Куропатка

Улетела. Вот так, в одно утро всё обдумала, приняла решение и заказала билет. Так наверное и должно быть. Всегда завидовал людям, умеющим сделать единственно необходимое здесь и сейчас, не сопливя и не откладывая в долгий ящик. Вот например я, ещё долго тянул бы, жалел, сочувствовал, входил в положение, холодел бы при мысли, что нужно хлопнуть дверью и оставить её
одну в пустой квартире, в огромном равнодушном мире. И естественно поплатился бы, за это.Нерешительность и чрезмерное внимание к чужим эмоциям, неотвратимо создают предпосылки для наказания.
Над лесом, через который я ехал из аэропорта, послышался низкий гул, и наклонившись я увидел набирающий высоту самолёт.
Лети ****,, подумал я, и добавил газ. Всё чем я могу тебе ответить, это опровергнуть брошенные тобою у турникета слова о том, что уж теперь я точно сопьюсь. Хотя может и правда сопьюсь. Я подумал о том, что вот сейчас приеду домой, открою дверь и войду в гулкое пространство наполненное запахами прежней жизни, запахами которые теперь с каждым днём будут слабеть,
выветриваться, вытесняться новыми, терпкими и затхлыми.
Почему же, ты улетела..?
Ну, пил... Не так часто, между прочим. Мог зазевавшись, очаровавшись случайно услышанным диалогом людей, захлебнуться мыслями, задохнуться от невозможности прямо сейчас передать всем эти восхитительные ощущения сопричастности к человеческим чувствам, и не выдержав этого распирания забежать в ближайшее кафе и глотнуть одним махом порцию спасительного алкоголя.
Мог конечно. Так ведь не пьянства ради, а чтобы пожар в себе затушить. Чтобы в дом не нести этот кипящий гексоген. Приходил к тебе тих и нежен. Садился напротив и смотрел долго, как ты закипаешь злостью.
Да что я, в самом деле? К чертям собачьим, подумал я, и увидел перед машиной ребёнка. Ноги сами нашли педали сцепления и тормоза, а руки сами, без участия мозга вцепились мёртвой хваткой в руль, готовые в любой миг вывернуть его до упора. Послышался страшный визг, запахло горелым и бампер мягким толчком упёрся в голые расцарапанные коленки. Мальчик лет восьми стоял перед машиной, прижимал что - то к груди и часто моргал мокрыми глазами.
Я шумно выдохнул и открыл
дверь.
- Ты зачем это мерзавец, посреди дороги стоишь? - спросил я, присев перед ним на корточки.
Он судорожно вздохнул и высоко задрал брови, словно готовясь что - то выпалить в ответ, что - то важное и необходимое для выяснения сию секунду. Повторив эту процедуру несколько раз, он в конце концов опустил голову и разревелся самым откровенным образом.
Я растерялся. Злость моя улетучилась, и сейчас меня смущало то обстоятельство, что мы по прежнему находились на проезжей части, и не ровен час кто - то мог на большой скорости вылететь из - за поворота, как минуту назад это сделал я.
- А ну - ка, - сказал я, - давай сойдём с дороги.
Я взял его за локоть и утащил с асфальта.
- Давай, - дёрнул я его за волосы на макушке, - рассказывай, что стряслось.
Малый вздохнул ещё раз, поднял на меня затопленные слезами глаза и разжал руки. У изгиба левой руки, от прижимал к груди птицу. Небольшую, размером с крупного цыплёнка.
- Кто это? - спросил я.
- Куропатка, - содрогаясь ответил он. - Я лапку ей сломал.
Он взял птицу в ладони и приподнял её. Правая лапа действительно была согнута в неестественном положении, и очевидно была и в самом деле сломана.
- Я бежал, - продолжал он всхлипывая. - За Настькой гнался. Там, на холме - махнул он рукой. - А она.... она, - снова начал захлёбываться он, - ... как запищит. - Он крепко зажмурился, очевидно вспомнив как она запищала.
- Настька? - спросил я.
Он открыл глаза и посмотрел на меня осуждающе.
