Великие истории любви
Море Позитива (литературный дневник)
Борис Пастернак и Ольга Ивинская

В последние годы жизни Бориса Пастернака его страстной любовью была Ольга Ивинская, ставшая прототипом Лары в «Докторе Живаго». Ей было 34, ему — 56. Она — младший редактор журнала «Новый мир», он— известнейший поэт, чья писательская судьба давно определилась. Их встреча в 1946 году изменила жизнь обоих — и к великому счастью, и к великой печали...

Итак, шел 1946 год. В один из октябрьских дней Борис Пастернак пришел по своим делам в редакцию журнала «Новый мир», где Ольга Ивинская в ту пору работала в отделе поэзии. Увидев его, она не сразу поверила в то, о чем ей давно грезилось. Тот, кто был для нее божеством, вдруг спустился на землю. «В те сороковые его желтоватые конские зубы, широко раздвинутые посередине, дополняли великолепным своеобразием его удивительное лицо», — вспоминала впоследствии Ольга Ивинская. Они разговорились. Вернее, говорил больше Борис Леонидович, поведав ей о творческих планах и с царственным великодушием пообещав подарить свои книги. Но главным для Ольги было то, как поэт смотрел на нее: «Это был требовательный, такой оценивающий, такой мужской взгляд, что ошибиться было невозможно: пришел человек, действительно необходимый мне, тот самый человек, который, собственно, уже был со мною. И это потрясающее чудо».

На другой день Ольга Ивинская увидела на своем рабочем столе аккуратный пакет — это были пять пастернаковских книжек!

А затем начались почти ежедневные свидания, то долгие, заполненные разговорами, то короткие, всего в несколько слов. Они гуляли по Москве, он провожал ее до Потаповского переулка, где она жила, оба чувствовали себя безмерно счастливыми.

Здесь надо сказать, что до знакомства с Пастернаком Ольга Ивинская отнюдь не была лишена внимания мужчин, и романтических увлечений: Она дважды была замужем. От первого брака у нее родилась дочь Ирина, от второго — сын Дмитрий. Словом, Ольгу никак нельзя было считать пуританкой. Да Пастернаку и не нравились целомудренные женщины. Ему требовалось жалеть и опекать объект своей страсти; он хотел иметь дело непременно с оскорбленной, измученной женственностью.

Уже с первых встреч Пастернак был пленен бесшабашностью Ольги, ее доверием к жизни. Она всегда жила смело, отчаянно, принимая подарки и удары судьбы, не сторонясь и не прячась. Открытая и людям, и судьбе, по-женски чуткая, доверчивая, не сумевшая укрыться от вихрей кровавого времени, несущих ее по своей страшной воле, — такой увидел Ольгу Пастернак и это в ней полюбил.

Внешне Ольга выглядела очень привлекательно — ладная, гармонично сложенная, с золотыми волосами, очаровательной улыбкой и музыкальным голосом. Но, что всего важнее, она обожала стихи Пастернака, знала их наизусть и еще девочкой посещала вечера поэзии с участием своего кумира.

И все же дело было не только в поэзии. Пастернак привлекал ее и как мужчина. И хотя Ольге казалось, что нос у него коротковат для столь длинного лица, ей нравились и его крепкая шея, и его медные губы, и волосы цвета воронова крыла, тогда еще не поседевшие.

Роман развивался стремительно. Во время одного из свиданий у памятника Пушкину Пастернак произнес: «Я хочу, чтобы вы мне говорили "ты", потому что "вы" — уже ложь». В тот же вечер по телефону прозвучало пастернаковское признание: «Я ведь не сказал второй вещи. А ты не поинтересовалась, что я хотел сказать. Так вот первое — это было то, что мы должны быть на "ты", а второе — я люблю тебя, и сейчас в этом вся моя жизнь».

