Самого блока я не заметил, его скрывала буйная растительность, а увидел стодвадцатидвухмиллиметровую самоходную артиллерийскую установку с эмблемой внутренних войск на борту, стоявшую в нескольких метрах от дороги. Башенную часть взрывом своротило набок и ствол пушки уткнулся в землю. Судя по густой траве вокруг, САУ появилась здесь ещё в первые месяцы войны. С высоты птичьего полёта, мне, наверное, стало было бы понятно откуда она приехала и куда направлялась. Но внизу, на земле, среди молчаливого леса, самоходка выглядела как осколок исчезнувшей цивилизации, как сюрреалистический объект. Выше я упоминал, что всякий раз, когда выезжал за черту боевого охранения нашего лагеря под Шали и перед глазами нескончаемой чередой тянулись: пустые дороги, голые поля, развалины домов, у меня постоянно возникало ощущение нереальности происходящего, мне казалось, что это сновидение, что я сплю. И только через 12 лет я понял причину этого странного восприятия окружающей действительности. Всё дело в том, что я вырос в мирной, спокойной обстановке. За 29 лет жизни в сознании сформировались устойчивые шаблоны причинно-следственных и логических связей между объектами окружающей действительности и мной. Так, например, голубому небу должен соответствовать пассажирский самолёт, ожидание встреч; дороге - легковая или грузовая машина, устремлённость к намеченной цели; сельскому дому стёкла в окнах, дымок из трубы, умиротворённость; лугу - корова, парное молоко, радость; лесу - ягоды, грибы, покой; полю - трактор, рабочий настрой и так далее. У психологов есть тест: испытуемому показывают несколько картинок, одна из которых по тематике не объединяется с остальными, человек должен её найти. Допустим, на трех карточках изображены: кошка, мышь, собака, а на четвёртой лопата. Лопата выпадает из ряда одушевлённых предметов. Нормальный человек сразу улавливает это отличие. В Чечне я видел картины жизни не нарисованные, а в натуральную величину. Вот стоит дом. Рядом его жильцы, живность во дворе прогуливается. Что б возникла привычная гармония восприятия, я должен был подойти к дому пешком или подъехать на каком-нибудь гражданском автомобиле. Но вместо этого я появлялся в составе бронетанковой колонны, верхом на БМП, с автоматом в руках. Таким образом, в моём сознании происходило столкновение двух шаблонов: привычного гражданского и непривычного военного. И получалось, что в своих собственных глазах я выглядел, как инородный объект, не подходящий окружающему ни по смыслу, ни по содержанию, но при этом я ещё и доминировал(!) в пейзаже.

Поэтому-то при поездках по Чечне у меня регулярно появлялось ощущение, что происходящее вокруг, это сон. Привал. Взвода сбились в кучки, расположившись на расстоянии прямой видимости друг от друга. Поужинали консервами, закурили. Я обратил внимание, как от взвода, стоявшего впереди нас, один боец отошёл в кусты. Вскоре оттуда раздался взрыв. Парень хотел справить нужду, но задел растяжку. К его счастью граната была наступательная и лишь один осколок слегка задел руку. В сгущающихся сумерках двинулись дальше. Часа через полтора, даже на расстоянии вытянутой руки, не стало видно спины идущего впереди. Бредя в кромешной тьме я потерял чувство реальности происходящего. Мне казалось, что я вижу сон о том, как иду в темноте. Наконец, по цепочке прошла команда - вставать на ночлег. Отойдя в сторону от невидимой тропы легли в траву, ощупью выбирая места поровнее. Невидимый офицер дал указание невидимым солдатам, в каком порядке нести боевое охранение. Но по старинной русской традиции пускать всё на авось (особенно, когда выполнение приказа трудно проконтролировать) взвод проспал до утренней зари без всякой охраны. Через пару дней из разговоров я узнал, что бойцы одной из групп, шедшей по другому маршруту, в ту ночь заметили отряд вооружённых чеченцев который прошел рядом с ними (вероятно, это случилось перед рассветом). Поскольку имелся приказ, до прибытия на место в боестолкновения не вступать, ребята не стали высовываться, пропустили чеченцев. Восхищение