- Куропатка запищала. Я же, наступил на неё. Со всего разбегу. Я испугался немножко, хотел прогнать её, а она сидит, смотрит на меня и не уходит. Дёргается только и падает. Вот, - протянул он мне птицу, - сами гляньте.
Я несколько смущённо взял в руки серый комок перьев и вдруг явственно ощутил как она дрожит.
От неожиданности я чуть не выпустил её из рук, но совладал с собой и внимательно рассмотрел её.Ну, лапа таки сломана. Причём беспощадно, кажется даже тоненькая кость торчит у сустава. Так. И что теперь делать, подумал я.
- Вы возьмёте её к себе? - вдруг заныл малый.
- К себе? Не знаю, - в растерянности протянул я, соображая как теперь отвязаться от этого разбойника, и попутно, на заднем фоне прикидывая куда обращаться, если всё таки придётся забрать
птицу себе.
Чёрт возьми, подумал я, что значит придётся? Я потряс головой, разгоняя наваждение, и решительно протянул руки, намереваясь вернуть птицу мальчику. Его не было. Я ещё слышал запах кожаного футбольного мяча и велосипедных камер, а его самого уже не было. Словно не было и
вовсе. Я оглянулся, прислушался и услышал где - то в лесу детские голоса. Удивлённый девичий, и требовательный, нетерпеливый мальчишеский..
- Ну что, - посмотрел я на клубок перьев в моих руках. - Очевидно спасать тебя придётся мне. Поехали домой.
Я осторожно уложил птицу на пассажирское сиденье, и завёл двигатель. Так. Наташка.
Одноклассница, которая как я помнил, работала медсестрой в зубной поликлинике. Никого другого, кто мог бы мне помочь, я придумать не смог...
... Наташка, растерявшись поначалу, вскоре впрочем, быстро разобралась что к чему, и наложила на птичью лапку шину из тоненькой резиновой трубки, которую стоматологи используют для дренаж при операциях. Отделавшись поцелуем и шоколадкой, через час с небольшим, я выехал из двора поликлиники и направился домой. Дома, вынув из кладовой какую - то огромную коробку, я проделал в ней несколько десятков дыр размером с монету и осторожно посадил туда куропатку - инвалида.
- Поживёшь пока здесь, - сказал я.
Она сидела нахохлившись и моргала на меня крохотным глазом.
- Так, - спохватился я, - тебе же, кормушка нужна.
Порывшись в кухонном шкафу, я нашёл неглубокое блюдце, насыпал в него гречневой крупы и поставил перед птичьим клювом. Птица не обратила никакого внимания на угощение, как и предсказывала Наташка. Тогда я наполнил такое же блюдце водой, и зачем - то вымостил из своей
старой майки некое подобие гнезда в углу коробки. Потом накрыл коробку крышкой от старого проигрывателя, покормил кота и вспомнил про бренди.
Он там, в холодильнике. Зелёная бутылка на дверной полке, только вчера откупоренная по случаю жесточайшей и как оказалось последней ссоры. Я как сомнамбула зашёл на кухню, сел на пол у холодильника, и открыл дверцу...
...Когда я проснулся, было уже темно, только свет неоновой вывески с магазина канцтоваров, проникал на кухню, окрашивая её в голубоватый цвет. Болела голова и саднило натёртую жестким ковролином голую спину. Я застонал и попытался повернутся на бок, но тут что - то загремело, в ноги ударило чем - то металлическим и тут же залило вязким и отвратительным. Не в силах поднять голову, я так и лежал на боку и пытался понять, вспомнить, что же там могло такое быть, но вместо
этого вспомнил аэропорт и решительный стук каблучков в сторону кабинки регистрации. Я снова перевернулся на спину и закрыл глаза. Улетела. Ладно. Наверняка я всё это, сегодня уже думал, обдумывал, и наверное пришёл к какому - то решению. Выводу. Должен был придумать какой - то новый смысл существования, иначе не лежал бы сейчас на полу кухни мучаясь от похмелья. Просто не доехал бы домой. Так. Надо вспомнить чем я утешился. На проспекте, прямо у моего дома принялся парковаться какой - то грузовик, чиркнул светом фар по стенам, и осветил расклеенные на них фотографии. Вот, мы у реки. Просто сидим на гранитном парапете и болтаем ногами. На фото этого конечно не видно, но я точно помню что мы болтали ногами, цепляясь иногда кедом и босоножкой. А вот, на нашей первой съёмной квартире. На кухне, за столом, на котором только пепельница и несколько бутылок ром - колы. Мы плохо тогда жили. Бедно, нервно и каждый день на грани разрыва. Удивительно что мы вообще пережили эти несколько месяцев, пока жизнь как - то не наладилась, у меня появились заказы и вообще. Притёрлись что называется, изучили повадки друг друга, научились избегать тонких мест, и держать языки за зубами. Оказалось что умение держать язык за зубами, вовремя прикусить его, когда уже готова сорваться какая - то глупость или обидность, есть едва ли, не главным условием сожительствования. Во всяком случае, так мне тогда казалось, да так оно и есть, что не отменяет конечно, возможности возникновения новых трудностей.
