А Павел как раз выслушивал сбивчивые обещания Алёны непременно пристроить Ириску.
-Паш, прости, пожалуйста, я понимаю, что она и шумная, и топает, и неожиданно всё, но её бы убили!
-Погоди, да о чём ты? О таксе? Об одной таксе? Я уж думал у нас штук восемь прибыло, что ты так переживаешь! Смешная ты у меня… Всё ты правильно сделала, мне только жаль, что тебе пришлось так метаться и переживать, - Павел, если честно, не очень-то был рад. Устал, мечтал только рухнуть и отдохнуть. Можно было бы и поскандалить о том, что его тут не ценят, о нём тут не подумали, но это же неправда. И ценят, и подумали, и любят! И он и сам бы сделал тоже самое, так чего жене нервы трепать? - Всё, всё, не расстраивайся. А, кстати, где это летучее создание?
-Да уже у тебя под ногами, - рассмеялась Алёна, у которой настроение сразу же стало безоблачным и радостным. – Знакомится.
Ириска и правда, сочла нужным прервать забег, послушаться совета Урса и отправиться к хозяину дома на поклон.
-Ух ты, забавная какая! – рассмеялся Павел, глядя на трогательную таксячью рожицу.
Уже потом, ночью, когда угомонился Стёпка, у которого наконец-то прорезался очередной зуб, когда вся живность разбрелась кто куда, а люди устроились на отдых, Алёна всё-таки не выдержала и расплакалась.
-Паш, я не понимаю… Ну, как это? Они же тоже люди. Живут как люди. Ну, пусть как очень состоятельные, ну и что? Они тоже устают к вечеру, ужинают. Наверное, так же как мы, уже сейчас легли спать, да? И что? Неужели нигде не дрогнет, а? Ни сожаления, ни памяти, ничего? Даже во сне не приснится?
Павел тихонько успокаивал жену, мрачно думая о том, что ничего у таких людей не дрогнет, и в них не изменится, и был не прав.
В элитном жилом комплексе, в превосходной квартире, устроились на отдых те, о которых они думали, но кое-что в их жизни изменилось. Незаметно, но фатально. Это увидел бы Урс, даже Ириска могла бы разглядеть, но они сами не почувствовали, как их личные Ангелы хранители, опустив головы, отступили от них дальше. Ещё дальше. Им уж не докричаться до своих подопечных из такой дали, не подать знак, не защитить. И не подойти, пока люди не смогут что-то изменить в своей жизни.
Ириска смотрела в тёмное окно и снова боялась.
-Ты чего не спишь? – уточнила у неё кошка Мышка.
-Страшно… - она и носилась так неуёмно в надежде разогнать тревогу, но ничего не вышло, и она снова ползла из углов, шуршала из щели за плинтусом, вползала в сердце.
-Что тебе тут страшно? – удивилась Мышь.
-А вдруг мне всё это снится? И я завтра проснусь там… у них. И они снова меня повезут… Или вовсе не проснусь?
-А я? Я тебе тоже снюсь? – с научным интересом уточнила Мышка.
-Да… Всё это, - Ириска мотнула головой, уши смешно закачались и обреченно повисли жалкими тряпочками.
Мышь собиралась было рассердиться, а то и укусить эту дурёху, чтобы про приличную кошку глупостей не думала, но присмотрелась и сообразила, что таксе действительно страшно! Так страшно, что она уже мелко дрожит.
-Ой, ну почему собаки такие странные! – вздохнула Мышка, сбегала за Алей, и они обе устроились рядом с Ириской. – Не бойся, мы не позволим тебе пугаться! – грозно пообещала Мышь, а жалостливая Аля нежно полизала голову Ириски.
Матильде Романовне не спалось, она вышла на лоджию, заодно и цветы решила полить, чего просто так мыкаться, а проходя мимо гостиной увидела, как вокруг спасённой таксы расположились Мышка и Аля.
-Как удивительно устроен мир, - подумала она. – Люди, которым дано так много, нет, я не про деньги, это штука такая, относительная… Я про возможность решать судьбы других существ… И вот эти люди не понимают, не видят, не чувствуют чужой боли, страха, в упор не видят любовь. Так себя обкрадывают, что становятся душевно нищими. Когда в душе пусто, невозможно туда ничего заложить ни за какие деньги! Можно заглушить эту гулкую пустоту трескотнёй комплиментов или звоном побрякушек, шорохом купюр или рёвом крутых машин. Только она всё равно не исчезнет, а будет расширяться, пока не лишит человека даже этой эфемерной радости и иллюзий. Всосёт в себя всё. Ну, каждый выбирает для себя, и имеет то, что выбирает. Каждый выбирает для себя, только редко это понимает.
Она могла бы быть очень состоятельной, но многим отказывала, не желая продавать свой душевный покой. Как бы ей не говорили именитые коллеги о том, что в их профессии излишняя разборчивость - это непозволительная роскошь, Матильда упорно делала только то, что считала нужным.
-Всех денег я не заработаю, на жизнь хватает, а торговлей совестью я не занимаюсь, - говорила она себе.
Часть 2. Таксячий катализатор
Комментарии 1