Но в литературном мире не все и не сразу приняли Ивинскую. Одни утверждали, что она неприятна и бесцеремонна, другие восхищались ею, но сторонники и оппоненты сходились в одном — Ольга была необычайно мягкой и женственной. Друзьям же Пастернак восторженно говорил, что встретил свой идеал.

Между тем, Пастернак не был свободным человеком: уже 10 лет он был женат вторым браком на Зинаиде Николаевне, которую со скандалом увел у своего друга, знаменитого музыканта Генриха Нейгауза. И за эти годы никто из супругов не пожалел о своем выборе, поскольку вместе им было хорошо и спокойно. Зинаида Николаевна изначально знала цену своему мужу и сделала все для того, чтобы он ни в чем не испытывал затруднений — ни в том, что относится к творчеству, ни в том, что касается бытовых удобств. Словом, она была не только любящей и заботливой женой, но и воплощением ответственности и самоотверженности.

Пастернак всегда ценил эти качества в своей жене. Но именно в этот период страсть взяла верх, ибо перед женственностью Ольги поэту трудно было устоять.

Впрочем, Борис Леонидович вскоре ясно осознал, во что вовлекает Ольгу, будучи связанным семьей. Возможно, поэтому 3 апреля 1947 года он предпринял попытку разорвать с ней отношения. Позднее она напишет: «Расставание было печальным: Б. П. говорил, что не имеет права на любовь, все хорошее теперь не для него, он человек долга, и я не должна отвлекать его от проторенной колеи жизни и работы, но заботиться обо мне он будет всю жизнь».

Однако уже на следующий день после «расставания» в шесть часов утра в квартире Ивинской раздался звонок. За дверью стоял Борис Пастернак. Они молча обнялись. Подобно тому, как у молодоженов бывает первая ночь, у них был первый день... Именно тогда на своем стихотворном сборнике Борис написал: «Жизнь моя. Ангел мой, я крепко люблю тебя. 4 апр. 1947 г.».

Теперь их свидания стали постоянными. Ольга встречала своего любимого в синем шелковом халате, который позже был увековечен в стихах доктора Живаго: «Когда ты падаешь в объятье в халате с шелковою кистью...» Еще более искренними видятся строки из самого романа: «О, какая это была любовь, небывалая, ни на что не похожая! Они думали, как другие напевают. Они любили друг друга не из неизбежности, не опаленные страстью, как это ложно изображают, они любили друг друга, потому что так хотело все кругом: земля под ними, небо над их головами, облака и деревья. Их любовь нравилась окружающим, может быть, больше, чем им самим...»

Однако жена Пастернака, Зинаида Николаевна, не собиралась сдаваться. Когда заболел их сын Леонид, она у постели больного ребенка взяла с мужа клятву, что тот никогда больше не будет встречаться с Ивинской. В тот день Пастернак должен был увидеться с Ольгой, но... На встречу поехала его жена. Зинаида Николаевна была беспощадна к сопернице. Холодно попросила Ивинскую прекратить преследовать ее мужа, заявив, что будет бороться за свою семью и свое счастье. Ольга в ответ пыталась что-то возразить, говорила о том, что Пастернака давно тяготит супружество, что они любят друг друга. Но Зинаида Николаевна была непреклонна. После ее ухода Ивинская наглоталась таблеток, чтобы хоть как-то успокоиться. «Скорая» зафиксировала попытку самоубийства.

Роман продолжался, хотя обоим было нелегко, особенно Ольге. Жизнь в двухкомнатной квартирке в Потаповском переулке, с отцом, матерью, двумя детьми, стала для нее настоящим испытанием. Мать сурово осуждала невозможный, немыслимый, с ее точки зрения, роман дочери с женатым человеком, который, к тому же, был гораздо старше ее. Нередко по ночам Ольга рыдала в своей комнате, взрывалась, скандалы в доме не прекращались.

Позднее, в разговоре с одной из знакомых, Борис Пастернак скажет, что весь он, его любовь, его творчество, его душа принадлежат Оленьке, а Зине остается «один декорум». И пусть он ей и остается, потому что должно что-то и у нее остаться.