Господи, ну зачем я пил? Для чего..?
Вот! А, это мы, перед Новым Годом, на центральной площади. Огромная яркая ёлка, весёлые и нетрезвые люди вокруг. Музыка по моему какая - то играла. Вот здесь... Это в тот же день, у магазина. Что мы там покупали я уже не помню, но на выходе я увидел бомжа сидящего на ступенях со стаканом в руке, подумал что это может быть интересный снимок. Вон стою, рот растянут в ухмылке, сигарета в зубах и растерянное испуганное лицо несчастного бомжа. Ещё фотографии, и ещё. На скалах, в машине во время общей командировки, в какой - то компании с коньяком и цветами. Было ли это? Или это странная флуктуация пространства создала эти снимки, нарисовала никогда не существовавшие в реальности картины из жизни. А может существовавшие, но не в моей жизни? Из горла ушла тошнота и вместо неё возник тугой ком, сотканный из жалости, обиды, злости, ненависти и растерянности. Я преодолев спазм боли в голове резко поднялся, и не одеваясь
выскочил из дому. В магазине, ночная продавщица окинув меня подозрительным с явственной ноткой презрения взглядом, продала мне упаковку баночного пива и азартно зашептала что - то в телефонную трубку, когда я направился к выходу. Пока я напряженно пытался вспомнить, где я раньше мог её видеть, и почему мне кажется, что встреча эта была не из приятных, ноги принесли меня домой. а руки уже сами открыли банку пива. Начинать пить пиво проснувшись среди ночи - тот ещё досуг, но у меня не было выбора. Бодрствование в такую ночь, имело все шансы расправится со мной. Я посрывал со стен все фотографии, разложил их на столе перед собой и глотнул холодного и терпкого. Потом была вторая банка, третья. В голове прояснялось и вместо тоски меня постепенно охватывали яростная весёлость, бесшабашность и небоязнь ничего. Я ходил по квартире, выдёргивал из пространства не забранные ею вещи, и разбрасывал их. Развешивал в самых неожиданных местах
лифчики и трусики, забрасывал на люстру шарфы и шали, рисовал на оконных стёклах губной помадой и посыпал пол в ванной пудрами и накладными ногтями. Из холодильника были извлечены и безжалостно выпорожнены прямо на пол кастрюльки, судочки, и баночки с какой - то диетической хренью, а вегетарианский фураж был приклеен чем то тягучим прямо на стены. Вместо фотографий.
Потом было ещё что - то, чем то остро пахло, и что - то хрустело под ногами...
... Гигантский автоген приблизился к моей голове, откуда - то с потолка прозвучала команда на каркающем языке, и вырвавшаяся из сопла струя раскалённого пламени впилась в мой лоб...
