Предыдущая публикация
Отец выгнал Галинку из дома из-за бездомного щенка. Она ушла и не вернулась
В последний день августа было ещё довольно тепло, но к вечеру отчаянный ветер разогнал нагретый солнцем воздух, и ему на смену опустилась зябкая прохлада. Плотный дождь, прорвав мрачное небо, расстреливал землю крупными колючими каплями. Рабочая окраина засыпала, погрузившись в безжизненный, молчаливый сумрак. Бараки, издавна стоящие здесь, постепенно сносили. На их месте быстро разрастались серые хрущёвки, унылые и безликие. У разваливающихся, ещё не разобранных строений, в заброшенном, почерневшем от старости сарае, обняв облезлую тупомордую собаку, лежала и плакала двенадцатилетняя девочка. Очень хотелось спать, но слёзы не давали глазам закрыться, да и невесёлые мысли тревожили нарастающим страхом.
«Что будет дальше? — подумала она и покрепче обняла пса. — Почему родители не хотят меня понять? Почему они сегодня выгнали меня на улицу из-за этой милой бродячей собаки? Я же не могла её бросить, она же хромая! Ну пожила бы немного у нас, а потом я всё равно бы нашла ей хозяина. Котят же всегда получалось раздать. И собачку бы пристроила».
Жаркое дыхание собаки высушивало слёзы. Пёс словно чувствовал тревожные мысли девочки, хотел высказать свою любовь и помочь. Он приподнялся и начал вылизывать её лицо.
Мама Галинки стояла у окна, вглядываясь в темноту. Душистый пар от кипящей на плите кастрюли со щами тянулся к открытой форточке. Мама провела рукой по запотевшему стеклу, но разглядеть что-то на улице было невозможно. Дождь закончился, но ни мутная луна, ни редкие звёзды не делали ночь светлее.
— Может, всё-таки зря ты так с ней? — спросила она мужа.
— Нет, не зря! — грозно ответил тот. — В бараке я ещё терпел этих ненавистных тварей, но в новой квартире никакой живности не будет! Взяла моду — всех бездомных с улицы тащить. Ты видела их? Больные, блохастые калеки! Сначала кошки драные, теперь собака хромая. Потом чья очередь? Бродяг?
— Ну сейчас же квартира большая. Смотри, какая просторная! И у нас своя комната есть, и у Галинки. Она же не оставляет их надолго. Найдёт кому отдать, и всё.
— Хватит! — отец ударил кулаком по столу. — Она одного отдаст, а в тот же день на его место ещё троих притащит. Не будет в моём доме ни зоопарка, ни вонючего приюта! Не для этого я двадцать лет за квартиру горбатился. Всё! Не маленькая уже. Пусть где хочет, там со своими кошками-собаками и живёт. Бараков брошенных много…
Мы пристроились в хвосте длиннющей пробки на Краснокамской объездной дороге. Непонятно: будний день — и такое скопище машин! Ну ладно хоть не стоим, а движемся, пусть по чуть-чуть, но всё же вперёд. Сколько нам ещё ехать, известно только Богу и Александру, моему старинному другу, который и позвал нас с писателем-блогером Галиной Шестаковой в гости к Галине Петровне, основателю и хозяйке частного приюта для животных «Лапушка». А вот и причина затора: очередная стройка века — новая дорога. Интересно, сколько денег в неё вбухают и через какое время после сдачи её закроют на ремонт? Наверное, не скажет никто. А вот сколько требуется денег на содержание приюта и сколько милосердных людей надо найти, Галина Петровна скажет точно.
дом на окраине деревни Галины Петровны
Солнце, пробившись через дырявую крышу, рассыпалось по сараю косыми радужными лучами. Галинка зажмурилась, улыбнулась и протёрла глаза кулачком.
«Значит, мне это не приснилось», — оглядевшись, вздохнула она. Собака, лежащая рядом, нехотя пошевелила ушами, не поднимая головы, и жалобно заскулила.