Осенью 1949 года грянула беда. 6 октября Ольгу Ивинскую арестовали. Причиной была ее связь с Пастернаком, которого подозревали в контактах с английской разведкой. На допросах следователей интересовало одно: чем была вызвана связь Ивинской с Пастернаком.

Ольга отвечала: «Любовью... Я любила и люблю его как мужчину». И она не врала. Потому что, кроме любви, других чувств у нее к Пастернаку не было.

Положение усугублялось еще и тем, что Ивинская была на шестом месяце беременности, но, к несчастью, в камере предварительного заключения у нее случился выкидыш.

Позже Ивинская вспоминала: «Наступил день, когда какой-то прыщавый лейтенант объявил мне заочный приговор "тройки": пять лет общих лагерей "за близость к лицам, подозреваемым в шпионаже"».

Ольгу отправили в Потьму, где она провела три с половиной года, изредка получая письма от Пастернака. По ее признанию, только ожидание этих писем помогло ей выжить там, среди унижений, в сорокаградусную жару.

Страдал и Пастернак, и в первую очередь потому, что ничем не мог помочь любимой женщине. Он корил себя и восхищался мужеством Ольги: «Ее посадили из-за меня, как самого близкого мне человека, чтобы на мучительных допросах под угрозами добиться от нее достаточных оснований для моего судебного преследования. Ее геройству и, выдержке я обязан своею жизнью и тому, что меня в те годы не трогали».

Все, что он мог сделать, — это не оставить в беде семью Ольги, когда после ареста над ее детьми, оставшимися с дедом и бабкой, нависла угроза детского дома. Старикам все же удалось оформить опекунство над внуками, но настоящим опекуном для них был Пастернак. Именно он стал для семьи источником существования; первые годы — главным, а после смерти отца Ольги — единственным. Ирина Емельянова, дочь Ольги Ивинской, позднее писала, что именно Пастернаку они «обязаны бедным, трудным, но все-таки человеческим детством, в котором можно вспомнить не только сто раз перешитые платья, гороховые каши, но и елки, подарки, новые книги, театр. Он приносил нам деньги».

Из лагерей Ольгу Ивинскую освободили весной 1953 года — это была первая послесталинская амнистия. После ее возвращения Пастернак решил, что Ольгу он никогда не оставит, хотя был уверен, что прежние отношения уже невозможны. Объяснял он это тем, что прошло много времени и оба многое пережили. А потому возвращение к прошлому может выглядеть ненужной натянутостью. Ольга должна быть свободна от него и ни на что не рассчитывать, кроме преданности и верной дружбы.

Но однажды он все-таки не выдержал, пришел к Ольге и. увидел, что она осталась почти такой, какой он увидел ее в первый раз. И роман возобновился с прежней силой. В 63 года Пастернак испытал новый всплеск страсти. Он даже объявил жене, что теперь будет жить там, где захочет. Хочет — у Ивинской, хочет — дома. Зинаида Николаевна возражать не стала. Возможно, потому, что была уверена: никуда муж не денется от привычного, комфортного быта, а может потому, что любила его.

Так у Пастернака и Ольги началась не то чтобы идиллия, но довольно тихая и умиротворенная жизнь, которая продолжалась с 1953 по 1958 год. Пастернак заканчивал роман, Ивинская с дочерью перебралась ближе к Переделкино. На краю деревни Измалково у местного жителя Кузьмича Ольга сняла крохотную комнатушку с терраской.

В эту маленькую комнату Ивинской Пастернак ходил ежедневно, Ольга и ее дочь издали узнавали его — в неизменной кепке, резиновых сапогах и простом грубом плаще. В этой самой комнатке Ивинская на плохонькой машинке «Москва» перепечатывала прямо с рукописи роман «Доктор Живаго». Затем текст правился Пастернаком и после этого отдавался профессиональной машинистке.

