Диктор Кремля рассказал, как правильно произносить имя президента США

И. КОЛЬКЕ: Здравствуйте. Как всегда в выходной на «Русской службе новостей» программа «Творцы». В студии Игорь Кольке и в гостях у нас Евгений Александрович Хорошевцев, народный артист России, диктор протокольных мероприятий президента Российской Федерации. Можно назвать Вас голосом Парада, голосом Кремля?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Сейчас голосом Кремля реже называют, голос России говорят. Я говорю: только не путайте с певцом нашим великим.
И. КОЛЬКЕ: Мы Вас приветствуем всей аудиторией, спасибо большое, что нашли время и пришли к нам.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Я также приветствую всю Вашу аудиторию, и надеюсь, что с пользой проведём отведённый для нас час.
И. КОЛЬКЕ: Более того, я хочу попросить Вас, чтобы Вы вместе со мной этот час разбавили чтением стихов, поэзии, это у Вас превосходно получается.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Откуда Вы знаете?
И. КОЛЬКЕ: Как можно не знать, что помимо того, что Вы озвучиваете протокольные встречи, ещё и читаете стихи.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Я со сцены их читаю очень редко, к сожалению, потому что нет повода, никто не приглашает. Я не очень афиширую, я считаю, что по радио прочитать – это да, и так, чтобы люди поняли эти стихи и полюбили их – это самое главное.
И. КОЛЬКЕ: А чем Вас не привлекает сцена? Сцена, на которую можно выйти и продекламировать что-то?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Я уже за столько лет отвык читать наизусть и просто забываю.
И. КОЛЬКЕ: Память.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Что-то с памятью моей стало, всё, что было не со мной, помню. Песня стукача. Но дело не в этом. Плохо, когда актёр выходит на сцену и забывает текст. Поэтому если я когда-то и выйду, то я придумаю себе такое место, что я могу сесть, где будет лежать книжечка, а я смогу постепенно в неё подглядывать, переворачивая листочки, чтобы была живинка, чтобы не говорили, что он читает по книге, по листу бумаги. Я много знаю стихов, но мартышка к старости слаба глазами стала. Так и у меня, приходится одевать другие очки, чтобы читать, поэтому есть муки разные.
И. КОЛЬКЕ: Я хотел сказать, что у актёров есть импровизация, но потом подумал, что с поэзией это не прокатит, как говорится.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: У нас есть мастера, которые забывают строчки и тут же на ходу придумывают замену этим словам, и всё получается. Но это плохо, конечно, потому что многие же знают оригинал. Люди, которые пришли слушать стихи, знают оригиналы. Если это Пушкин, Лермонтов, ещё какие-то хорошие поэты ренессанса.
И. КОЛЬКЕ: Насколько я знаю, Вы своим студентам классику преподаёте?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Я не преподаю.
И. КОЛЬКЕ: Не преподаёте, а воспитываете на классике.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Абсолютно. Я считаю, что читать художественное произведение поможет будущим ведущим чётко формулировать свою мысль новостей, каких-то передовых, которые надо прочитать, надо правильно ставить запятые, деепричастные обороты, вылезать из них – это хорошо у товарища Толстого, там как залезешь, и не знаешь, как вылезти. Вот на таких примерах и надо учить молодёжь, чтобы она понимала, как правильно читать по-русски, со всеми правильными акцентами, ударениями, по Станиславскому в общем-то. Станиславский говорил: есть задачи, есть сверхзадачи, есть сквозное действие и так далее. Она на весь мир остаётся системой Станиславского. Сейчас кто-то в американских вузах преподаёт по системе Михаила Чехова, это тоже близко нам, но она немножко другая. У меня дочь училась в университете в Чикаго, причём на мюзикле, и они читали Достоевского. Но Достоевского ставить в театре невозможно, все говорят, что Достоевский – это поток информации. А поток информации как поставить? Это очень сложно. А наши основные классики Толстой, Лермонтов, Пушкин, берите кого угодно – это всё равно русская система Станиславского.
