Утро.

Одесса.
На Мясоедовской воздух уже тянет осенью. С моря веет сыростью, а из кухни Цили — укропом, чесноком, паром и лёгкой угрозой.
Циля стоит у стола в фартуке с надписью «Don’t push the horses», на голове у неё одновременно бигуди и соломенная шляпка. Перед ней — таз с огурцами, баночки выстроены в ряд, как на консервном заводе. Моня, бледный и бедный человек, застрял в дверях кухни с охапкой крышек и молится без слов, чтобы всё это побыстрее закончилось.
— Моня! — рявкает Циля. — Ты зачем принёс мне укроп из соседнего двора?
— Циля, душа моя, укроп — он везде одинаковый…
— Не перебивай женщину с ножом! — грозно отвечает она, и «чик-чик» ножа по чесноку разносится так, что даже сосед Гриша в коридоре закашлялся.
Сосед, к слову, «просто зашёл спросить соль», но уже полчаса сидит с компотом из слив и явно готовит побег, чтобы первым на весь двор разнести, сколько банок заготовит Циля и каких именно.
Циля укладывает огурцы в банку, приговаривая:
— Эти — с красным перцем, чтоб зять молчал. Эти — по маминому рецепту, с мёдом, чтоб невестка перестала жаловаться. А вот эти, самые толстые… чтоб ты, Моня, наконец перестал ковыряться в банке и съел один — на весь вечер хватит.
Моня тяжело вздыхает:
— Циля, я не понимаю… зачем нам сорок банок огурцов, если в доме мы только вдвоём?
Циля хлопает крышкой так, будто ставит печать на приговор:
— Моня, запомни: когда у еврея в подвале нет солений, он сразу чувствует тоску по изгнанию. А когда есть — даже налоговая кажется временной неприятностью.
Гриша осторожно вмешивается:
— Циля, а шо такое кошерный огурец?
Циля поворачивается к нему с видом пророчицы:
— Кошерный огурец — это когда он хрустит так, что ангелы на небесах поправляют свои кипы.
Моня морщится:
— А некошерный?
— А некошерный — это когда открываешь банку, а внутри уже политика.
В этот момент банка вдруг взрывается с хлопком, рассол фонтаном бьёт в потолок. Все трое отпрыгивают и хватаются за сердце.
Циля, не моргнув:
— Вот, видите? Этот огурец не хотел быть с мёдом. Он хотел свободы. Упрямый, как твой дядя из Хайфы.
Моня ставит банку обратно и философски заключает:
— Значит, Циля, настоящий кошерный огурец — это тот, что знает своё место. В банке. И в жизни.
Циля кивает, снимает бигуди и вздыхает:
— Моня, это ты мудро сказал. За это получишь два отгула со своим другом, когда я консервирую. Чтобы ты знал, что всё в этой жизни держится на моём терпении и правильной атмосфере, а не на том, что четыре глаза заглядывают, как я банку закручиваю.
Гриша только грустно машет головой и соглашается. Ведь весь двор уже 100 процентов слышал, что творится у Цили Немерович на кухне.
И если в этой семье много закаток, значит, зима будет долгая, но разговоры на кухне — тёплые. Под огурчики с мёдом и сто грамм.