Я кажется закричал и проснулся. Некоторое время я лежал так, с закрытыми глазами, прислушиваясь к себе, вспоминая приснившийся кошмар и содрогаясь от мысли о том, какой хаос и свинарник сейчас увижу. Я открыл глаза. Солнце навылет простреливало южную комнату в которой я уснул и горячим лучом обжигало мне лоб. Откуда - то поддувал лёгкий ветерок, раздавался тихий шелест, и пахло хвоей и чем - то вкусным. Чем - то мясным. Я встал на ноги и инстинктивно задирая
ноги и шатаясь прошёл в ванную чтобы умыться. Ни за что, из разбрасываемого мною ночью я не споткнулся, открыл кран и с наслаждением подставил под него голову. Пока сверху на макушку текла холодная вода, я смотрел на сверкающую чистотой раковину и размышлял над сущностью галлюцинаций. Я точно помнил что ночью меня в эту раковину вырвало. Умывшись и почистив зубы, я вытерся свежим полотенцем и вышел на кухню. На плите пузырился кофе в турке и исходил паром
небольшой котелок накрытый крышкой. Словно в трансе, я выключил газ, налил кофе в чашку и посмотрел под крышку. Жаркое. С мясом и грибами. И то, и другое, в холодильнике, я помню было. В замороженном, естественно виде. Несколько, но ещё не критично обескураженный, я прошёл по квартире. Везде было чисто, всё лежало, стояло, и висело на своих местах. Сорванные мною со стен фотографии, аккуратной стопочкой лежали на письменном столе лишённом малейших признаков пыли. Хм, глубокомысленно сказал я, и ткнул пальцем в землю в цветочном вазоне. Мягко и влажно.
Дверь на балкон приоткрыта и подперта лыжным ботинком. Я вернулся на кухню, взял чашку с кофе и сигареты, и вышел на балкон. На бельевых верёвках растянутых над головой, полоскались на ветру
майки, футболки, трусы, носки, и прочие элементы моего гардероба, любовно скидываемые последние несколько дней в бельевую корзину. Ладно, сказал я, и закурил. Под ногами мяукнуло.
Анчоус позёвывая и подёргивая хвостом, активно нарезал вокруг меня круги и тёрся об мои ноги. Я докурил и сказал ему:
- Ну, пойдём, что - нибудь найдём тебе.
Извлекая из холодильника пакеты с кошачьим кормом, я всё время косился на котелок. Надо же, жаркое. С мясом и грибами. Что же, интересно происходит? Я достал из шкафчика глубокую тарелку,
вывалил в неё содержимое котелка и мгновенно съел его. Вкуснота была невозможная. Не существующая в природе. Продолжая вяло обдумывать происходящее, я сложил тарелку с чашкой в
мойку, включил горячую воду и до скрипа всё помыл. Ну хорошо, в который раз сказал я себе. Ладно.
Давай рассуждать логически, добавил я, и увидел коробку. Господи, про птицу то, я и забыл! Я снял с коробки крышку от проигрывателя и присел на корточки. Куропатка сидела в углу, и сонно клевала
клювом. Глаз её был закрыт мутной перепонкой, но мне показалось, что на долю секунды я увидел искорку мелькнувшую из чёрного зрачка. Ну, как ты тут, сказал я поглаживая её пальцем по
крохотной головке. Она моргнула и расправила одно крыло. Потом второе. Потом подняла головку и уставилась на меня одним глазом. Блюдце и мисочка были пусты и я спохватился. Насыпав ей крупы и налив воду в блюдце, я осторожно взял птицу в руки и приподнял её. Шина надёжно фиксировала тонкую лапку безвольно свисающую из пушистого брюшка...
Потом был сумасшедший дом. Позвонил Славка и заявил что они всё знают, и уже едут всей кодлой спасать меня. Мои вялые попытки убедить что со мной якобы всё в порядке, были с негодованием отвергнуты, и мне было заявлено что в голосе моём звучат истеричные и суицидные
нотки.
Они ввалились шумной сюсюкающей оравой, были внимательны, участливы и бережны. Они не знали где меня посадить, выводили по очереди на балкон покурить и поддерживающе похлопать по плечу. Славка заварил специально принесённый успокоительный сбор, с ромашкой и мятой, усадил меня за стол и приказал начать успокаиваться.
- Платочек дашь? - зло спросил я, раздражённый этими хороводами, и он с серьёзным лицом пододвинул ко мне бумажные салфетки.