И. КОЛЬКЕ: Действие. У Достоевского – это мысль, а это действие.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: В том-то всё и дело, действие можно ставить, можно играть его. Я занимаюсь этюдами, говорю так: придумай мне, пожалуйста. Этюд, когда ты приходишь домой, раздаётся телефонный звонок, а тебе говорят какую-то ужасную или хорошую весть – как ты будешь реагировать? Вот это и есть этюд на действие, предлагаемое обстоятельство с воображаемыми предметами. Это тоже надо уметь. А когда ты что-то делаешь, у тебя речь идёт абсолютно другая, потому что ты не можешь следить, ты делаешь автоматически, но ты должен, иголкой, например, проткнуть, вытянуть – вот эти вещи должны быть обязательно у любого, даже ведущего телевидения и радио. Плюс МГУ даёт фундаментальные знания по искусству, и тогда ты выходишь бакалавром не просто искусств, и не ведущим, а бакалавром искусств-ведущим телевидения и радио.
И. КОЛЬКЕ: Должно быть студенты МГУ, вышедшие после обучения с Ваших курсов, они должны быть супер-студентами, супер-профессионалами.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Её пока нет, у меня только второй курс сейчас идёт. Поэтому ещё им далеко, ещё работа с микрофоном. Ведь многие артисты театра и кино с микрофоном не умеют работать, они не знают, что это такое. Микрофон – это железка, и она берёт так, как ты говоришь, она не приукрашивает, ничего сделать не может. А когда ты работаешь с микрофоном, и знаешь, что будешь сейчас громко говорить, что надо либо чуть-чуть отойти, либо сказать в сторону. Товарищ звукорежиссёр, который нас записывает сейчас, скажет мне, правильно это или нет. Машет головой – правильно. И если ты не отдаёшь на ту сторону микрофона свои чувства, если ты тихо, ровно, скучно читаешь, никто текста не поймёт, и ты совмещаешь одну новость с другой так, что непонятно, ты о той новости ещё говоришь или уже новая новость.
И. КОЛЬКЕ: Студенты понимают, зачем приходят учиться, зачем нужен микрофон, что с ним делать?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: У меня было пока одно с ними занятие, потому что надо делать студию и телевизионную, чтобы они снимали, чтобы видели себя на экране, как они себя ведут, какие они выпендрёжные иногда позы принимают, и также со звуком на микрофоне. Была одна репетиция, спрашиваю: слышите свои голоса, вам нравится? Нет, говорят. Значит, надо разрабатывать голос, ставить его, чтобы каждое слово отскакивало от мембраны и возвращалось туда же, на другую сторону, к зрителям, к слушателям – вот это простая, но очень важная вещь.
И. КОЛЬКЕ: А есть студенты-звёзды, которые не видят себя, как говорил Станиславский, любить искусство в себе, а не себя в искусстве?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Есть, конечно. Но я их тут же приземляю.
И. КОЛЬКЕ: Отсеиваете?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Не отсеиваю, зачем.
И. КОЛЬКЕ: Каждому дан шанс.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Надо воспитать ведущего или диктора так, чтобы он и не слушал свой голос. Сейчас у нас идёт конкурс на премию Юрия Борисовича Левитана, и люди красуются голосами, начинают выписывать ферьетуры. Думаешь, откуда вы это берёте, это ужасно. И я многих отсеиваю. Или кто начинает подражать Левитану. Какой-то из членов комиссии написал, что можете взять сводки Совинформбюро и читать под Левитана – это ужасно. Так как я не люблю учить с голоса студентов, они должны понимать мою мысль, что они хотят сказать. Актёр не должен заботиться, каким красивым голосом он говорит, как он льёт елей на душу – ни в коем случае, нужно уйти от этого. Если ты ведущий, ты должен читать спокойно, но понимая, что ты вкладываешь радиослушателям на другой стороне микрофона.
