Сердце голубя

Артур Балаев
...Врач "скорой помощи", суховатый, невысокого роста старичок в черных
роговых очках, внешне очень походивший на знаменитого доктора Айболита
из одноименной сказки Корнея Чуковского, поднялся из-за стола и протянул
матери рецепт:
- Ну вот, голубушка, лечите ребенка. В аптеку прямо сейчас, безо
всякого промедления. Мальчику десять лет? Худенький он у Вас, слабенький
очень.... - "Айболит" приподнял двумя пальцами очки и, вытянув тонкую
шею, впился в меня своим изучающим взглядом: - Старший - вон он какой -
богатырь! Сколько ему?
- Четырнадцать, доктор...
- Ого! Я бы все шестнадцать дал. Здоровый хлопец. А младший-то слаб... И
мой Вам совет: хотите быстро сбить температуру - дайте ребенку свежего
голубиного бульона. 38,5 по Цельсию - это Вам не игрушки. Если к вечеру
не собьете - звоните, мы вас немедленно госпитализируем.
Выздоравливайте!
Мать несколько минут вызванивала кого-то по телефону, а потом вынула из кошелька два рубля и протянула мне деньги:
- Держи! На Южном поселке дядю Жору-"голубятника" знаешь? Я только что с
его женой созвонилась Давай к нему, живо! Одна нога здесь, другая там.
Пусть выберет птицу покрупнее. Только не вздумай говорить, что для
бульона берешь! Сколько тебе времени надо?
- На "велике" минут за десять доеду. Пешком - за
полчаса.
- Не дай Бог что-то с велосипедом по дороге случится или местные пацаны пристанут. Иди пешком.
...На поселке "Южный" флотского пенсионера дядю Жору не знали разве что
грудные младенцы. Вечно "под шофе", и зимой и летом в одной и той же
одежде - флотской тельняшке и черных "клешах", он не знал других
пристрастий в жизни, кроме портвейна "Агдам" за рубль семнадцать копеек и
голубей. Мы, мальчишки, часто были свидетелями того, как он подолгу вел
"философские" беседы с птицами, ругал их, матерился или наоборот,
восхищенный их красотой и преданностью, мог пустить слезу и наградить
добрым словом. Когда я подошел к красивой голубятне, выполненной в
форме старинной крепости с резными бойницами и обозримой из любой точки
"Южного", дядя Жора сидел на почерневшем от времени табурете и наливал в
стакан очередные 200 граммов "Агдама":
- Твоя, что ли, мать звонила жинке моей?
- Моя, дядя Жора. Здравствуйте.
- Здоров! Вот скажи мне, малец, зачем вам голубь в панельном доме?
- Посадим в клетку. Будем любоваться. - соврал я.
Голубятник жадно опорожнил стакан с портвейном, шумно выдохнул и замотал головой:
- Какккая на хрен клетка, пацан? Это же голубь! Это же птица мира! Она
ведь в сто раз преданнее человека...Это мужик или баба могут забыть
доброе к нему отношение, уйти и не вернуться. А голубь - он расшибется в
доску, но вернется к родным берегам!...Ты это понимаешь?... Короче: два
рубля "на бочку"! И еще: обидите птицу - устрою аврал на судне!
Взяв у меня две рублевые купюры, он полез на
голубятню и через пять минут аккуратно вложил в мои ладони
красивую,белую птицу: - Держи. Как понесешь? В руках?
- Да нет, вот так! - я оттянул ворот футболки, аккуратно опустил туда
теплое, слегка вздрагивающее тельце, легонько прижал его к груди и
быстрым шагом направился домой.
Не пройдя и ста метров, я вдруг подумал о том, что ведь не так далек
был от истины бывший флотский старшина: голубь словно почувствовал, что
он обречен и жить ему осталось каких-нибудь полчаса. Его робкое сердечко
вдруг начало отстукивать ритм с такой силой, что я отчетливо ощущал его
удары своей грудной клеткой. Одновременно, словно сопереживая и мучаясь
, сильнее забилось и мое собственное сердце. Время от времени птица,
как-будто пытаясь о чем-то попросить меня, поднимала к верху красивую
шейку, впивалась в меня черными бусинками своих крохотных несчастных
глаз, не мигая смотрела на меня, а потом резко опускала голову и еле
слышно ворковала...Когда до нашей "девятиэтажки" осталось две минуты
ходу - наши сердца стучали уже с такой силой, что мне казалось: грудная
клетка, которая ходила ходуном, не выдержит и вот-вот разорвется. И
вдруг...наши ритмы сплелись в одно целое и застучали в унисон! Это было
так неожиданно, что я на секунду задохнулся и остановился...
...Мать ждала меня на балконе второго этажа:
- Купил голубя? Принес? - Я молча кивнул, вынул птицу из-за пазухи,
показал ей и подумал о том, что пока она будет варить брату бульон, я не
смогу находиться дома. А еще я очень боялся увидеть, как она выложит на
тарелку горячее голое тельце и начнет отрывать от него куски мяса...
Мама сбросила сверху нож:
- Держи! Сам справишься? Я снова кивнул, не произнося ни слова.
Мать спросила встревоженным голосом:
- У тебя все в порядке? Почему ты молчишь? Я вновь не произнес ни звука.
Из подъезда вышел сосед, сантехник Толя Бугримов:
- Голубю сикир башка делать будешь? А нож-то тебе зачем? Слушай меня:
берешь птицу за шею двумя пальцами, крепко зажимаешь и об коленку -
ррраз! Секундное дело и нож не нужен. Дай сюда!
Я упрямо мотнул головой и произнес не своим голосом: "Я
сам!" Лезвие ножа было острым, как бритва; его подарили отцу
охотники-коми, когда он год назад ездил в командировку в Воркуту. Я был
уверен, что голубь понимает, что наступают последние секунды его жизни,
потому что он вздрагивал мелко и часто, как от озноба и уже не ворковал,
а шипел с каким-то странным присвистом.
- Потерпи только пол-секунды...Я все сделаю очень быстро...Ты не
почувствуешь - нож очень острый...Прости, брат очень болен, я не могу
тебя отпустить...- мысленно произнося эти фразы, я, 14-летний мальчишка,
надеялся, что голубь услышит, поймет меня и простит мне свою гибель. Я
поднес лезвие в его горлу и сжал рукоять ножа железной хваткой, чтобы
отсечь голову в долю секунды и не дать птице мучится. Голубь замер.
Я поднял глаза на свой этаж и заметил, как у матери по щеке катится
слезинка. Она все поняла и еле заметно кивнула. Наши добрые, любимые
мамы... Как часто и много мы приносим горя в ваши любящие сердца, но
только вам мы обязаны вечным участием и вечным прощением...
Я вытянул руку прямо перед собой и медленно разжал дрожащие пальцы...
Голубь взлетел не сразу. Секунды три-четыре он потоптался острыми
коготками по моей детской ладони, но потом, видимо, осознав, что жив,
спасен и свободен, пружинисто оттолкнулся от руки и, совершив низкий
полукруг над моей головой, стремительно унесся в голубую бездну теплого
июньского неба. Я выронил нож, закрыл руками лицо и разрыдался... К
шести вечера температура у брата опустилась до 36,7. А в восемь вечера
мы с ним уже вовсю "резались" в шашки...
Говорят, что души людей после смерти превращаются в птиц. Если это так, интересно, чья душа жила в том белом голубе?...