— Есть хочешь? — спросила Галинка и погладила её по клочковатой шерсти. — Я тоже хочу. Не грусти, что-нибудь придумаем.
Слегка заржавевший навесной замок с торчащим из него ключом она нашла у дверей.
— Потерпи, я скоро, — обнадёжила Галинка, заперла сарай и пошла в сторону трамвайных путей. На остановке было полно народу. Взрослые судачили о своём, вглядываясь вдаль в ожидании трамвая. Детишки в наглаженной школьной форме сжимали в руках яркие букеты из гордых гладиолусов и растрёпанных астр.
«Сегодня же первое сентября! — вспомнила Галинка. Она поджала губы, чтобы не заплакать. — Ну и ладно, и без того дел полно!»
В переполненном трамвае девчушка легко затерялась среди пассажиров, а когда строгая, вспотевшая кондукторша протиснулась мимо, чуть присела, и та не обратила на неё внимания.
На железнодорожном вокзале пахло углём и хлоркой. Диктор гнусавым голосом объявлял о прибытии и отправлении поездов. Люди копошились у билетных касс, галдели, ругались с носильщиками и пересчитывали багаж, опасаясь что-нибудь забыть. В стеклянной витрине буфета стояли глубокие тарелки со стандартным вокзальным ассортиментом: замурованным в муку жареным морским окунем, варёными яйцами, подсохшими кусками курицы, синева которых пробивалась даже через румяную корочку, неказистыми, приготовленными во фритюре пирожками. За высокими, покрытыми изрезанным голубым пластиком столами перекусывали транзитные пассажиры. Худосочная женщина в распахнутом светлом плаще громко требовала убрать со стола.
— У меня не десять рук! — огрызнулась буфетчица, поправляя съехавший набок парик. — Ну, запила уборщица, с кем не бывает! Сейчас поезд уйдёт, и уберу.
— Тётенька, давайте я вам помогу! — вступила в разговор Галинка. — У меня время есть.
Буфетчица окинула её придирчивым взглядом, на секунду задумалась и спросила:
— А ты почему не в школе?
— А мне во вторую смену, — не растерялась Галинка.
— Ладно, — согласилась буфетчица. — Собираешь со столов тарелки и уносишь за шторку. Объедки скидываешь в бак, на нём написано «для отходов», а тарелки кладёшь в мойку. Понятно?
— Понятно! — улыбнулась Галинка.
— Но учти, больше рубля не дам, — хмыкнула буфетчица.
— А мне больше и не надо! — обрадованно ответила девочка.
Надкусанные пирожки, недоеденный хлеб, распотрошённые куски рыбы и курицы Галинка, озираясь, складывала в карманы. Её не волновало, что плотная ткань штормовки навсегда пропитывалась неровными жирными пятнами, главным для неё было накормить хромую бездомную собаку. Домой она решила не возвращаться…
Солнце, пробившись через дырявую крышу, рассыпалось по сараю косыми радужными лучами. Галинка зажмурилась, улыбнулась и протёрла глаза кулачком.
«Значит, мне это не приснилось», — оглядевшись, вздохнула она. Собака, лежащая рядом, нехотя пошевелила ушами, не поднимая головы, и жалобно заскулила.
— Есть хочешь? — спросила Галинка и погладила её по клочковатой шерсти. — Я тоже хочу. Не грусти, что-нибудь придумаем.
Слегка заржавевший навесной замок с торчащим из него ключом она нашла у дверей.
— Потерпи, я скоро, — обнадёжила Галинка, заперла сарай и пошла в сторону трамвайных путей. На остановке было полно народу. Взрослые судачили о своём, вглядываясь вдаль в ожидании трамвая. Детишки в наглаженной школьной форме сжимали в руках яркие букеты из гордых гладиолусов и растрёпанных астр.
«Сегодня же первое сентября! — вспомнила Галинка. Она поджала губы, чтобы не заплакать. — Ну и ладно, и без того дел полно!»
В переполненном трамвае девчушка легко затерялась среди пассажиров, а когда строгая, вспотевшая кондукторша протиснулась мимо, чуть присела, и та не обратила на неё внимания.