И. КОЛЬКЕ: Я думаю, слушатели знают, что Вас связывало с Юрием Борисовичем – эта деталь в биографии будет цеплять всех, к кому Вы придёте на интервью, Вам зададут вопрос про это.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Всегда спрашивают, как мы познакомились. Я говорю: сначала я был у него режиссёром, и мы писали с ним лозунги и призывы ЦК КПСС вместе с Высоцкой Ольгой Сергеевной. Они писали на шесть утра 1 Мая или 7 ноября. На утро они писали лозунги и призывы ЦК КПСС, которые были напечатаны в газете «Правда», во всех газетах, это 4-5 страниц лозунгов и призывов было. И бедные Левитан и Высоцкая читали это всё. И я был у них режиссёром, не этой программы, а потом, когда они писали эти же лозунги, но на Красной площади. Это другое дело. Одно дело: «Да здравствует, Первое Мая, День Международной солидарности трудящихся в борьбе против империализма за мир, демократию и социализм! Да здравствуют рабочие партии Вьетнама!» Это разные вещи, когда я читаю по радио. А когда диктор читает на площадь, посыл другой абсолютно. Все говорят про жанры, а все забыли, что такое жанры: есть зарисовка, рассказ, эссе. А что такое площадной формат? Как это объяснить? Я ввёл этот термин, потому что понимаю, что на площади так не скажешь: «Да здравствует Первое Мая, День Международной солидарности трудящихся в борьбе против империализма за мир, демократию и социализм. Ура!», — нужен посыл обязательно. И надо вывести последнюю фразу на «Ура!». Вот эта сложность. Ольге Сергеевне это трудновато было читать, поскольку она женщина, и она классик дикторского искусства была. Мы с ней очень хорошо дружили, она даже умерла у меня на руках, к сожалению, не довёз я её до госпиталя. 95 лет – можно, конечно, это понимать, но до конца я был с ней, мы очень любили друг друга, это точно, любой может это подтвердить. Поэтому здесь нет придумок. Она всё время говорила: «Женя, почему ты не идёшь к нам в дикторскую группу, ты был бы прекрасным диктором». А я отвечал: «Ольга Сергеевна, я не могу идти к вам, потому что я боюсь, что я заикаюсь, и что я на прямом эфире заикнусь, а это невозможно для диктора».
И. КОЛЬКЕ: Евгений Александрович, а такое было, такая деталь, когда эта проблема вставала на пути?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Она и сейчас встаёт.
И. КОЛЬКЕ: Тем не менее, Вы профессионал.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Дело не в этом, а в том, как приспособиться к этой своей особенности, к твоим недостаткам. Я знаю, какие буквы у меня: б, п, к, т – перед ними бывает.
И. КОЛЬКЕ: Это всё, как дорога, которую Вы знаете, и эти бугорки объезжаете.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: За собой надо следить, в этом всё дело. Если я говорю: «Здравствуйте, товарищи», я делаю между словами паузу. Поэтому очень сложно ещё и наблюдать за собой, постараться не ошибиться и так далее. Это кропотливая работа над собой, прежде всего.
И. КОЛЬКЕ: Левитан много работал над собой, что-то переняли?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Я не видел, как он работал над собой. Когда я с ним записывался, я смотрел, как он это делает. Он садился к микрофону, брал ухо, делал раковину побольше: «Раз, внимание, ты готов? Мотор». И начинал говорить. Наушников тогда в студии не было, а вот эта раковина позволяла ему слышать свой голос. Это очень важно. Я это понял, я также читал. Но когда ты стоишь на Мавзолее, читаешь лозунги и призывы, тебе три-четыре раза начинает аукаться, ты начинаешь замедлять речь, это же просто кошмар. Поэтому ухо надо держать так, чтобы слышать свой голос, это тоже, что наушники. Он так делал, я смотрел учился, как он подаёт текст. Подача текста в любых случаях очень важна. Или ты говоришь: «Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей родины», не надо педалировать, вызывать слёзы у людей, но если ты скажешь это с душой, выложишь этот текст: «Минута молчания», люди встанут. Хотят они или нет, слово может не только радовать, оно может убить, послать под пули человека. Почему Левитана в Великую Отечественную войну все слушали? Потому что он подзаряжал своей верой в победу. А говорить в проброс, как сейчас многие говорят: встреча прошла за закрытыми дверями – это что такое? Давайте говорить: дитями. Есть слово дверь – только дверьми. Но при закрытых дверях. Всё очень просто, частичку исправь одну: не за, а при, и будет всё нормально.