И все же до конца жизни Борис Леонидович так и не смог разрешить внутреннего, раздиравшего его на части конфликта: сделать выбор между женой и сыном — и Ольгой. По-своему он был предан жене, уважая и любя ее, но страсть к сияющей, искрящейся какой-то особой силой и энергией Ольге усмирить он так и не смог.

Осень и зима 1958—1959 годов стали для Пастернака наиболее драматичным периодом во всей его непростой жизни. В октябре 1958 года ему была присуждена Нобелевская премия. Официально — «за выдающиеся достижения в современной лирической поэзии и на традиционном поприще великой русской прозы». Поводом же послужила публикация в зарубежной прессе его романа «Доктор Живаго».

Пастернак узнал о решении Нобелевского комитета 23 октября, когда получил телеграмму от секретаря фонда А. Эстерлинга. Он сразу же отправил ответ, в котором благодарил Шведскую Академию и Нобелевский фонд: «Бесконечно признателен, тронут, горд, удивлен, смущен». В тот же день Президиум ЦК КПСС по записке Суслова принял постановление «О клеветническом романе Б. Пастернака», в котором присуждение премии признавалось «враждебным по отношению к нашей стране актом и орудием международной реакции, направленным на разжигание холодной войны». В «Правде» был опубликован фельетон Заславского «Шумиха реакционной пропаганды вокруг литературного сорняка» и редакционная статья «Провокационная вылазка международной реакции».

Объективности ради надо отметить, что роман, над которым писатель работал более десяти лет, вначале он принес в журнал «Новый мир». Однако все члены редколлегии признали данное сочинение откровенно антисоветским, прозападным. И лишь прозорливый Константин Симонов сказал: «Куда умнее напечатать роман в Союзе, чем делать, его пропагандистской добычей Запада». И как в воду глядел. Оскорбленный и разгневанный Пастернак отдал экземпляр романа своему давнишнему приятелю, итальянскому издателю Джанджако Фельтринелли. А на русском языке глава из романа была впервые напечатана в эмигрантском «Новом журнале» (Нью-Йорк), в то время советским читателям недоступном.

Вскоре после присуждения премии в газете «Правда» появилась статья о выдающихся открытиях советских физиков И. М. Франка, П. А. Черенкова и И. Е. Тамма, награжденных Нобелевской премией по физике. Подписанная шестью академиками, статья содержала двусмысленный абзац о том, что присуждение Нобелевской премии по физике было объективным, а по литературе — вызвано политическими соображениями. Правда, один из подписантов, академик М. А. Леонтович, счел своим долгом уверить Пастернака в том, что физики так не считают и тенденциозные фразы были вставлены в текст помимо их воли.

Всю антипастернаковскую пропаганду Ивинская в мемуарах позже определит одной хлесткой фразой, взятой из газеты того времени: «Я Пастернака не читал, но...» И перечислит, как «знатные трактористы» и «начальники цехов» яростно клеймили Пастернака, по сути, признаваясь в собственной безграмотности.

После таких вполне официальных выпадов из репертуара театров были изъяты пьесы, переводы которых принадлежали перу Пастернака. 27 октября Борис Леонидович был исключен из Союза писателей, а 31-го — Московская организация Союза, подтвердив решение союзной, своей резолюцией потребовала лишения Пастернака советского гражданства.

Высылка Пастернака действительно обсуждалась в ЦК КПСС. И Борис Леонидович был готов к такому решению. Тем болезненнее он воспринял слова Зинаиды Николаевны, заявившей, что она не может покинуть родину, и сына Леонида, не захотевшего разлучаться с матерью. А вот Ольга не задумываясь согласилась разделить с ним участь. Чтобы не оставлять заложников в этой стране, Пастернак письменно должен был просить разрешение на выезд Ольги Ивинской с детьми. Он спрашивал, согласна ли она поехать вместе с ним, и радовался ее готовности быть рядом, куда бы его ни послали.

