Запертая лоджия и кошка, которая звала только шёпотом: кто жил по ту сторону стекла

Позвонили в воскресенье в 08:40 — то самое время, когда чайник только собирается посвистеть, а двор ещё не проснулся.

— Вика, это с четвертого, Марина… — голос сбивается на шёпот. — Не ругайте, но у соседей на запертой лоджии кошка. И зовёт… тоже шёпотом. Мы думали, показалось. А сегодня ребёнок проснулся от «тих-тих». Можете посмотреть? Я… боюсь, что её здесь закрыли.

Я пришла через десять минут. В подъезде пахло пылью и скучным воскресеньем. Квартира «соседей» — с тёмной дверью, на звонок — тишина. На лоджии, за пластиком, — полосатая кошка; сидит, как статуя, у щели, где недокрутился уплотнитель, и смотрит внутрь квартиры. На мой стук по стеклу — подняла глаза и… не мяукнула. Просто открыла рот и выдохнула едва слышно, будто слово у неё без звука: «пустите».

— Слышите? — шепчет Марина. — Она прямо… шёпотом.

— Если долго звать — голос садится, — говорю я тихо, чтобы не пугать. — А ещё некоторые кошки «учатся тише», если понимают, что громкий звук пугает кого-то. Тут оба варианта возможны.

Внизу появился дворник дядя Саша с ключами от всех дверей мира и лицом «я ничего не трогаю без разрешения».

— Не ломаю, — сразу говорит. — Но участковый скоро будет у подъезда — у нас плановый обход. К хозяйке дозвониться можно?

В домчате всплывают три версии: квартиру недавно снимали молодые, уехали «на пару дней», хозяйка в санатории, ключи у «подружки подружки». Быстро находим «подружку»: сонный голос, потом испуганный.

— Я думала, её вывезли к маме, — говорит. — Там ребёнок маленький, они закрывали кошку на лоджии, чтобы «не дёргалась». Я… не знала, что они уехали.

— Нам нужно открыть сейчас, — говорю. — И оставить дверь лоджии незапертой. Согласны?

Она вздыхает:

— Делайте, пожалуйста. Я подъеду.

Открывали аккуратно: дядя Саша снял ручку, участковый кивнул «по звонку согласована, фиксируем». Я зашла первой — не геройствовать, а чтобы кошка не рванула в подъезд. Запах ударил «дачным» — пылью и вчерашним воздухом. В углу — миска, пустая как налоговая совесть; рядом — перевёрнутая крышка от контейнера, явно под воду, в ней — сухой круг.

— Здравствуй, — сказала я кошке. — Мы тут за тебя.

Она не бросилась. Подошла, как человек, которому наконец позвонили по делу: ровно, спокойно, с достоинством. Я присела на корточки, подала ладонь, не трогая. «Отвечать будем позже», — сказала её морда, и тут же тихое «х-х» — не шипение, а выдох. И снова — «шёпот»: рот приоткрыт, звук почти нулевой.

— Пить хочешь? — спросила я уже вслух. Поставила на пол миску с тёплой водой, каплю сладкого — не «лечим», а поддерживаем. Она пила долго, с перерывами, как будто училась снова.

Марина стояла в дверях, прижимая к себе сына.

— Её зовут? — спрашивает.

— Узнаем, — отвечаю. — Сейчас — тишина, тепло и вода.

Я проверила лапы — тёплые, но не обожжённые, нос — суховат, но не «кирпич», глаза — чистые, усы — «в порядке». Живот — подтянутый, без «камней». Выгладили плед, сделали «угол» вдали от сквозняка, поставили лоток (дядя Саша выдал из «кладовки цивилизации» мешочек древесного наполнителя).

— Почему она не кричит? — шепчет Марина. — Я бы кричала.

— Потому что где-то рядом кто-то живёт «тихо», — сказала я. — И она под него подстроилась.

— Кто? — удивилась Марина.

— Сейчас узнаем, — ответила я, сама не до конца понимая, откуда во мне такая уверенность.