солдат вызвал вид моджахедов: они несли на спине рюкзаки огромных размеров, чуть ли не в рост человека и при этом передвигались быстрым энергичным шагом. Но один чеченец, вероятно был плохо физически подготовлен, выбился из сил и отстал от соратников. Его-то контрактники с большим удовольствием добили. После ночной мглы и сумбурной ночёвки на холодной земле (хорошо дождя не было) наступившее утро воспринималось особенно радостно. Мы находились в широком распадке. Справа от нас, за густыми деревьями, шумела горная речка, а слева возвышался не очень крутой откос, уходящий в буйную растительность, а между ними ровное пространство шириной метров 50-60. Прекрасное место, на котором в мирное время можно было бы устроить весёлый пикник: развести костерок, пожарить шашлычки, поиграть в волейбол или бадминтон, отдохнуть душой и телом... Снова набрав дистанцию 5-6 шагов, цепочкой двинулись на Бамут. В память врезалась одна деталь. Когда мы шли по речному распадку, я вдруг почувствовал аппетитный запах солёных огурцов с чесноком. Откуда мог появиться в лесу такой соблазнительный кухонный аромат?! Но когда тропинка приблизилась к откосу, я увидел, что он покрыт густым ковром черемши. Это такая трава, листья и стебель которой очень похожи на ландыш. Вкус весенней черемши идентичен вкусу чеснока, даже более жгучий. В летние месяцы черемша теряет свои вкусовые свойства. На Дальнем Востоке весной черемша это первейший продукт питания, предохраняющий от простудных заболеваний. Её со сметанкой, да в салатик, да с хлебушком - пальчики оближешь! С запахом и вкусом черемши у меня связаны детские воспоминания о жизни на Камчатке. В нашей семье, весной, салат из черемши был обязательным атрибутом на обеденном столе. Позже я узнал, что окрестности Бамута славятся в Чечне своими черемшинными полями и её активно заготавливают местные жители. Когда мы двинулись в путь, над головами раздались звуки реактивных самолётов. Было часа четыре утра, но, похоже, что уже началась огневая подготовка. Видимо по планам штабистов, войска уже должны были стоять на исходных рубежах, окружив Бамут. Но мы ещё только выдвигались к нему. Путь нам преграждала река. В намеченном месте маршрута то ли моста не оказалось, то ли брод не смогли найти. А форсировать реку с нашей боевой подготовкой (которой не было), да без соответствующего снаряжения, значило, в лучшем случае, утопить часть вооружения, а в худшем некоторое количество солдат. И ещё не известно, сколько бы времени ушло на эту переправу. Поэтому пришлось делать крюк — идти за несколько километров к ближайшему мосту. А солнышко поднялось высоко и припекло весьма ощутимо - градусов под тридцать, а то и больше. Двигались мы уже по открытой местности, тени не было. Вода во фляжках быстро закончилась. Жажда мучила всё сильнее. А мы идём и идём. Точнее больше стоим, чем идём. Минуть пять ходьбы, остановка. Десять минут сидим на солнцепёке, дозорные разглядывают обстановку. Двинулись. Пять минут идём, снова встали и так несколько часов. На очередном привале контрактник, тащивший пулемёт, сказал: — Могу отдать несколько ручных гранат. Кому нужны гранаты? Желающих пополнить свой боезапас не нашлось и он их выбросил в траву. Когда мы поднимались на очередной холм, и часть цепочки сверху была хорошо видна, я заметил, как из неё в заросли летели гранаты, магазины с патронами, кто-то даже выкинул целый вещмешок с боеприпасами. Сегодня, когда в средствах массовой информации частенько приходится слышать воинственную риторику паркетных генералов, сереньких депутатов и прочих недалёких випперсон, о том, что наше военное присутствие необходимо по всему миру, что Россия готова послать войска и туда и сюда и ещё покажет кузькину мать тем, кто на неё косо смотрит; всем этим безмозглым горлопанам я мысленно желаю оказаться в той цепочке, едва ползшей 23 мая 1996-го года к Бамуту. Чтобы они воочию узрели пропитое, прокуренное, деморализованное, не имеющее ни военной, ни физической подготовки ополчение, гордо именуемое Российской Армией. Ни деньги, ни