Парень подарил девушке котёнка. Через неделю подарка не стало

— Она его украла, — сказал парень и поставил на стол пустую переноску. — Нет. Вернее… забрала. И прячет.

— Как зовут? — спросил я.

— Меня — Глеб. Котёнка — Марсик. Хотя она называла его Ириской. Неважно. Его нет.

Переноска пахла новой пластмассой и чужой надеждой. На дне — плед в ромашку, миска с корабликами и маленькая мышь на верёвке. Мышь смотрела на меня стеклянно: «я-то здесь при чём». За окном капал февраль, в коридоре кто-то шуршал пачкой сухих салфеток — мир как будто перевёлся на шёпот.

— Когда пропал?

— Вчера ночью. Позавчера ещё был. Я же всё купил! Домик, лоток, корм — самый дорогой! — он встряхнул телефоном, где в чеке гордо светились пять цифр. — Она сказала: «Не надо было». А потом… его нет.

Глеб был из тех, кто привык решать «силой платежа»: купил — значит, исправил. Куртка новая, взгляд — уставший. На рукаве — крошки от печенья, на лице — непрошеная растерянность.

— Давайте сначала, — говорю. — Вы откуда взяли котёнка?

— У заводчицы. Фото красивые, отзывы. Я хотел сюрприз. Мы… — он запнулся, — мы поссорились. Думал: принесу — и всё наладится. Она любит кошек. У неё в детстве была Муська. Я запомнил.

— С ней говорили?

— С заводчицей? — он поморщился. — Зачем. Я и так всё сделал. Даже паспорт забрал.

— Я про девушку.

— А. — Он отложил телефон. — Говорил. Она сказала: «Ты меня не слышишь». Но котёнка забрала. Ласково. Ночью писала фото: «Смотри, он смешно чихает». Я думал — всё, работает. А вчера пришёл — пусто. И записка: «Спасибо за заботу. Марсик дома». Какой ещё дом?!

Слово «дом» иногда звучит как пощёчина. Люди вкладывают в него противоположные смыслы: кто-то — «всё моё», кто-то — «всё, где спокойно». Я попросил Глеба сесть, налил воды — себе и пустой переноске (иногда так легче говорить правду). Он сел. Поставил локти на стол, как в школе, и уткнулся в ладони.

— Я у неё под дверью стоял час. Не открыла. В чате дома — «кто-то нервный шляется». Я ответил: «Я». Лайки поставили.

— Понимаю, — сказал я. — Только давайте не шляться, а думать. Когда люди дарят животных «как клей», клей чаще всего не схватывает. Он пачкает пальцы.

Глеб хмыкнул без смеха:

— Она всегда так. Говорит сложно, делает тихо. Я поехал к вам, потому что… — он пожал плечами, — вы в прошлый раз говорили про «не дарить живое сюрпризом». Я не послушал. Теперь вот.

Мы начали с простого: поиск. Если котёнок действительно «пропал», надо действовать быстро. Но по рассказу «пропал» звучало как «ушёл туда, где ему спокойнее».

— Номер заводчицы есть?

— Есть. Но я ей не… — он осёкся.

— Позвоните, — сказал я. — И поставьте на громкую.

Он набрал. Женский голос ответил сразу, усталый и внимательный — как у человека, у которого дома двадцать мисок и каждая имеет имя.

— Здравствуйте. Это Пётр, ветеринар. Ко мне пришёл Глеб. У вас недавно покупали котёнка.

— Да, — сказала она без пауз. — Девочка его сегодня утром вернула. Спокойно, без претензий, с кормом и игрушками. Сказала: «Извините, я не готова». Я спросила: «Вы уверены?» — «Уверена». Подписали возврат, деньги не взяла.

— Подождите, — не выдержал Глеб. — Какие ещё «деньги не взяла»?

— Ваши деньги у меня. Приходите, заберёте. Девушка сказала, что это не её. И что она не хочет, чтобы котёнок был «разменной монетой». Простите, но я с ней согласна.

Мы молчали. Телефон лежал на столе, как чужая переписка, которую случайно увидел. За дверью кто-то засмеялся — медсестра читала смешной мем, жизнь идёт.

— Вы… могли мне сказать, — выговорил Глеб.

— Она просила никому не писать, — спокойно ответила заводчица. — И ещё попросила меня передать вам: «Не ищи меня».

Глеб отключился. Посидел. Снова включил экран — чаты, чаты, чаты. В одном — фото: котёнок спит, лапки «крючком». Подпись: «Он мурчит, когда у меня руки дрожат». В другом — его сообщения: «Я всё купил, всё исправлю, не злись» — без ответов. Он поморщился:

— Значит, она… меня…

— Нет, — сказал я. — Она — котёнка. От плохой роли. Вы — себя. От плохого решения.

Он посмотрел на пустую переноску. Пальцем провёл по пластмассе, как по лбу ребёнка.