К полудню подъехала «подружка подружки», рассыпалась в «простите, не знала» и «мы всё вернём». Мы не ругались — оставили факты: кошку запирают на лоджии, воду не проверяют, уезжают «на два дня», получаются четыре. Участковый записал, как звали арендаторов, обещал «по-человечески поговорить» и попросил оставить кошку пока у меня: «мы лучше всё решим официально, чем обратно в стекло».

— По документам она их? — спросила я.

— Нет, хозяйки, — сказала женщина. — Но хозяйка «не до кошек». Она в санатории, связь плохая.

— Значит, так, — подвела я: — забираю временно. Если хозяйка откажется — ищем дом. Но сначала — позвоню соседям из соседнего подъезда. Мне кажется, кто-то уже «жил с ней» — через стекло.

— Почему вы так думаете? — удивилась Марина.

— Потому что коты не шепчут просто так, — улыбнулась я. — Они учатся у кого-то.

На моей кухне кошка стала «Марфой» — имя пришло само: серьёзная, хозяйственная, будто в переднике. Через пару часов она перестала пить, как из пустыни, и сделала два важных дела — одно в лоток, второе — ко мне глазами: «спасибо». Голос так и оставался «нулевым», только воздух. Я приложила пальцы к горлу — мягко, без нажатия, — «срыв голоса» вполне возможен: долго звать в пустоту — и ты начинаешь шептать.

— Марфа, — сказала я, — ты чья?

Ответ пришёл вечером, в 21:15. Позвонила женщина из соседнего подъезда, которого разделяет с «нашими» домами двор-колодец.

— Извините, — сказала она нерешительно. — Я Алла, пятый этаж, окна в окна. Вы сегодня открывали лоджию напротив? У меня… я, наверное, странная. Я ползимы разговаривала с этой кошкой через стекло. Шёпотом. Чтоб не будить мужа — он после инсульта спит. И чтоб соседи не ругались. Я ей шептала: «тихо, девочка, скоро утро». Она отвечала… так тихо, как могла.

Я села на табурет.

— Это вы «жили по ту сторону стекла», — сказала я. — Спасибо, что вы были. Она шепчет, как вы.

— Я боюсь громких, — сказала Алла. — И она, видимо, поняла. Я ей еду на верёвке опускала — в бутылочке с дырочками, воду тоже… Там щель была у окна, я видела. Вы меня не ругайте. Я каждый день писала записку в ЖЭК, а потом… ну вы сами знаете, «приходите завтра». Я думала, сердце лопнет.

— Не ругаю, — сказала я. — Приходите завтра в девять. Познакомлю вас с Марфой без стекла.

Алла принесла зефир и детскую бутылочку «с соской — вдруг пригодится». Маленькая, сухонькая, серьёзная. Заглянула на мою кухню и вдруг расплакалась — не громко, «как кран подтекает». Марфа подошла ровно, как в первый день, подняла взгляд: «ты — та». И села рядом. Без эмоций, без вскакиваний — просто рядом, как прибежала тень.

— Я ей шептала: «не звони громко, девочка, дед спит», — сказала Алла. — У меня муж стал нервный после больницы, от любого «мяу» дрожит. А она, как будто поняла: стала «тихо-тихо». Я ей говорила: «Скоро кто-нибудь заметит», — а сама не верила. Спасибо вам.

— Это не я, — ответила я. — Это вы её не бросили. Мы просто сняли ручку.

Алла погладила Марфу. Та легко моргнула: «разрешаю». Я сварила чай. Мы сидели втроём — я, женщина, которая учила кошку говорить шёпотом, и кошка, которая у этого научилась.

— А что дальше? — спросила Алла. — Вернёте тем?

— Сначала позвоним хозяйке, — сказала я. — Пусть скажет сама. Если кошка «вещь» — одно. Если «душа» — другое. Я склоняюсь ко второму.