Но высылка Пастернака так и не состоялась. В конце апреля 1960 года у него резко ухудшилось состояние здоровья, от резкой боли в руке он чуть не потерял сознание, слег и больше не вставал. Он уже понимал, что дни его сочтены, и просил не пускать Ивинскую к нему, не желая ссор между нею и Зинаидой Николаевной, и только писал записки своей Ольге. В одной из них незадолго до смерти Пастернак признавался: «Родная Олюшка моя, я тебе уже написал сегодня и опять пишу, я целый день с тобой. Я чувствую тебя такой неотделимой от себя, как будто отправляю письма самому себе. Что ожидает меня?.. Я пишу тебе и умираю от нежности к тебе...» В другом письме: «Нити более тонкие, связи более высокие и могучие, чем тесное существование вдвоем на глазах у всех, соединяют «ас». За месяц до смерти — вновь признание в любви: «Золотая моя прелесть, твое письмо как подарок, как драгоценность. Одно оно способно излечить, окрылить, вдунуть в меня жизнь».

Однако чуда не произошло, хотя Зинаида Николаевна, как всегда, делала для мужа все возможное и невозможное. Она устраивала консилиумы, приглашала самых лучших докторов и даже сумела добиться, чтобы в Переделкино доставили огромный рентгеновский аппарат из Кремлевской больницы. У Пастернака подозревали инфаркт, но за несколько дней до смерти был сделан рентген и поставлен диагноз: рак легких, распространившийся на желудок, печень и сердце.

Борис Пастернак скончался 30 мая 1960 года. Похороны состоялись на Переделкинском кладбище.

Ольга Ивинская пережила своего любимого на 35 лет, успев написать в 1992 году книгу воспоминаний «В плену времени. Годы с Борисом Пастернаком». В ней она рассказала о своих непростых взаимоотношениях с Борисом Леонидовичем, о «летящих журавлях его писем», о его поэзии, о неустанной работе, бескорыстии, издательских заботах и, главное, о трагических событиях, связанных с созданием, публикацией и судьбой «Доктора Живаго» — основного дела его жизни. А еще о свистопляске вокруг Нобелевской премии и о тех грехопадениях — и его, и ее самой, — когда под давлением всей мощи «самого справедливого государства» они отступали от самих себя, от, своих принципов, отправляли покаянные письма Хрущеву и в редакцию «Правды».

В книге Ивинской нет самолюбования, попыток приподнять себя или преувеличить отношение Бориса Леонидовича к ней. Присутствует разве что легкое и простительное женское кокетство. Ольга понимала дистанцию между собою — редактором и рядовым переводчиком — и своим возлюбленным — всемирно признанным мэтром литературы. Без всяких прикрас написала она и о том, как страдал Пастернак от раздвоенности между семьей и любимой им женщиной.

Ольга Всеволодовна Ивинская умерла в 1995 году в возрасте 83 лет. Многие газеты и телеканалы сообщили о ее кончине — словно не стало звезды кинематографа или эстрады. А не стало просто последней любви Пастернака. Ее дочь Ирина Емельянова, которая ныне живет во Франции, не раз говорила: «У мамы были десятки мужчин до Пастернака, но ни одного после!». И дело не в том, что она постарела. Ольга и в старости была мила, умна и очаровательна. Просто после Пастернака, «гения, мучителя и небожителя», для нее, обычной женщины, любовь потеряла смысл. Ведь не случайно она когда-то написала такие пронзительные, испепеляющие строки:

Играй во всю клавиатуру боли,
И совесть пусть тебя не укорит
За то, что я, совсем не зная роли,
Играю всех Джульетт и Маргарит.

Они оба сыграли свои роли до конца — великий поэт, охваченный в завершающие жизнь годы чуть ли не юношеской любовью, и женщина, проявившая мужество и неистребимую верность своему кумиру.

© Copyright: Море Позитива, 2014.

Фотографии Бориса Пастернака и Ольги Ивинской из открытых источников Яндекс.