На железнодорожном вокзале пахло углём и хлоркой. Диктор гнусавым голосом объявлял о прибытии и отправлении поездов. Люди копошились у билетных касс, галдели, ругались с носильщиками и пересчитывали багаж, опасаясь что-нибудь забыть. В стеклянной витрине буфета стояли глубокие тарелки со стандартным вокзальным ассортиментом: замурованным в муку жареным морским окунем, варёными яйцами, подсохшими кусками курицы, синева которых пробивалась даже через румяную корочку, неказистыми, приготовленными во фритюре пирожками. За высокими, покрытыми изрезанным голубым пластиком столами перекусывали транзитные пассажиры. Худосочная женщина в распахнутом светлом плаще громко требовала убрать со стола.
— У меня не десять рук! — огрызнулась буфетчица, поправляя съехавший набок парик. — Ну, запила уборщица, с кем не бывает! Сейчас поезд уйдёт, и уберу.
— Тётенька, давайте я вам помогу! — вступила в разговор Галинка. — У меня время есть.
Буфетчица окинула её придирчивым взглядом, на секунду задумалась и спросила:
— А ты почему не в школе?
— А мне во вторую смену, — не растерялась Галинка.
— Ладно, — согласилась буфетчица. — Собираешь со столов тарелки и уносишь за шторку. Объедки скидываешь в бак, на нём написано «для отходов», а тарелки кладёшь в мойку. Понятно?
— Понятно! — улыбнулась Галинка.
— Но учти, больше рубля не дам, — хмыкнула буфетчица.
— А мне больше и не надо! — обрадованно ответила девочка.
Надкусанные пирожки, недоеденный хлеб, распотрошённые куски рыбы и курицы Галинка, озираясь, складывала в карманы. Её не волновало, что плотная ткань штормовки навсегда пропитывалась неровными жирными пятнами, главным для неё было накормить хромую бездомную собаку. Домой она решила не возвращаться…
дорога к дому Галины Петровны
Вереница машин сонной змеёй ползла по асфальту. Постепенно это начало раздражать, но тут — о чудо! — мы свернули на небольшую просёлочную дорогу, по обе стороны обрамлённую высокой, нескошенной травой. Александр уверенно вёл машину, ловко объезжая выбоины. От этих виражей с грунтовки поднимались мохнатые коричневые клубы и оседали на стёклах мутной пеленой.
— Ещё минут десять, и мы на месте, — заверил Александр.
И действительно, вскоре показались неброские домики. Настоящие, деревенские, с подворьями и огородами. Миновав их, мы добрались до последнего невзрачного строения деревни Нижние Морозы. Дальше только лес и дикая природа, не успевшая пострадать от людского вмешательства. На звук машины из калитки вышла Галина Петровна. Из-за доносившегося со двора лая, визга и рычания собак не было слышно ни одного её слова.
«Ну что ж, — подумал я, — пойдём знакомиться с хозяйкой и её питомцами».
— Ещё минут десять, и мы на месте, — заверил Александр.
И действительно, вскоре показались неброские домики. Настоящие, деревенские, с подворьями и огородами. Миновав их, мы добрались до последнего невзрачного строения деревни Нижние Морозы. Дальше только лес и дикая природа, не успевшая пострадать от людского вмешательства. На звук машины из калитки вышла Галина Петровна. Из-за доносившегося со двора лая, визга и рычания собак не было слышно ни одного её слова.
«Ну что ж, — подумал я, — пойдём знакомиться с хозяйкой и её питомцами».
Родители Галинки по очереди дежурили у недавно установленного в доме телефона в ожидании звонка из милиции. Они и не предполагали, что ссора обернётся такой потерей. Слёзы были давно выплаканы, а взаимные упрёки закончились и говорить им между собой было уже не о чем. И когда нервозность доходила до предела, а молчаливый телефон казался миной отсроченного взрыва, они сами звонили в участок, хотя заранее знали, каким будет ответ, он всегда был один: «Ищем».