И. КОЛЬКЕ: Я хочу попросить Вас перейти к ещё более высоким материям, поэзия и то, что Вы даёте читать своим студентам?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Я даю много читать, они сами приносят. Я спрашиваю, что они хотят, они говорят, читаем. Разбираем, о чём ты, дорогой, читаешь. Он говорит: Маяковский написал про хорошее отношение к лошадям. Это, кстати, одно из любимых моих стихотворений из его лирики. Маяковский был не только пролетарским поэтом, но был и прекрасным поэтом-лириком, но, к сожалению, это знают не много людей. «Я волком бы выгрыз бюрократизм, к мандатам почтения нет» — и делают штампы из него. А на самом деле, Маяковский прекрасный поэт-лирик, не надо об этом забывать, и почаще читать его лирические стихи. Кстати, это стихотворение, которое мне очень нравится, я всегда даю читать студентам. Хорошее отношение к лошадям:
Били копыта,
Пели будто:
— Гриб.
Грабь.
Гроб.
Груб.—
Ветром опита,
льдом обута
улица скользила.
Лошадь на круп
грохнулась,
и сразу
за зевакой зевака,
штаны пришедшие Кузнецким клёшить,
сгрудились,
смех зазвенел и зазвякал:
— Лошадь упала!
— Упала лошадь! —
Смеялся Кузнецкий.
Лишь один я
голос свой не вмешивал в вой ему.
Подошел
и вижу
глаза лошадиные...
Улица опрокинулась,
течёт по-своему...
Подошёл и вижу —
За каплищей каплища
по морде катится,
прячется в шерсти...
И какая-то общая
звериная тоска
плеща вылилась из меня
и расплылась в шелесте.
«Лошадь, не надо.
Лошадь, слушайте —
чего вы думаете, что вы сих плоше?
Деточка,
все мы немножко лошади,
каждый из нас по-своему лошадь».
Может быть,
— старая —
и не нуждалась в няньке,
может быть, и мысль ей моя казалась пошла,
только
лошадь
рванулась,
встала на ноги,
ржанула
и пошла.
Хвостом помахивала.
Рыжий ребёнок.
Пришла веселая,
стала в стойло.
И всё ей казалось —
она жеребёнок,
и стоило жить,
и работать стоило.
Вот такие стихи писал Маяковский, не знаю, как вышло.
И. КОЛЬКЕ: Это стихотворение, ещё его начало, своего рода упражнение для дикции.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Да, конечно. Но здесь взрывные все буквы первые. Я многих спрашиваю, почему он так написал – никто не знает. А я говорю: возьмите, почитайте историю, кто такой Владимир Владимировича Маяковский, прежде чем брать стихотворение. Он даже в это лирическое вставил своё пролетарское, короткие фразы, которые убивают сразу.
В эфире «Русская служба новостей», и я, Евгений Хорошевцев и мой собеседник, Игорь Кольке.
И. КОЛЬКЕ: Игорь Кольке у микрофона. Я теперь чувствую себя президентом.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: А что за фамилия Кольке?
И. КОЛЬКЕ: Немецкий язык. Это всё предки наши. Поясните слушателям, пожалуйста, трудно ли быть диктором и почему дикторов не воспринимают сейчас?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Потому что дикторы такие, поэтому и не воспринимают. Вспомните советское время, включалось радио, диктор говорил: «Говорит Москва, московское время двадцать часов сорок пять минут, начинаем программу для малышей, у микрофона народный артист Советского Союза Николай Литвинов». Он подводил к той передаче, которая сейчас будет. Это тоже упражнение на то, чтобы люди понимали, что сейчас будет хорошая передача для детей. А мы на всех передачах говорим: «В Москве четыре часа утра, передаём на «Маяке» погоду по трассе БАМ». Вот такие были оговорки. Это как с презервативами, вытащили на Facebook. Я говорил о любви к рекламе, что рекламу нужно любить и говорить: «Покупайте наши презервативы, они никогда не рвутся», надо с любовь сказать, чтобы люди пошли и купили.