Я понял что их не остановить, принял из Танькиных рук чашку с отваром и принялся хлебать его, смотря из своего угла, как нарезаются колбасы, охлаждается коньяк и посыпается солью томатный сок для тех, кто будет пить водку. Все были суетливы и нарочито бодры, отчего в квартире стоял
колоссальный гам, что впрочем, не помешало мне заметить, что Танька иногда кидала вокруг быстрые недоумённые взгляды, расширив глаза проводила пальцем по идеально чистым тарелкам и явно растерялась, заглянув в сверкающую чистотой мойку. Потом было попоище. Все словно с цепи сорвались, словно накопленные за долгое время злости, разочарования и обиды запивались здесь в компании редко собирающихся друзей. Наперебой,
перекрикивая друг друга, все принялись оплакивать личные неудачи и поражения, высказывать претензии к каким - то неизвестным но, явно нехорошим людям, и судорожно излагать логичные, ни у
кого не вызывающие сомнений оправдания собственным сомнительным поступкам. Юрка, оказавшийся самым стойким, уже несколько раз был посылаем за добавкой, невесть откуда взявшаяся Славкина жена разрезала торт, а плачь и стоны не унимались, пока Танька вдруг не грохнула кулачком по столу. Со стола на пол кеглями посыпались пустые бутылки, а кот мявкнув
убежал в комнату.
- Всё! - учительским голосом гаркнула она. - Хватит сопли распускать. Устроили поминки по счастью. Не желаю больше слушать про это дерьмо. Хозяин, - глянула она на меня осоловело, - тащи гитару.
Мы пели. Сначала Высоцкого и Башлачёва, потом Танька вторично грохнула по столу и мы стали вспоминать весёлые студенческие песенки, частушки, и наконец заорали отвратительными голосами
"Гоп - стоп". Напевшись, наоравшись до болей в животах и одышек, мы послали Юрку за пивом, а сами повесили над мойкой дартс и принялись соревноваться в меткости и скорости метания дротиков.
Мы записывали результаты и яростно спорили о технике метания, а когда ходить за дротиками стало некому, в ход пошли зажигалки, стаканы и бутылки.
- Ты пойми, - внушал мне кто - то женским голосом, постукивая указательным пальцем по столу, - если тебя десять раз попросят: "прошу тебя, пожалуйста, не надо", а ты эти просьбы будешь игнорировать, то в одиннадцатый раз, вместо просьбы ты услышишь: "Ладно. Иди на хрен".
Потом был туман. Кого - то выводили к такси и его рвало в коридоре. За кем - то приезжали, то ли жена, то ли муж, и на весь дом раздавалась ругань и проклятия. Танька сидела у меня на коленях, гладила мою шею и говорила заикаясь, что давно и безнадёжно любит меня. Я кивал тяжёлой головой соглашаясь, и тонул, тонул... Кажется темнело.
Проснулся я, когда за окном серело. Из открытой балконной двери тянуло речной свежестью и шумело тополиными листьями. Рядом тихо сопела Танька. Господи, она же замужем, вдруг вспомнил я, и тут же толкнул её. Она медленно открыла один глаз, и увидев моё испуганное лицо буркнула:
- Не было ничего. Иди ставь чайник, выпьем кофе и будем наводить порядок.
Я сел на постели, и некоторое время с сомнением смотрел на неё.
- Судя по твоему лицу, - слабым голосом сказала Танька, - ты на исповедь собрался. Говорю тебе - ничего не было. Я бы запомнила. Иди, - повторила она, - мне ещё мужу звонить надо, соврать что - нибудь.
Я поставил чайник и закурил. После нескольким минут нервного телефонного бормотания пришла Танька и сев на подоконник обвела взглядом кухню.
- Ты что, это - спросила она, - ночью всё это вылизывал?
