"Особенно хороши были субботние вечера.

После всенощной все собирались в столовой за чайным столом. Над столом висела большая лампа под большим белым колпаком. Колпак поддерживался бронзовыми кронштейнами, изображавшими каких-то птиц. Стол был ярко освещён. В углах комнаты лёгкий сумрак.
На стене старые часы с гирями на цепочках, с открытым маятником. Часы мерно и громко тикают, а когда начинают бить, к их звону присоединяется какое-то лёгкое дрожание. Это дрожание остаётся некоторое время и после того, как часы возвестили пройденное и ушедшее время. К этому слабо звучащему и замирающему дрожанию я часто прислушивался и говорил себе:
- А вот ещё не совсем оно ушло... ещё слышу его...
Что это, "оно", сказать я не сумел бы. Но "оно" несомненно участвовало в нашей жизни. Часы в столовой были частью, и
очень значительной частью, нашей общей жизни, по ним строившейся, неизменно и неудержимо шедшей вперёд.
Охотно мы торопили время, особенно в гимназии, нетерпеливо спрашивая у счастливцев, обладавших часами: "Сколько осталось?" и находили, что время идёт слишком медленно.
Но дома, особенно по субботам, слушая рассказы отца или чтение Юлии Михайловны, мы поглядывали на часы в столовой, с тревогой замечая, что время идёт слишком быстро, и что вот-вот пробьёт урочный час, когда нам скажут:
- Ну, дети, пора спать ложиться! Потом дочитаем "Ундину".
- Ещё, ещё немножко! - хором восклицаем мы все, несмотря
на то, что у маленького Володи уже слипаются глаза. Но и
он настаивает, что ещё рано спать и что нужно продолжать чтение".
Астров Н. Воспоминания.