Президент Российской Федерации, не думайте, что всё так просто, как диктор представлял разные передачи, новости, как я его представлю – так он и выйдет. Если это офицеры, то: «Президент Российской Федерации, Верховный главнокомандующий Вооружёнными силами Российской Федерации Владимир Владимирович Путин». Только не надо, как делал на «Первом канале» на Олимпиаде, читал: «Владимир Владимирович Пу-у-у-утин». Что это? Боксёр что ли выходит? Вот такие вещи, они не в той позиции, в которой это нужно делать.
И. КОЛЬКЕ: Погоду делаете Вы, словом, интонированием.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Конечно. К примеру, я очень люблю Александру Николаевну Пахмутову, и на вручении госпремии я ещё раз для себя проэкспериментировал. Я говорил, что она сделала то-то и то-то, «Награждается Александра Николаевна Пахмутова», и народ встал весь. Как подашь – от этого очень многое зависит, это же кухня. Но я же не показываю свою кухню, что у меня внутри делается, это никогда не опишешь. Иногда такой ком в горле, особенно, когда дети поют, и ничего не могу с собой поделать. Смотрел «Голос», дети поют – я плачу.
И. КОЛЬКЕ: А когда Вы представляете на таких мероприятиях какого-нибудь зарубежного руководителя, того же Зимбабве, Вы тоже читаете про него, знаете всё про него?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Да что Вы, смеётесь? Здесь некогда. Мне дают день в день, я прихожу, читаю. Я только у него самого спрашиваю, как его правильно произнести, подхожу к нему сам, по буковкам, будьте любезны, и где ударение.
И. КОЛЬКЕ: От ошибок как себя уберечь?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Приехал Обама ещё при Медведеве, когда тот был президентом, мы стоим в Манеже, и мне надо его объявлять. И перед тем, как он выходит, ко мне подошёл его переводчик и сказал, только не скажите: «БАрак Обама». Я говорю, что думал именно так. Мне объяснили, что он «БарАк», причём не «Абама», а «Обама», потому что «Абама» — его жена. У них меняется «о» на «а», я эти тонкости не знал. Стоим, Медведев рядышком, подходит, говорит: «Ну что?» Я говорю: «Сейчас буду объявлять». Он сказал, что махнёт мне рукой. И Барак мне машет, мол, давай. А я показал, что когда он мне махнёт, тогда я объявлю. Всё взглядами. «Президент Соединённых Штатов Америки Барак Обама». Он посмотрел на меня: «Прекрасно сказал».
И. КОЛЬКЕ: Оценил.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Не то, что у них там шибзик объявляет. Шталмейстер, без посыла. И то шталмейстер с посылом всегда говорит. Небольшого роста, голоса никакого, ума тоже.
И. КОЛЬКЕ: Мне кажется, что с такими познаниями, как у Вас в области и ударений, и таких тонкостей, пора браться за книгу. Никогда не хотелось?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Меня уже все подвигают рассказать о встречах, у меня было много интересных встреч с разными актёрами, мы дружили, и с Эрастом Павловичем Гариным, и с Переверзевым, и с Евгением Весником, Юрой Соломиным, его братом, с которым мы дружили, и с Юрой я тоже продолжаю дружить. Но дело не в этом. Есть много, о чём рассказать, но это очень сложно, надо найти время, надо сесть, кто-то будет с тобой записывать это дело, потом будет обрабатывать. Есть такие люди, которые уже написали не одну книгу об эстраде, о режиссуре. Сложно это. Если я сейчас найду время, я обязательно это сделаю.