Полностью забросив учёбу, Галинка по-прежнему жила в старом сарае. Все дни она как ищейка рыскала по району в поисках беспризорных животных. Хромую собаку она давно пристроила к добрым людям, а её место заняли три потерявшиеся кошки и слепой щенок, выброшенный кем-то на улицу. Они ютились по деревянным ящикам из-под бутылочного пива, устланным тряпьём, которое девочка насобирала на городской мусорной свалке. Задержали Галинку на привокзальной площади, когда она в тяжёлой от набитых объедками карманов штормовке садилась в трамвай. Задержали, привели в линейный отдел, провели беседу и отдали отцу. Всю дорогу до дома он крепко держал дочь за руку, опасаясь снова её потерять.
В тёплой квартире, как всегда, пахло едой. Родители разговаривали с ней потупив глаза, полушёпотом, заискивая и пытаясь во всём угодить. И хотя делали это они искренне, без напряжения, Галинка чувствовала фальшь. Последнее время, скитаясь по району, она всё меньше понимала людей. Животные, с присущей им открытостью и честностью, стали для неё ближе и роднее. На удивление, и они понимали Галинку и верили ей. Даже самые озлобленные уличные собаки подбегали по первому зову, смело доверяя свою жизнь маленькой девочке. Она ещё не раз уходила из дома, но скрываться становилось сложнее. В милиции давно знали все её схроны и ночлежки, поэтому поймать беглянку не составляло никакого труда. Как ни старались родители, окружая её заботой и теплом, удержать Галинку в доме они не могли. Она как вожак, ответственный за стаю, металась по дворам, выискивая своих, чтобы спасти от людской ненависти и злобы.
В школе Галинка появилась, когда ей исполнилось пятнадцать. Она смело зашла в кабинет директора и уверенно заявила:
— Мне нужно свидетельство об окончании восьми классов.
Директор, замученная отписками на запросы детской комнаты милиции о нахождении школьницы, облегчённо вздохнула, но нарушать закон она не могла.
— Ты много пропустила, Галина, — сказала она. — Я дам тебе задание, ты подготовишься и будешь сдавать экзамены. Сдашь — получишь свидетельство. Других вариантов нет. Согласна?
— Согласна, — ответила девочка.
В день сдачи экзаменов Галинка заметно волновалась. Она и представить не могла, что директор «накрутила» всех учителей и приказала в любом случае дотянуть оценку до тройки, чтобы навсегда избавиться от проблемной девчонки...
Мы зашли во двор. Огромная лохматая собака, злобно оскалив пасть, рвалась вперёд и натужно рычала, пытаясь вырваться из широкого ошейника. Но один лёгкий, почти невидимый взмах руки Галины Петровны укротил её пыл. В первом большом вольере, собранном из старых досок и сетки-рабицы, сидит с десяток кошек. Мы подошли, и я разглядел среди них маленькую лохматую собачку. Почуяв чужаков, она истерично загавкала. Кошки, как по команде, забились в угол, а собака принялась носиться, не подпуская нас ближе.
— Ох ты, мой хороший! — улыбнулась Галина Петровна и ухватила собаку за нос, просунутый в ячейку решётки.
Пёс сразу успокоился.
— Настоящий охранник! — похвалила его хозяйка, повернувшись к нам. — Живёт вместе с кошками и считает их своей семьёй, которую должен защищать.
Проходим дальше: вольеры, вольеры. Все добротные, высокие и широкие. В каждом — лоханка с водой и утеплённая конура. Собаки волнуются, но каждая по-своему. Кто-то ласково трётся о сетку, кто-то злобно рычит, а кто-то, поджав хвост, прячется под лавку или в будку. Скорее всего, это зависит от того, сколько боли им пришлось испытать от людей.
— Ох ты, мой хороший! — улыбнулась Галина Петровна и ухватила собаку за нос, просунутый в ячейку решётки.
Пёс сразу успокоился.
