— Я всё поняла по твоей походке. Тебе надо или чаю, или взбучки. Сейчас определим, — сказала она вместо приветствия.
Дом встретил теплом и запахом — пирог с яблоками, капелька валерьянки (для Пикселя, якобы нечаянно), пыль от старой шторы на свету. Варя поставила вещи у печки. Мостик улёгся у двери. Пиксель вылез из переноски, оглядел пол, прижал уши и ушёл в сторону шкафа.

— Не бойся, Пиксель, там теперь не мыши, а только ностальгия. — Бабушка уже наливала чай. — Сахар два? Или опять вот это вот — «без всего»?
Варя вздохнула, села за стол и только тогда почувствовала, насколько устала. Даже не физически. Просто от всего сразу. От выбора, от мыслей, от себя.

— Он что, предложение сделал? — Бабушка не смотрела на неё. Просто отрезала кусок пирога и пододвинула.
Варя кивнула. Пирог пах корицей и чем-то совсем из детства. Тканевыми салфетками, которые сушились на батарее. Пельменями с сырой картошкой. Временем, когда никто не спрашивал, что ты собираешься делать дальше.

— И ты уехала подумать? — Бабушка уселась напротив.
— Я уехала... не торопиться. Потому что там — новое. А тут я знаю, где лежит каждая ложка. Да и какое предложение? Не руки и сердца же. Он позвал поработать и погулять на недельку. Но я не знаю что это значит. А может и вовсе ничего не значит...
Бабушка не ответила. Только тихо сказала:

— Знаешь, где ложка — это хорошо. Но главное, чтобы ты знала, где у тебя душа. А остальное — приложится.
На улице хлопнула калитка. Мостик залаял.

— Это Степан Трофимыч, — сказала бабушка, не вставая. — Он как узнаёт, что ты в деревне, сразу приходит. Будь готова.
— К чему? — Варя отставила чашку.
— Он в этом году репетирует новую программу. Весна и вдохновение. Говорит, в тебе всё совпадает.
— Надеюсь, не с баяном.
— Именно с баяном.
Варя закрыла глаза и уткнулась лбом в тёплую кружку. Пиксель вылез из шкафа, с торжественным видом утащил бабушкину заколку для волос и шлёпнул её по полу. Мостик вздохнул. Бабушка улыбнулась.

А Варя поняла: никакой тишины ей тут не светит.

Но, может быть, именно это и нужно.

На следующий день всё пошло не по плану, хотя никакого плана, строго говоря, и не было.

Утром Пиксель притащил на подушку Варе не мышь, а кусок пенопласта. От коробки, в которой бабушка хранила гирлянды. Разодрал и раскидал по полу — как конфетти. Мостик наступил, испугался, заскользил, стукнулся в дверь и начал лаять на пенопласт.

Бабушка, проснувшись от этого симфонического оркестра, только буркнула:

— Весна. У всех обострение.
Днём Степан Трофимыч снова пришёл. С баяном. Утверждал, что вдохновение к нему спускается именно «через репетицию». Бабушка молча вручила ему тарелку с супом и указала на угол, сказав:

— Только не про любовь. Там Варе ещё подумать надо.
Варя спряталась с ноутбуком на чердаке. Там был интернет (почти), покрывало из фланели и запах старых журналов. Но стоило ей сосредоточиться, как внизу началась песня. Баян, куры, Пиксель в аккомпанементе — и Варя сдалась.

Она вышла, села на крыльце. Мостик подошёл, положил морду на колени.

— Какой ты мудрый, — сказала Варя. — Не поехал бы ты вместо меня?
Он вздохнул. Пиксель тут же попытался вскарабкаться ей на плечо, не удосужившись выпустить когти. Варя ойкнула. Из окна бабушка прокричала:

— Да уж в Петербурге без него точно будет скучно. А если бы мы тебе его с собой упаковали в переноску? Сразу бы передумала?
Варя ничего не ответила. Но улыбнулась.

Вечером она лежала в кровати, скроллила ленту, наткнулась на сторис Михаила. Он снимал вывеску с ужасным шрифтом и комментировал:

— Я не могу. Это преступление против всего.
Варя засмеялась. Потом набрала сообщение: «Ты прав, это ужасно. И смешно» — и… удалила. В третий раз за сутки.

На кухне бабушка пекла оладьи на ночь глядя. Просто так. Пахло сладким и жареным. Варя поднялась, села за стол.