Кухня, как впрочем и вся квартира, были тщательно убраны. Кто - то, пока мы спали убрал со стола, вымыл посуду, пропылесосил и даже помыл полы и ковролиновое покрытие. Нигде не осталось ни малейшего следа вчерашнего гульбища. Я буркнул что - то невнятное, вроде "да ну, чепуха", разлил кофе в чашки и ещё около часа мы сидели и говорили. О друзьях, семьях, работе, делились планами
на будущее и подперев кулаками подбородки вспоминали прошлое, в котором было так трудно, но так хорошо. Время от времени, Татьяна украдкой оглядывалась по сторонам, удивлённо
приподнимала брови, и набирала воздуха в грудь словно собираясь задать вопрос, но каждый раз я перебивал её, начинал говорить о какой - то ерунде. У меня не было ответов. Вопросы были , а ответов не было. Потом она ушла, а я, покормив кота, убрал куропаткину клетку, сменил ей подстилку, нарвав свежей травы во дворе, и наполнил кормушку. День только начинался, я в нём был один, и откуда - то сбоку за мной наблюдала лукавая вселенная, затеявшая со мной игру в кошки - мышки. Я правда, до конца не был уверен в реальности происходящего, и в моменты когда сознание
утомлённое судорожными попытками найти объяснение сдавалось, я с некоторым даже облегчением думал, что это просто затянувшаяся галлюцинация, может даже белая горячка, чёрт возьми.
Выдержать это было невозможно и я снова напился. Спустился в магазин, купил вина, и под "Депеш Мод" прямо на кухне надрался так что уснул, свалившись со стула. Проснулся ночью, в постели. Шёл
дождь, отдельные капли задувало сквозь балконную дверь, и они тёмными пятнышками рябили на белой стене. На кухне свистел чайник. Я сварил кофе и открыл холодильник. Овощной салат, котлеты в кастрюльке и сырники густо политые сметаной. Ладно, с этим потом разберёмся. Бутылки из под вина были помыты, и запихнуты в шкафчик под раковиной. Чисто, уютно, загадочно.
Потянулись странные дни, которые я когда - нибудь, в глубокой старости, назову своим личным тёмным веком. Я страшно пил. Очнувшись, придя в себя, я выдерживал не более двух - трёх часов и снова напивался. Приходили и уходили какие - то люди, знакомые и совсем чужие. Одни пили со
мной, и за мой счёт, а другие тащили меня в ванную наполненную холодной водой, говорили со мной долго и доверительно, трясли и били меня по лицу. Я никого из них не хотел, никто не был мне нужен, а они всё шли и шли. Наверное, в таком состоянии, я был похож на открытую зараженную
рану, к которой с одной стороны липли болезнетворные микробы, а с другой обступали антитела борющиеся с этими микробами. Каждый раз, просыпаясь я обнаруживал себя в чистой квартире. Кто -
то, или что - то, пока я спал, убирался и готовил мне еду. Пища правда, не появлялась из воздуха.
Продукты мне всё же нужно было покупать, но из этих же продуктов и готовились борщи, салаты и мясные нарезки, которые я неизменно находил в холодильнике. Ещё я заметил, что всё происходит пока я сплю. Однажды я намеренно вымучил себя бессонницей в надежде разгадать загадку этих удивительных превращений. Я не спал что - то около 16 часов, умывался ледяной водой, и время от времени заваривал себе крепкий чай, но ничего не происходило. Но стоило мне отключится на пару
часов, как проснувшись я обнаружил сверкающую чистотой квартиру, сохнущее на балконе постельное бельё, и полную сковородку жаренной картошки с мясом.
Несмотря на запой, я не забывал о своих питомцах. Кот мой и куропатка, всегда были накормлены и обеспечены чистой водой. У них сложились странные взаимоотношения. Днём, в светлое время суток,
Анчоус проявлял к обитательнице картонной коробки вполне как мне показалось гастрономический
интерес, ходил вокруг неё и щуря глаза принюхивался. Но с наступлением темноты, он почему - то принимался обходить коробку стороной, смотрел на неё украдкой, а когда птица шумно возилась шурша сухой резанной бумагой забивался под табурет и шипел оттуда распушивая хвост. Как - то,
подсыпая свежей травы в коробку. я заметил что куропатка уже неплохо держится на лапках, уверенно ходит по своей коробке, и даже подпрыгивает когда я посыпаю в её блюдце зёрнышки.