И. КОЛЬКЕ: Понятно, что первым не будешь, но собственный опыт тоже полезен.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Но Юрия Борисовича я никогда не перехлещу. А все говорят: «Наш новый Левитан» — ну что это такое? Даже министр культуры мне написал: «Вы Левитан XXI века». Я говорю: вы что? С головой как? Это поздравление к 70-летию Победы он делал телеграмму правительственную. Я даже вздрогнул, сказал, что не надо путать, моя фамилия Хорошевцев, а не Левитан. Он хотел, как аллегорию, но это не правильно. Левитан – это Левитан. Я делаю так, как я делаю сегодня. Он делал, как это делали в то время. У него были свои посылы, своя жизнь, хотя очень сложная, но тем не менее, его жизнь.
И. КОЛЬКЕ: Мне диктором не светит быть.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: А не надо диктором, надо быть ведущим.
И. КОЛЬКЕ: Быть самим собой.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Ты привык так говорить, но надо немного убрать улыбку на разговоре, потому что у тебя очень много сладких звуков. Не надо, построже всё, и будет всё нормально. Я правильно говорю? Звукорежиссёр тоже говорит, что правильно. Игорь, не стесняйся никогда ничего.
Дорогие друзья, я позволю себе прочитать ещё одно стихотворение моего любимого поэта, причём самое интересное, что из-за него меня исключили из пионеров, потому что на конкурсе в далёком 50-м году Сергей Есенин был запрещён для звучания с эстрады, на радио, где-то ещё. На конкурсе я вышел и прочитал его стихотворение «Не жалею, не зову, не плачу, всё пройдёт, как с белых яблонь дым». Меня остановили, сказали, это читать нельзя. И пионерская организация исключила меня из рядов юных пионеров. Ну и бог с ними. Я как-то не очень страдал по этому поводу. Поэтому я прочитаю сейчас своё любимое стихотворение Сергея Есенина «Письмо к женщине». Это потрясающее стихотворение по свой форме, по воспоминаниям. Во-первых, надо знать, кому оно написано – его любимой женщине, над которой он издевался очень много времени, но всё равно её любил.
Вы помните,
Вы всё, конечно, помните,
Как я стоял,
Приблизившись к стене,
Взволнованно ходили вы по комнате
И что-то резкое
В лицо бросали мне.
Вы говорили:
Нам пора расстаться,
Что вас измучила
Моя шальная жизнь,
Что вам пора за дело приниматься,
А мой удел —
Катиться дальше, вниз.
Любимая!
Меня вы не любили.
Не знали вы, что в сонмище людском
Я был как лошадь, загнанная в мыле,
Пришпоренная смелым ездоком.
Не знали вы,
Что я в сплошном дыму,
В разворочённом бурей быте
С того и мучаюсь, что не пойму —
Куда несёт нас рок событий.
Лицом к лицу
Лица не увидать.
Большое видится на расстоянье.
Когда кипит морская гладь —
Корабль в плачевном состояньи.
Земля — корабль!
Но кто-то вдруг
За новой жизнью, новой славой
В прямую гущу бурь и вьюг
Её направил величаво.
Ну кто ж из нас на палубе большой
Не падал, не блевал и не ругался?
Их мало, с опытной душой,
Кто крепким в качке оставался.
Тогда и я,
Под дикий шум,
Но зрело знающий работу,
Спустился в корабельный трюм,
Чтоб не смотреть людскую рвоту.
Тот трюм был —
Русским кабаком.
И я склонился над стаканом,
Чтоб, не страдая ни о ком,
Себя сгубить
В угаре пьяном.
Любимая!
Я мучил вас,
У вас была тоска
В глазах усталых:
Что я пред вами напоказ
Себя растрачивал в скандалах.
Но вы не знали,
Что в сплошном дыму,
В разворочённом бурей быте
С того и мучаюсь,
Что не пойму,
Куда несёт нас рок событий...
Теперь года прошли.
Я в возрасте ином.
И чувствую и мыслю по-иному.
И говорю за праздничным вином:
Хвала и слава рулевому!
Сегодня я
В ударе нежных чувств.
Я вспомнил вашу грустную усталость.