— Ну что? — спросила бабушка, не глядя.
— Ещё не знаю.
— А ты не думай. Почувствуй.
Пиксель в этот момент принёс ей мятую открытку, которую выкопал неизвестно где. На ней был весенний Петербург. Мостик лег у её ног.

Варя посмотрела на них и сказала:

— Если бы всё так легко определялось по открытке и собаке...
А потом подумала — может, иногда и правда так.

На третий день с утра Варя чувствовала себя чуть легче. Она выспалась, выпила чай у печки и даже собралась было открыть ноутбук, как пришло сообщение от Артёма.

«Я тут нашёл наш старый файл с презентацией. Пересмотрел. Хорошая была работа. Скучаю. Иногда думаю, что мы просто не успели разобраться.»
Она перечитала его сообщение дважды. И ничего не ответила. Но внутреннее спокойствие слегка пошатнулось. Как будто кто-то тронул рукой поверхность воды и запустил круги этим прикосновением.

Она пошла на улицу, расчистила дорожку до сарая, отвлеклась, кормила кур. Мостик бегал кругами, Пиксель пытался поймать снежинку языком. Бабушка ворчала из окна:

— Не простудись. А лучше — определись.
К вечеру погода испортилась. Повалил мокрый снег, будто зима передумывала уходить.

Когда стемнело, и Варя только собралась идти на кухню, погас свет. Сначала на секунду — потом всерьёз.

— Вот, — сказала бабушка. — Опять видимо обрыв на линии, зато романтика.
Они зажгли свечи. Бабушка кинула дрова в печку. Варя принесла фонарик, и весь дом стал другим. Тихим. Чёрно-белым. Почти бумажным. Только огонь сохранил свой цвет, он властвовал, отражаясь всполохами по всему дому.

Через полчаса пришёл Степан Трофимыч. Без баяна, но с фонарём, булкой хлеба и малиновым вареньем.

— Просто не хотелось одному сидеть, — сказал он.
Они уселись на кухне, разговаривали. О том, как собаки чувствуют тоску. Как письма иногда лучше не отправлять. Как хочется порой не решать, а чтобы само как-то...

Варя молчала. А потом заговорила. Не про Михаила. Про себя. Про то, как устала бояться быть не той. Как надоело угадывать, что «удобно» другим. Как хочется — хоть немного — быть собой, а не версией для чужого покоя.

— Вот, — сказала бабушка. — Пошло дело. Теперь и чай вкуснее будет.
Мостик положил голову на её ногу. Пиксель устроился у печки. Свеча подрагивала. Ветра почти не было. Только тишина — но другая. Та, в которой наконец что-то складывается.

— Так ты поедешь? — спросил Трофимыч.
— Не знаю, — честно ответила Варя.
Она посмотрела в окно. Там — ночь, снег и отражение свечи.

А внутри — почти светло.

Она вернулась к столу, взяла телефон. Экран мигнул. Варя не писала. Не стирала.

Просто подержала его в руках. И улыбнулась.

Пока что — так. А дальше... видно будет.

На следующее утро всё было по-прежнему. Электричества не было, но чай можно было вскипятить в старом чайнике на печке, и никто от этого не страдал. Бабушка варила кашу, напевая себе под нос. Мостик грелся у огня. Пиксель шуршал в углу, будто искал тайный ход в другой мир.

Варя встала рано. Не торопилась. Села с кружкой у окна. И смотрела, как тает снег. Он падал неуверенно — будто спрашивал разрешения.

Потом достала телефон. Открыла диалог с Михаилом.

Пальцы замерли над экраном.

«Я думала», — набрала она. Потом стёрла. Набрала снова:

«Если ты не передумал… Я бы приехала. Можем сделать тот проект. И просто пройтись по городу. Поймать весну.»
Отправила. Не думая больше. Просто… позволила себе.

Телефон остался в руке. Варя посмотрела в окно. Всё было тем же. И одновременно другим.

Бабушка вошла, поставила на стол миску с кашей и только кивнула:

— Ну вот. Весна началась.
Мостик потянулся, встал, подошёл и ткнулся носом в ладонь. Пиксель вскочил на табурет и, словно в курсе, начал умываться.

А Варя сидела и улыбалась.

— Ты как? – спросила бабушка.
— Я уже еду, — отвечает Варя. — Только ещё не в поезде.

Согревая души 
#БезБаянаНеОбошлось #Мостик_продолжение #СогреваяДуши