— Настоящий охранник! — похвалила его хозяйка, повернувшись к нам. — Живёт вместе с кошками и считает их своей семьёй, которую должен защищать.
Проходим дальше: вольеры, вольеры. Все добротные, высокие и широкие. В каждом — лоханка с водой и утеплённая конура. Собаки волнуются, но каждая по-своему. Кто-то ласково трётся о сетку, кто-то злобно рычит, а кто-то, поджав хвост, прячется под лавку или в будку. Скорее всего, это зависит от того, сколько боли им пришлось испытать от людей.
Получив свидетельство об окончании школы, Галина устроилась почтальоном. Утрами на работу она приходила раньше всех, хватала пухлую пачку телеграмм и, чтобы поскорее освободиться от дел, сразу бежала по адресам. Она чувствовала себя счастливой, ведь теперь у неё была зарплата, а на неё можно кормить и лечить найдёнышей. На то, что на себя денег по-прежнему не хватало, Галина внимания не обращала. Как-то одета, обута, и ладно, а к голодному урчанию живота она привыкла уже давно. Взрослая жизнь не сильно отличалась от промелькнувшего детства. Галине казалось, что его и вовсе не было: те же заботы, те же проблемы, вот только время полетело в несколько раз быстрее, отсчитывая промежутки десятилетиями.
Отец умер, убитая горем мама согласилась поменять квартиру на дом, и Галина с радостью занялась поиском подходящих вариантов. Её не интересовал размер дома и его состояние. Главное, чтобы была земля, на которой бы она соорудила вольеры. Так в районе появился первый частный приют «Лапушка». Строили его все, кто знал Галину ещё с давних времён, и по возможности поддерживали её, помогая чем могли. Немного оказалось неравнодушных к судьбам бездомных животных, но они были и постоянно приходили на помощь: разыскивали брошенных кошек и собак, отмывали, как могли подлечивали и пристраивали к новым хозяевам.
В доме по соседству с приютом прозябала пожилая пара. Немощные муж с женой коротали век в мольбах к Богу о скорейшем уходе, и Галина взяла их под свою опеку: готовила, стирала, убирала, а старики боготворили её и давали деньги на корм для животных. У них и самих жила дворняжка Жулька, которую старики считали полноправным членом семьи. Несмотря на серьёзный возраст, собачонка резво носилась по двору, а иногда забегала в приют пообщаться с собратьями, которые встречали её одобрительным лаем.
Как-то, возвращаясь из магазина, Галина издали услышала тревожный скулёж соседской собаки и прибавила шагу. Около дома стариков она увидела забрызганный грязью фургон и двух мужиков в униформе. Один протягивал Жульке кусок колбасы, второй пытался схватить её за горло длинными крючковатыми щипцами.
Галина бросила сумки с продуктами на землю.
— Стой! — заорала она, срываясь на визг. — Это моя собака!
— Вали отсюда! — огрызнулся мужик. — Что, я домашнюю от бродячей не отличу? Вали сказал, план у нас!
— Сейчас я тебе покажу план! — прорычала Галина сорванным голосом, и с прытью бойцовского озлобленного пса бросилась на мужика.
Удар щипцами пришёлся ей по лицу. Первое, что почувствовала Галина, когда пришла в себя, был противный привкус крови, стекающей в горло. Она приподнялась с земли, выплюнула выбитые зубы и огляделась: ни мужиков, ни фургона не было. Спасённая Жулька стояла рядом и непрерывно виляла хвостом…
— Слепая она, — поясняет хозяйка. — Не видит вообще. Всё на запах и слух.
Мы переходим от вольера к вольеру. Галина Петровна рассказывает о сидящих в них собаках.
— Посмотрите, как крутит головой, — показывает она на одну из них.
Я приглядываюсь. Действительно, странно. Пёс не смотрит на нас. Он наклоняет морду, прикладывая к решётке широкий лоб, словно хочет, чтобы его погладили.
— Слепая она, — поясняет хозяйка. — Не видит вообще. Всё на запах и слух.