И вот теперь
Я сообщить вам мчусь,
Каков я был,
И что со мною сталось!
Любимая!
Сказать приятно мне:
Я избежал паденья с кручи.
Теперь в Советской стороне
Я самый яростный попутчик.
Я стал не тем,
Кем был тогда.
Не мучил бы я вас,
Как это было раньше.
За знамя вольности
И светлого труда
Готов идти хоть до Ла-Манша.
Простите мне...
Я знаю: вы не та —
Живете вы
С серьёзным, умным мужем;
Что не нужна вам наша маета,
И сам я вам
Ни капельки не нужен.
Живите так,
Как вас ведёт звезда,
Под кущей обновлённой сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.
И. КОЛЬКЕ: Сколько женщин погубило.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Я?
И. КОЛЬКЕ: Нет. К Вам тоже вопрос – в Ваш голос тоже ведь влюблялись?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Мне так стыдно говорить, что влюблялись.
И. КОЛЬКЕ: Но писали ведь, наверное.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Писали: «Какой у вас голос!» Я говорил: «Нормальный голос». Отвечали, что нет, мурашки бегут. У Наташки от меня мурашки – в этом плане, да? Голос – это, конечно, великое дело, но за ним нужно ухаживать. Это как инструмент. У скрипача – это скрипка, у кларнетиста – кларнет, но они относятся к ним с любовью. Они чистят мундштук, прочищают, канифолят струны, смычок и так далее, ещё подтягивают колки, чтобы работали, кобылка чтобы работала. Кобылка знаете что такое?
И. КОЛЬКЕ: Я представляю.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: На которой струны от широкой части идут к колкам. Так и голос – его нужно холить и лелеять, никогда не кричать на связках, не говорить на связках. Надо говорить открыто, хорошо открывая рот, особенно на площадном формате. Когда я сижу у микрофона, как здесь, я могу спокойно говорить, играть тембрами, краской, акцентами, а другое дело скрипочку настроить, свой голос, чтобы как скрипочка звучал. Когда я учился у Натальи Ильиничны Сац в театральной студии, она готовила из нас оперных певцов для открытия своего нового детского музыкального театра, который сейчас носит её имя «Синяя птица». Отец её работал во МХАТ музыкальным руководителем и написал песню к пьесе Метерлинка «Синяя птица». Мне нравилось, когда актёры мне рассказывали историю. Первого января играют новогодний спектакль для детей «Синяя птица», идёт эта песня. «Идём за синей птицей», и они хулиганили, потому что все уже с ночи уставшие, и начинают петь: «Идём за синей птицей, идём опохмелиться». Там же фонограмма шла, а они под фонограмму на сцене, чтобы расколоть друг друга поют. Про хулиганство актёров на спектаклях есть много анекдотов.
И. КОЛЬКЕ: Как без этого. Вы говорили, что создаёте проект, там нужны студенты. Что это?
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Сейчас идёт такой конкурс, мы объявили. Понятно, первое, второе, третье место. У меня должна быть встреча с президентом Владимиром Владимировичем Путиным, я хочу попросить, чтобы он на первые три места в мой университет МГУ на мой факультет дал бы три гранта в денежном эквиваленте, потому что обучение, к сожалению, у меня на курсе коммерческое и стоит достаточно больших денег – 330 тысяч в год. Первое, второе, третье место придут ко мне учиться за грант президента. Но его ещё нужно выбить, уговорить Владимира Владимировича, что это необходимо, что это нужно, что мы теряем русский язык.
И. КОЛЬКЕ: Владимир Владимирович Вас слушает, я надеюсь.
Е. ХОРОШЕВЦЕВ: Он меня не слушает, он слушает себя, но слышит, как я говорю. Но мне очень хочется, чтобы те люди, кто захотят прийти, пускай зайдут на сайт «Волонтёры памяти Юрия Борисовича Левитана», и там всё о конкурсе написано, куда присылать свои демо.
И. КОЛЬКЕ: Спасибо большое, Евгений Александрович. http://rusnovosti.ru/posts/378878