— Я хотел хорошо.

— Верю. Но иногда «хорошо» — это не делать. Особенно «сюрпризами».

Я не люблю оставлять людей «на дне». Мы сделали то, что можно было сделать правильно уже сейчас.

Первое — забрать деньги. Не потому что «возврат» — победа. Потому что это завершение транзакции, без хвостов и «я ещё подумаю». Я позвонил заводчице ещё раз, уточнил время. Она сказала: «Я буду дома в шесть. И, пожалуйста, передайте Глебу, что котёнок уже пристроен в резерв, у меня есть список людей, кто ждал. Он в порядке».

Второе — навести порядок в голове. Я достал лист и написал сверху: «Что я делаю, когда хочу вернуть человека котёнком». Ниже — список, который мы с Глебом составили вместе:

Пишу сообщение человеку, а не покупаю предмет человека. «Я хочу поговорить вот о чём:…»
Слышу ответ, в том числе «нет». Не подменяю «нет» молчащим «да» через котёнка.
Считаю время и деньги: животное — это не букет. Это годы и расписание. Готов ли я сам?
Если очень тянет «помочь кому-то» — иду волонтёром в приют на выходные. Помогаю живым без «подарков».
Не делаю «сюрпризов» живым. Живому нужен дом, а не спектакль.
Глеб читал и кивал. Иногда люди кивают, потому что хотят поскорее уйти из ситуации. А иногда — потому что текст попал туда, где болит.

— А деньги… — он поднял взгляд.

— Деньги возьмёте — и не покупайте на них «следующего мальчика» для другой девочки, — сказал я. — Купите лампочку в подъезд. Или заплатите за детский кружок сестре. Или — просто положите на счёт «не чинить любовь котятами».

— Вы смеётесь.

— Немного. И серьёзно.

К вечеру он вернулся с конвертом. На конверте — синяя печать «возврат», цифры, фамилия заводчицы. На лице — усталость без злости.

— Она написала, — сказал он без особых интонаций. — «Спасибо, что понял». Я ничего не отвечал. Можно?

— Можно, — сказал я. — Тишина иногда чинит больше, чем слова.

Он сел. Мы молчали. Потом заговорил он:

— Знаете, почему я так? У меня отец вечно ремонтировал всё подарками. Был скандал — приносил телевизор. Мама молчала. Телевизор работал. А потом они развелись. Я подумал, что надо приносить лучше. Вот и принёс.

— Мы все дети своих ремонтов, — сказал я. — Только ремонт животных в отношения — это как клеймом по живому.

Глеб вздохнул:

— Она лучше меня.

— Она просто раньше поняла, что живое — не инструмент. Вы — только что.

Он поднялся. На пороге остановился:

— А котёнок… он правда будет в порядке?

— Да. У людей, которые ждут котёнка, а не повод. И у которых сначала был разговор, а потом — живое.

Он ушёл, оставив переноску.

— Заберёте? — спросил я.

— Оставьте себе, — сказал он. — Вдруг кому-то пригодится по делу.

История могла бы на этом закончиться, но у жизни всегда есть «потом». «Потом» случилось через две недели. Глеб пришёл снова — без переноски, без чека, без дешёвых оправданий. С бумагой.

— Это список, — сказал он, — куда я записался. На выходные — волонтёр в приюте на шоссе. Там нужны руки. И… — он замялся, — лампочку я купил. Не шучу. Ещё я звонил сестре — оплатил секцию племяннику. И… — он усмехнулся, — меня там теперь называют «дядя, который не чинит любовь котятами».

Я рассмеялся.

— Хорошая должность, — сказал я. — У нас в подъезде такую должность дали бы с премией.

А ещё через месяц в клинику пришла его бывшая. Не ко мне, в другой кабинет, к терапевту — взвесить чужого кота и спросить, когда можно «в гости» в приют. Я видел краем глаза — она была спокойна. У неё было новое «сначала»: не «котёнком вернуть», а «самой жить». Мой внутренний режиссёр тихо закрыл дверь: это не моя сцена. Моя — когда живое не превращают в аргумент.

Иногда мне говорят: «Пётр, вы такой умный, а что делать, если очень хочется подарить котёнка? Человек мечтал всю жизнь!» Я отвечаю скучно — как укол без розовой повязки: не дарите живое сюрпризом. Договоритесь. Покажите приюты. Съездите вместе к заводчику (если уж взяли этот путь). Пусть человек сам выберет — время, ритуал, миску. И только потом — праздник. Иначе праздник съедает животное.

Этот текст — не про «плохих» и «хороших». Он про время. Иногда «сейчас» — это «нет». И это не приговор. Это просто про то, что дома бывают разные: у кого-то — там, где котёнок мурчит, когда дрожат руки; у кого-то — там, где руки учатся не дрожать без котёнка.

Пётр Фролов | Ветеринар