Тогда я подумал, что вот придётся таки прийти в себя хотя бы на несколько часов, что бы отвести её за город и выпустить. Я пил уже семь дней. Это была дикость, потому что такого никогда не было, и
было очевидно, что если я пойду на восьмой день, то могу не выжить. Я проснулся в этот раз утром, со страшной головной болью, тошнотой, и сильным тремором. Всё, думал я. Хватит. Или сейчас или никогда. Или смерть. Составив с трудом работающей головой план собственного спасения, я сполз с кровати и доковылял до ванной. Из чистого до блеска протёртого зеркала на меня смотрело опухшее, не бритое, измученное существо. Волосы липкой копной, потухшие глаза и зловонное дыхание. Хрен ты меня убьёшь, сказал я в надушенную пустоту и включил холодную воду. Покричав от холода под душем, я с остервенением побрился и пожалел что не смогу сам себя подстричь. Ладно, это позже,
подумал я, и вышел на кухню. Пока я спал, мне было приготовлено пюре с мясом и салат из помидоров. Позавтракав и выпив кофе, я покормил кота, подсыпал зерна куропатке и выбежал из дому. Сначала в аптеку. Там купить аспирина, и что нибудь от желудочной боли. Потом зайти на
стоянку, проверить топливо в машине, забежать в банк, снять последнюю наличность. Идя по умытой дождём улице, я мучился каким - то смутным ощущением, что о чём то забыл. О чём - то важном.
Дойдя до сквера я не выдержал, присел на лавочку и попытался понять, что меня так смущает. Я закурил, и чуть не поперхнулся дымом. Коробка! Я забыл закрыть коробку!
Я летел домой так, будто там начинался пожар. Я срезал углы, перепрыгивал через кусты и цветники, падал и бежал, бежал. Открывая ключом дверь квартиры я уже понимал что опоздал.
Природа не прощает ошибок, и никогда не упускает возможность воспользоваться предоставленным ей шансом. Коробка была пуста. В её углу, синей горкой лежала моя майка, из которой я пытался соорудить что - то вроде гнезда, блюдце с зерном было перевёрнуто, а по днищу растеклась вода.
Везде по квартире валялись окровавленные перья. Вероятно птица пыталась бежать, сопротивлялась, но у балконной двери Анчоус её настиг и задушил. На порожке, где он её съел, блестело липкое пятно. Я сполз по стене и заплакал. Не знаю почему. Птица же. Обыкновенная куропатка. Жалко
конечно, недоглядел и всё такое. но я рыдал как ребёнок, взахлёб, навзрыд. Помню, так я рыдал в раннем детстве, когда отец выбросил принесённого мною с улицы котёнка. Сидел, потом лёг свернувшись калачиком и плакал, размазывал слёзы по лицу и стучал кулаками по полу. Потом разозлился. Я вскочил разьярённый, и не найдя Анчоуса принялся разносить квартиру. Посуда, стулья, магнитофон с колонками, книги, всё это летело в стены, разбивалось о них с грохотом
и осыпалось разноцветным барахлом вдоль плинтуса. Я сгребал одним махом цветочные вазоны с подоконника и переворачивал кровать, трощил книжные полки и рвал наволочки, и уже обессилясь,
уже падая тяжело дыша на засыпанный землёй с горшков пол, я вдруг краем сознания подумал, что дело конечно не в куропатке, не её я так жалею, а себя. Просто вот прорвало наконец этот фурункул,
гноящийся и набирающий грязную кровь уже несколько дней, не выдержало сознание состояния перманентной потери и взорвалось. Я упал, и последнее что успел подумать, хорошо что в квартире нет ни капли спиртного.Два, или три часа, а может целую жизнь я лежал под стеной в каком - то странном беспамятстве. Я проваливался, как мне казалось, на несколько минут в сны - тяжёлые,