Мне опять становится не по себе. Тяжесть в груди нарастает. Не знаю почему, но сидящие в клетке звери всегда вызывают у меня жалость. Даже в зоопарке. А тут совсем тоскливо. Слепые, больные, со следами побоев, с вырванными клочками шерсти и кривыми шрамами. С переломанными лапами и вытекшими глазами. Зрелище угнетающее. А когда начинаешь понимать, что эти собаки не родились такими, а их изуродовали люди — становится совсем жутко.
— А эта красавица скоро умрёт. Онкология, — с горечью поведала Галина Петровна у следующего вольера. — Лечим-лечим, но бесполезно.
— А усыпить нельзя? — спросил я.
— Придётся, — вздыхает хозяйка. — Я до последнего борюсь, но когда уже понимаешь, что всё, то приходится.
— Посмотрите, как крутит головой, — показывает она на одну из них.
Я приглядываюсь. Действительно, странно. Пёс не смотрит на нас. Он наклоняет морду, прикладывая к решётке широкий лоб, словно хочет, чтобы его погладили.
— Слепая она, — поясняет хозяйка. — Не видит вообще. Всё на запах и слух.
Мне опять становится не по себе. Тяжесть в груди нарастает. Не знаю почему, но сидящие в клетке звери всегда вызывают у меня жалость. Даже в зоопарке. А тут совсем тоскливо. Слепые, больные, со следами побоев, с вырванными клочками шерсти и кривыми шрамами. С переломанными лапами и вытекшими глазами. Зрелище угнетающее. А когда начинаешь понимать, что эти собаки не родились такими, а их изуродовали люди — становится совсем жутко.
— А эта красавица скоро умрёт. Онкология, — с горечью поведала Галина Петровна у следующего вольера. — Лечим-лечим, но бесполезно.
— А усыпить нельзя? — спросил я.
— Придётся, — вздыхает хозяйка. — Я до последнего борюсь, но когда уже понимаешь, что всё, то приходится.
Галина, пошатываясь, подняла сумки, подхватила Жульку и зашла в дом. Пенсионеры хотели вызвать скорую, но она не разрешила.
— Некогда мне по больницам разъезжать, — отрезала женщина. — У меня десять кошек и пятнадцать собак. Как я их оставлю?
Через несколько лет старики слегли. Они ушли тихо, один за другим, но даже перед смертью не забыли о помощнице и написали завещание, оставив Галине дом, нехитрое имущество и все свои сбережения. Однако, как это часто бывает, мгновенно нашёлся какой-то дальний-дальний родственник, который раньше и слыхать не слыхивал про родню, никогда не помогал и не приезжал, но сразу после их кончины решил заполучить всё, что после них осталось. И начался ожесточённый суд, растянувшийся на долгие три года, а новоявленный родственник объявил Галине и её приюту настоящую войну, в которой, как он решил, все средства хороши. Он ходил по району, настраивая людей против приюта. И если раньше эти люди даже не задумывались о таком соседстве, то теперь начали выискивать то, на что ещё недавно не обращали никакого внимания: и собаки громко лают, и мух появилась тьма, и даже воздух стал грязнее и вонючее. Но самое ужасное — этот родственник начал подкидывать отраву. Когда Галина или её помощники выгуливали собак, те подбирали подброшенную еду и через несколько дней мучительно умирали.
Суд Галина выиграла, и можно было начинать радоваться, но в администрации района скопилась куча жалоб от соседей, недовольных приютом. Родственник исчез, однако закрученный им механизм набирал обороты. Животных продолжали травить, закидывали дом камнями и даже пытались пожечь. Администрация, обязанная реагировать на жалобы, создавала комиссии, выписывала постановления и заваливала Галину штрафами. Выхода не было — надо было срочно переезжать. И Галина занялась поиском дома. Но теперь основным желанием было то, чтобы он находился вдали от людей, как можно дальше. И тогда злые не придут, а те, кто с добром, так им любое расстояние не преграда…
Мы обошли все вольеры. Галина Петровна машет рукой.
