменили» вид площади: засыпали мешавшую движению водопроводную канаву и поставили два столба – один телеграфный, другой – с фонарем для электрического освещения.
Наш текст об «изменениях» Нижней площади можем проиллюстрировать следующими фотоснимками:
Присоединяйтесь — мы покажем вам много интересного
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Комментарии 3