тягучие, наполненные знаками и символами, неразгаданными но от которых топорщились волосы на руках и перехватывало горло. Это были не кошмары, но каждый раз, во сне передо мной возникала морально - этическая дилемма такого масштаба, что не в силах пребывать с нею в одной реальности я сильно мотал головой и тем будил себя. Словно кусочек меня, в специальный перископ следил за той стороной реальности, и в экстремальной ситуации грозящей сумасшествием выдёргивал меня из неё. Выныривая на короткий миг, я обводил глазами комнату, помня даже в таком состоянии, что теперь тут должно быть чисто, свежо и уютно, что не может просто так измениться таким чудесным образом
сложившееся положение вещей, но видел хаос, грязь, разруху. Несколько раз я всплывал и погружался вновь, пока мне не привиделось что я избиваю человека с ребёнком на руках. Это был мужчина, но из тех, кто никогда не даст сдачи, кто поступится самыми простыми и необходимыми благами, лишь бы не ввязываться из - за такой ерунды в конфликт. Он обнимал ребёнка двумя руками, поворачивался ко мне спиной пытаясь прикрыть его, а я не глядя наносил удары ногами. Это было настолько невыносимо, что я закричал пытаясь остановить сам себя, проснулся и тяжело дыша сел под стенкой. В глазах стоял туман. Я долго тёр их, растёр до жжения, пока не понял что туман настоящий и вплывает в комнату из распахнутой настежь балконной двери. Я встал на ноги, пошёл в ванную и умылся. Зеркало было разбито и острыми осколками сверкало в умывальнике. Я долго смотрел на один, тонкий продолговатый, потом вздрогнул от вдруг накатившего ужаса, и набросил на
умывальник полотенце. Квартира была разгромлена. На кухне стоял страшный смрад тухлого мяса и гнилых овощей, доносившийся из открытого холодильника. Под столом сидел шатаясь худой,
облезлый, в каких - то жутких подпалинах Анчоус и тоскливо смотрел на меня одним глазом. Второй был затянут какой - то страшной на вид коростой. В эту секунду я по настоящему уверовал в то, что схожу с ума. Я схватил телефон и набрал Таньку. Через 20 минут раздался звонок в дверь. Я открыл, в неё вошла Татьяна, а мимо её ног, с воплем вылетел из квартиры Анчоус.
Танька удивлённо проводила его взглядом, потом посмотрела на меня внимательно, и молча пошла на кухню заваривать чай.
- Ты можешь толком объяснить, что происходило последние несколько дней? - спросила она.
Я сидел с тлеющей сигаретой и качал головой. Ничего я не мог объяснить. Ничего я не знал и не понимал. Понимал я одно. Что - то я потерял теперь навсегда. Какую - то последнюю ниточку, последнюю надежду, последний шанс.
Танька собрала разбросанные вещи, кое - как подмела квартиру и стояла теперь над картонной коробкой, в которой жила куропатка.
- Вынести её, что ли? - спросила Татьяна. - Тут блюдца какие - то.
Я повернул голову и посмотрел на коробку. Конечно. Если бы, я не проснулся тогда с похмельем и больной головой, я бы не забыл закрыть коробку. И вообще, за деньги пропитые в любой из дней, можно было купить ей клетку. И она была бы, жива. Может через несколько дней, я смог бы уже вывести её за город и выпустить на волю. Что же я за человек такой, что всё вокруг меня умирает, а оставшееся в живых бежит от меня как от чумы...
- Так что? - снова спросила Танька.
- Да, конечно, - сказал я спохватившись. - Сейчас.
Я подошёл к коробке, сложил на ладони два блюдца, и потянул на себя майку, служившую птице гнездом. Из складок ткани выкатились два яйца. Маленькие, серые в чёрную крапинку. Я стоял как ошпаренный и смотрел на них. Сзади подошла Танька.
- Что это? - спросила она приседая на корточки и беря их в руки. - Боже, они ещё тёплые.
Я очнулся. Я знал что делать.
- Ты в каком такси приехала? - спросил я, одеваясь на ходу.
- В 024, а что?
- Вызывай его, мы за инкубатором едем. Денег мне одолжишь.
Через несколько минут, мы уже ехали через дождливый город на рынок. Я пересчитывал наличность, и улыбался своим мыслям. Теперь всё будет хорошо. Может ко мне не вернутся уже ушедшие, но зато точно, никто больше не уйдёт...