— Пойдёмте, кошечек покажу. Они вместе со мной живут, тридцать семь душ. Предупреждаю — у меня не убрано, некогда этим заниматься.
Заходим в дом. Резкий запах влетает в нос и выдавливает слёзы. Не убрано? Да как здесь убирать? Всё заставлено коробками с кормом, лотками и тарелочками с едой. Большущие, лопнувшие коробки набиты упаковками лекарств и одноразовыми шприцами. На стенах листы бумаги, на которых разноцветными фломастерами написаны клички животных, а через чёрточку — название корма. А вот снова листы. Опять клички, а рядом перечень лекарств, дозировка и время приёма.
— А вот тут у меня таксёныш живёт, — Галина Петровна подводит к лежанке. Под небольшой простынёй кто-то шевелится. Хозяйка откидывает край, и мы видим старую таксу с седой мордой. В глазах матовые круги, но жгучую тоску и глубокую боль в них всё равно можно разглядеть.
— Иду как-то, смотрю — а на дороге это чудо карабкается, задние лапы волочит. Вот и взяла девочку. А недавно передние отказали и ослепла вдобавок. Саркома у неё. Не спасти уже, поздно, — вздыхает Галина Петровна и поворачивается к собаке: — Спи, спи, моя красавица…
Я больше не выдерживаю и выхожу на улицу.
— Пойдёмте, кошечек покажу. Они вместе со мной живут, тридцать семь душ. Предупреждаю — у меня не убрано, некогда этим заниматься.
Заходим в дом. Резкий запах влетает в нос и выдавливает слёзы. Не убрано? Да как здесь убирать? Всё заставлено коробками с кормом, лотками и тарелочками с едой. Большущие, лопнувшие коробки набиты упаковками лекарств и одноразовыми шприцами. На стенах листы бумаги, на которых разноцветными фломастерами написаны клички животных, а через чёрточку — название корма. А вот снова листы. Опять клички, а рядом перечень лекарств, дозировка и время приёма.
— А вот тут у меня таксёныш живёт, — Галина Петровна подводит к лежанке. Под небольшой простынёй кто-то шевелится. Хозяйка откидывает край, и мы видим старую таксу с седой мордой. В глазах матовые круги, но жгучую тоску и глубокую боль в них всё равно можно разглядеть.
— Иду как-то, смотрю — а на дороге это чудо карабкается, задние лапы волочит. Вот и взяла девочку. А недавно передние отказали и ослепла вдобавок. Саркома у неё. Не спасти уже, поздно, — вздыхает Галина Петровна и поворачивается к собаке: — Спи, спи, моя красавица…
Я больше не выдерживаю и выхожу на улицу.
Дом подвернулся в самом конце деревни Нижние Морозы Краснокамского района. Место тихое, почти безлюдное Галина Петровна обошла всех соседей и предупредила, что здесь будет приют. Деревенский народ, он и попроще оказался, и помилосерднее. У всех во дворах свои кошки и собаки, а до чужих им дела нет. И вновь пошла Галина Петровна обивать начальственные пороги с просьбой о помощи. В администрации сразу отказали, но откликнулись добрые люди и даже директора небольших предприятий: кто деньгами помог, кто материалами, а кто строителей прислал и электриков. И начали возводить вольеры — конечно, не такие, как хотелось Галине Петровне, а на какие средств собрали.
Времени совсем не хватало. Сорок собак и тридцать кошек. Пока всех накормишь, напоишь, поставишь уколы больным да лекарства заставишь проглотить. Выгулять собак некогда. Хорошо, что волонтёры начали приезжать. Возьмут по паре собак, и в лес. Через полчасика возвращаются и берут других.