льготы, ни пропаганда не способны подвигнуть русского человека воевать в полную силу. Массово русские способны драться от всей души (ложиться на амбразуры, бросаться с гранатами под танки) только если лично им, их семьям, их домам грозит уничтожение, за всё остальное они будут воевать так же, как воевали в первую чеченскую войну: вразвалочку, лишь бы день до вечера пережить и ладно, главное, чтобы деньги начислили, всё остальное пусть горит синим пламенем. Жажда становилась невыносимой, а мы не знали, сколько ещё идти. Силы очень быстро убывали. К двум часам дня наш отряд был почти не пригоден к ведению боевых действий, солдаты с трудом передвигали ноги. Случись в тот момент боестолкновение, думаю, большинство попадало бы в укрытия и с удовольствием там пролежало бы до вечера, не имея ни малейшего желания кого-либо побеждать. На очередной остановке я стал свидетелем, как раздраженные контрактники разговаривали с командиром второго батальона, майором, возглавлявшим нашу группу: — Долго мы ещё будем петлять здесь, в рот позарот…?! Майор, тыча пальцем в карту, отвечал: — А что я могу сделать? У меня карта, я иду по ней. Топосъёмка 1943-го года. Вот где мы сейчас стоим, должна быть дорога, а её здесь нет... Видимо к депортации чеченцев в 1944-ом году государственная машина готовилась более тщательно, чем к наведению конституционного порядка в 1994-96 годах. У самого Бамута (о счастье!) нам наконец-то встретилась неглубокая, бурная горная речка. Вода в ней была тёмно-коричневого цвета. В обычной жизни я бы, наверное, предпочёл ещё сутки терпеть, чем употреблять жидкость такого цвета. Радостной гурьбой кинулись пить живительную влагу и наполнять фляжки. Окажись на противоположном берегу три-четыре чеченских автоматчика, они бы могли в момент перестрелять всё наше воинство. Приняв упор лёжа, почти касаясь грудью воды, я сделал первые жадные глотки. Уняв жажду, огляделся по сторонам. Почти все встали на карачки и жадно всасывали в себя мутные потоки, торопясь напиться до команды "Становись". Но при этом человек 5-6 поступили иначе, они набирали во фляжки отстоявшуюся чистую воду из небольшой лужицы на отмели. В то время я ещё не был знаком с библейскими текстами и происходящее не вызвало у меня ассоциаций. Примерно пятью годами позже, по радио, я слушал чтение Ветхого Завета. Там есть место, где одному военачальнику даётся откровение, как победить превосходящие силы противника. Для этого всё войско необходимо было подвести к реке и дать команду напиться. Взять в предстоящий бой следовало не тех, кто лакал воду по-собачьи, а пивших с достоинством - из горсти. В те библейские времена меня на битву не взяли бы (к счастью). Проходя окраинами Бамута, мы увидели две огневые точки, оборудованные на высоком холме. Они представляли земляные валы круглой формы, обложенные дёрном, подобие верхней части вулкана с кратером. Внутри могли поместиться два-три человека с пулемётом. Огневые точки были сделаны аккуратно, со знанием дела. С них открывался прекрасный обзор местности и та дорога, по которой мы шли часом ранее. Если бы чеченцы не оставили Бамут, а приняли бой, на той грунтовой дороге вполне мог оборваться мой жизненный путь, за три дня до тридцатилетия. Но чеченцы изменили тактику сопротивления. Они стали держать оборону до разумных пределов, реально оценивая свои возможности. Поскольку на Бамут шли не только худосочные пропитые, прокуренные подразделения, но и увесистая бронетанковая колонна, с артиллерийской и авиационной поддержкой, видимо поэтому моджахеды оставили его без боя. Может у них имелись и какие-то другие причины; до этого будут докапываться историки будущих времён. Битвы за Бамут не произошло, мы вошли в него без единого выстрела. Сразу, в тот же день, войска не сунулись в селение, переночевали на окраинах. Погода испортилась. Ночью пошёл дождь. Я, вместе с экипажем БМП замкомбрига, свернувшись калачиком, прятался под куском брезента, натянутого на носовую часть БМП. Ткань местами протекала, поэтому вместо сна вышло полузабытьё... Константин Камруков