Но в оперу – это везде. В оперу я ходила в Москве, в Нью-Йорке, в Питере… А в Одессе – исключительно и только «в Оперный».
...Наконец девятнадцать ноль-ноль. Мы с папой выходим из дому. Он – как всегда. Я – стараясь не расплескать радость, чей уровень уже возле глаз.
- Садитесь на трамвай! - провожает нас до дверей ещё не уехавшая на дежурство мама.
Мы не садимся на трамвай. Мы выходим из нашего тройного проходного двора на Чкалова, переходим на другую сторону и идём не к трамваю, а наоборот – к улице Ленина. И по ней – к самому-самому Оперному. Я держу папу за руку, и он рассказывает мне, что Оперный очень старый. Его построили давным-давно, а потом он сгорел. Тоже давным-давно. А потом, через одиннадцать лет после того, как случилось последнее «давным-давно», – его снова построили.
– Всего за три года, представляешь? – говорит мне папа.
Я не представляю. Уже потом, много позже, я, конечно, представляю, что возвести такое всего за три года – это да! Но в тот вечер, когда мы идём с папой в Оперный, я не представляю.
– Новое здание построили по проекту Фельнера и Гельмера, – сообщает мне папа.
– Они что, аидыши? – спрашиваю я папу.
– Кто? – оторопело уточняет папа.
Ах, папа, папа! Святая душа! Не рос ты в тройном одесском проходном дворе, не мотало тебя по Шестнадцатой Фонтана. Где тебе, выросшему под Казанью, знать, кто такие аидыши. Аид, папочка, это, понимаешь ли, вовсе не Царство мертвых. «Аид» – это еврей по-одесски.
– Господи! – говорит мой папа-коммунист. – Это нехорошо.
– Что нехорошо? – уточняю я.
– Такая красивая, умненькая девочка – и такое говоришь! – ласково укоряет он меня.
– Это не я говорю, а Эдика бабушка такое орёт. И ещё она дедушке Эдика говорит, что поц-аид хуже фашиста. Поговорка такая у неё, понимаешь? И ещё она называет Эдикиного дедушку Поцем Моисеевичем.
– Господи! – задирает к небесам голову мой папа-коммунист. – Господи, сделай так, чтобы моя дочка выросла безродной космополиткой!
– Кем, папа? Безбровой космонавткой?
Папа хихикает.
– Что смешного? - надуваюсь я.
– Нет, это я не над тобой смеюсь. Просто мы сейчас как раз переходим Еврейскую.
– Фельнер и Гельмер не аиды, – вдруг говорит папа. – Они венские зодчие. Архитекторы. Они спроектировали наш Оперный театр. Но в самом строительстве участия не принимали. Есть архитекторы, которые только проектируют. А есть и такие, которые и проектируют, и сопровождают строительство. Потому что просто проект – это ещё только начало. В любом строительстве нужны ещё и рабочие чертежи. Это такое… Ну, потом объясню. Такие чертежи, короче, где чуть ли не каждый гвоздь, на который прораб спецовку повесит, надо нарисовать. И вот такие вот рабочие чертежи и вообще сопровождение строительства нашего Оперного по проекту, – папа акцентировал следующее словосочетание, – венских архитекторов Фельнера и Гельмера выполнялись под присмотром Бернардацци, Гонсиоровского и Дмитренко. Это они каждый камень тут щупали, каждое стропило на крепость проверяли и по каждой штукатурке ладонями проводили. Обеспечивали и контролировали соблюдение технологий. А уж рабочих сколько было… Одесса – многонациональный город! – строго сказал папа.
Присоединяйтесь — мы покажем вам много интересного
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Комментарии 6