Галина Петровна и сама очень любит гулять по лесу. Только тут, усевшись на поваленное дерево и отпустив псов с поводка, она может передохнуть и подумать под шелест дребезжащих на ветру листьев. Порой непрошеные слёзы наворачиваются на глаза. Она вспоминает детство, родителей, заброшенный сарай и маленького, облезлого котёнка, которого впервые принесла домой. Она помнит тот день, как будто это было вчера, а не пятьдесят лет назад. Свистящий, безжалостный февральский ветер и острые снежинки, замерзающие на лету. И он — трясущийся чёрный котёнок, как затухающий уголёк на белом снегу. Она помнит ту боль, пронзившую душу, боль, которая навсегда осталась в груди и указала дорогу, с которой она никогда не свернёт…
Мы возвращаемся в город. Галина Петровна едет с нами. Она везёт в ветеринарную лечебницу своих питомцев. Всю дорогу женщина рассказывает о проблемах приюта:
— Есть добрые люди, помогают, но денег всё равно не хватает. Пенсия моя, пятнадцать тысяч, уходит за один день. Лекарства нужны, корма. В вольерах полы гниют, надо доски менять.
— А сколько вообще надо в месяц, чтобы приют нормально существовал? — спрашиваю.
— Вот чтобы как сейчас — тысяч шестьдесят, а по-хорошему — восемьдесят.
— А государство? — допытываюсь я.
— А что государство! — хмыкает Галина Петровна. — Они говорят: «Сами не справляетесь — отдавайте животных в муниципальный приют и живите спокойно». Вот и весь разговор.
Я замолкаю и смотрю в окно. Пробка на объездной рассосалась. Строительство новой дороги не останавливается. Сколько она будет стоить, не скажет никто. Думаю, что сотни миллионов. А Галине Петровне надо всего восемьдесят тысяч. Капля не только для городского бюджета, но и для районного. Стоит только принять решение, и приют «Лапушка» будет жить. Ведь за этим неприятным, колющим словом «приют» скрываются исковерканные жизни, пусть собачьи и кошачьи, но жизни.
Александр останавливает машину у входа в ветеринарную клинику «Ника», здесь лечат животных из «Лапушки» за половину стоимости. Мы прощаемся. Галина Петровна заходит в лечебницу. У неё в руках две яркие переноски. В одной собачонок, расстрелянный из пневматического оружия, в другой месячный переломанный котёнок, которым дети играли в волейбол.
— Есть добрые люди, помогают, но денег всё равно не хватает. Пенсия моя, пятнадцать тысяч, уходит за один день. Лекарства нужны, корма. В вольерах полы гниют, надо доски менять.
— А сколько вообще надо в месяц, чтобы приют нормально существовал? — спрашиваю.
— Вот чтобы как сейчас — тысяч шестьдесят, а по-хорошему — восемьдесят.
— А государство? — допытываюсь я.
— А что государство! — хмыкает Галина Петровна. — Они говорят: «Сами не справляетесь — отдавайте животных в муниципальный приют и живите спокойно». Вот и весь разговор.
Я замолкаю и смотрю в окно. Пробка на объездной рассосалась. Строительство новой дороги не останавливается. Сколько она будет стоить, не скажет никто. Думаю, что сотни миллионов. А Галине Петровне надо всего восемьдесят тысяч. Капля не только для городского бюджета, но и для районного. Стоит только принять решение, и приют «Лапушка» будет жить. Ведь за этим неприятным, колющим словом «приют» скрываются исковерканные жизни, пусть собачьи и кошачьи, но жизни.
Александр останавливает машину у входа в ветеринарную клинику «Ника», здесь лечат животных из «Лапушки» за половину стоимости. Мы прощаемся. Галина Петровна заходит в лечебницу. У неё в руках две яркие переноски. В одной собачонок, расстрелянный из пневматического оружия, в другой месячный переломанный котёнок, которым дети играли в волейбол.
Вот такая собачья жизнь…
Дорогие читатели, как вы поняли, это совсем не выдуманная история. Группа, созданная Галиной Петровной в ВК и ее телефон на случай, если вы захотите ей помочь, указаны в источнике.
Олег Черняк //писатель //рассказы
#приютЛапушки #хозяйкаприютаГалинаПетровна #судьбачеловека
Следующая публикация
Нет комментариев