Хозяйка вышла на связь вечером. Голос — усталый, честный. Она не знала, что квартиранты уходили «на пару дней». Она плакала: «Дура, что доверилась…» и «Я сама забирала её из приюта…» и «Я сейчас далеко, спина болит, но я приеду».

— Приезжайте, — сказала я. — Мы подождём. Но у нас есть условие: лоджию — не для наказаний. Если ребёнок «не спит» — это не вина кошки. Мы поможем договориться.

— Договорились, — сказала она. — Я не знала, что они закрывают. Я просто… у меня всё навалилось. Спасибо, что она не умерла.

Я не люблю слова «умерла» в бытовых разговорах, но иногда их надо выбрать — чтобы понять масштаб. Мы договорились, что хозяйка приедет через неделю, что ключи мы больше никому «по телефону» не выдаём, а кошка пока живёт у меня.

Алла каждый день заглядывала «на минутку» — приносила по зефирке и шептала: «здравствуй, тихая». Марфа восстановила голос к четвёртому дню: сначала «песочек», потом «сухой лист», к концу недели — нормальное «мрр» и чуть-чуть «мяу». Но… привычка осталась. Если говорила Алла — Марфа отвечала шёпотом. Как пароль.

В день, когда приехала хозяйка — Татьяна — мы устроили маленький «совет». На кухне — чай, у окна — две женщины: та, что учила шёпоту, и та, которая «наконец-то смогла». Татьяна была не «плохая» и не «бумажная». Она была ровно та, кто есть: человек, у которого всё сразу — работа, санаторий, ребёнок, и «я думала, они всё понимают».

— Мы исправим, — сказала она. — Я отдам задаток обратно и попрошу съехать. А кошку буду прятать не от ребёнка, а от своей глупости. Лоджию закрою на ключ — изнутри, но для людей, не для неё.

Алла улыбнулась:

— А я буду шептать через телефон. И, если что, помогу вам, пока… пока вы в санатории.

— Мы тоже рядом, — сказала я. — И ещё — маленькая просьба: если в квартире кто-то спит и не любит «громко» — не закрывайте кошку. У неё можно попросить «тихо», и она поймёт. Особенно если учитель — Алла.

За столом мы решили простые вещи: миска — не на лоджии, а на кухне; окно — с фиксатором для проветривания, чтобы «сквозняк — да, стекло — нет»; ребёнок — «знакомство по правилам: два пальца — по спине, не хватать». И мой телефон — «если усталость — звоните до того, как станет «поздно».

Марфа послушала, зевнула и вывернулась на бок — как печать «утверждено».

Переезд обратно выглядел не как «возврат вещи», а как человеческое «домой». Татьяна обнимала переноску, Алла держала пакет с зефиром и сказала вдруг:

— Я, наверное, смешная. Я ей шептала всё зиму. Я думала, что шёпот — это трусость. А сейчас вижу: иногда это просто способ быть рядом, когда громко нельзя.

— Шёпот — это способ. Как и громко — тоже способ, — ответила я. — Главное — говорить.

Через неделю Татьяна прислала видео: Марфа на подоконнике, рядом — ребёнок с книжкой, Татьяна на фоне смеётся. В конце — голос Аллы из телефона: «тихо, девочка», и Марфа отвечает — едва слышно, так, как умеет только она: «я слышу».

— Вика, — дописала Татьяна, — мы теперь знаем, кто жил «по ту сторону стекла». Там была новая соседка, которая меня спасла. Я ей куплю колокольчик — она любит маленькие звуки.

Я смотрела на экран и думала, что у каждой закрытой лоджии есть секретная дверь — люди, которые шепчут из окна напротив, дворник с универсальными ключами и способность соседей не проходить мимо. Иногда достаточно снять ручку и налить тёплой воды. Иногда — признать свою ошибку. Иногда — выучить чужой «тихо».

Марфа теперь говорит по-разному. Со мной — «мрр», с ребёнком — «пф-пф», с Аллой — «шёпот». И каждый раз это одно и то же: «я здесь».

Вика Белавина