Как санкции изменили торговлю России.

— Как вы оцениваете влияние санкций на внешнеэкономическую деятельность России? Какие из них оказались самыми жесткими, а какие, напротив, не принесли ожидаемого результата тем, кто их вводил?

— Все санкции очень сильно повлияли: они простимулировали внутреннюю экономику, инвестпроекты, внутреннюю кооперацию, промышленность. Общий тренд состоит в том, что ограничения, несмотря на попытки наших недружественных партнеров, привели к улучшению экономики.

Наиболее эффективным, с их (стран, вводивших санкции. — NEWS ru) точки зрения, оказалось давление на банковскую систему, на все, что связано с платежами. Но здесь важно отметить, какую гибкость проявили и государство, и бизнес-сообщество, выработав большое количество инструментов для обхода ограничений. И эти инструменты в целом покрывают все возможные потребности оплаты в любые юрисдикции. Нас хотели изолировать, а мы получили рост — например, рост расчетов в национальных валютах между странами. Сейчас мы видим, что все больше и больше контрагентов рассчитываются и в юанях, и в дирхамах, и в других валютах.

— Последние два-три года стали для российского бизнеса, мягко говоря, непростыми. Но, кажется, самое трудное позади. Ощущаете ли вы ослабление контроля санкций со стороны американцев?

— Действительно, наиболее непростые периоды пройдены. Мне кажется, мы все ощущаем общий фон потепления. Например, многие бренды, в том числе западные, готовятся к возвращению на российский рынок. Также мы видим, как идут переговоры по возобновлению сообщения между странами. Но эта динамика незначительна. Не нужно жить в иллюзиях, что завтра мы восстановим прежние отношения. Это еще нашим недружественным партнерам надо постараться, чтобы выйти на прежние отношения, поскольку западным брендам теперь не так просто вернуться. Ниши заполнены товарами Глобального Юга (Индии, Китая, Бразилии, Мексики и других стран, противопоставленных более развитым США, Евросоюзу, Японии и т. д. — NEWS ru.), государств Персидского залива.

Мы видим, что рынок российской экономики очень востребован — у нас же очень хорошая культура потребления и экономические показатели. Когда ниша освободилась, ее быстро заняли и наши предприниматели, и наши партнеры из дружественных стран. Плюс многие начали инвестировать в производственные мощности, размещать в России заводы по производству различных товаров и, конечно, пищевых продуктов.

— А что касается трансграничных платежей: остались ли какие-то нерешенные проблемы с ними? И как это влияет на стоимость ввозимых в Россию товаров?

— Как я уже говорил, инструментов и механизмов для расчетов выработано огромное количество. Подтверждение тому — наш товарооборот. Например, Китай — наш основной торговый партнер, и 34% торговых операций происходит с ним. У нас что, замедлился товарооборот? Нет, у нас прирост. Грузы идут, оплата проходит.

Например, в прошлом году была проблема с накоплением российскими компаниями и банками рупий от торговли с Индией. Сегодня эта проблема решена благодаря инвестиционным проектам и развитию торговых отношений между двумя странами, что позволило сбалансировать потоки и обеспечить оптимизацию накопленных средств.

В 2022 году общие затраты на расчеты, включая комиссии и услуги посредников, в некоторых случаях составляли 8–10% от суммы сделки. Сегодня благодаря расширению инструментов и укрупнению рынка для крупного бизнеса эти издержки снизились в среднем до 1,5–3,5%.

Другой вопрос, как это влияет на конечного потребителя. Здесь очень много факторов, например логистика. Но при правильно выстроенных процессах общая финансовая нагрузка, возможно, возросла на 0,8–1%.

Станет ли Россия зависимой от Китая и подружится ли с Западом.

— После разрыва отношений с Западом эксперты заговорили о рисках, связанных с зависимостью от Поднебесной. Насколько это вероятно и можно ли как-то смягчить «китайскую угрозу»?

— Китай — огромный игрок, и мы видим общую тенденцию зависимости от крупных игроков. Но в России диверсифицируют риски. Мы видим рост промышленности, трансферт технологий, позитивный инвестиционный климат, поскольку у нас есть энергоресурсы и доступные земли для размещения, а также сами по себе условия привлекательны для инвесторов. Да, невозможно отрицать, что более 34% товарооборота — с Китаем, но это не означает критической зависимости.

Такая структура торговли затрагивает большое количество товарных ниш, однако выделить конкретные категории затруднительно, так как многое определяется внутренними бизнес-процессами, корпоративными структурами и стратегией отдельных компаний. При этом взаимные потребности характерны для любой экономики: так же, как многие страны зависят от российских энергоресурсов, у нас есть товарные направления, где Китай занимает важное место, но это не мешает нам сохранять самостоятельность и гибкость.

— Готовы ли мы к возобновлению торговли с США? И вернемся ли мы к прежним объемам, которые были до 2022 года?

— С российской стороны не были сожжены мосты. Мы всегда говорили, что открыты к работе, поэтому даже начиная с 2022-го многие, в том числе и американские компании, используя различные механизмы корпоративных инструментов, оставались и присутствовали на нашем рынке. Поэтому говорить о том, что мы сейчас увидим большую стартовую динамику по расширению товарных групп и активной торговли, точно не приходится.

— А как у нас в этом плане складываются отношении со странами Европы? Там совсем все плохо?

— У них все плохо, у нас с ними все нормально. Мы ни с кем не отказывались работать. Это компании из недружественных стран почему-то посчитали, что можно вести дела не совсем, как мне кажется, добросовестно и разумно.

Санкционный режим отчасти сломал мировой порядок торговых отношений. Предприниматели жили в прозрачных условиях, осуществляли внешнеэкономическую деятельность по понятным правилам. И всех это устраивало. А с приходом санкций это перестало работать. Поэтому, на мой взгляд, мы не сможем полноценно восстановить эту систему. Насколько европейские партнеры готовы играть по новым правилам с учетом санкций? Вопрос к ним.

Очень важно, что на Западе ряд товарных групп был адаптирован под российскую промышленность, их производственные мощности обеспечивали многие секторы российской экономики. Как вы думаете, как себя чувствуют эти их сферы? Им не так легко переориентироваться, как нам. Нам проще, так как у России выгодное географическое положение.

Возьмем Дальний Восток, у которого всегда с Юго-Восточной Азией были хорошие, теплые отношения. А сейчас они стали просто более глубокие и фундаментальные.

Европейцы очень хотят с нами работать. И для многих промышленников мы — это ключевой рынок. Но они в ловушке своих же механизмов. Мы готовы, давайте искать инструменты, возможности. Пусть процедурно снимут часть санкций, например, которые им мешают. Мы с удовольствием, я думаю, возобновим и продолжим сотрудничество, но с нашими условиями и ограничениями. Здесь требует особого внимания государственный контроль: чтобы ни существующие инвестпроекты, ни российская внутренняя промышленность ни в коем случае не пострадали при возобновлении этих отношений.

Как меняется параллельный импорт.

— А как сейчас обстоят дела с параллельным импортом? Что-то изменилось по этому направлению по сравнению с прошлым годом?

— Ничего принципиально не изменилось. Есть приказ Минпромторга, который регулирует перечень параллельного импорта. Есть приказ, который разрешает к ввозу определенный список товаров без согласия правообладателей. Периодически этот список меняется. Например, когда у нас появляются внутренние возможности по каким-то товарным группам либо дистрибьюторы или производители, которые сначала хотели уйти с рынка, вдруг передумали, список корректируют. Но глобально никаких изменений как в юридической, так и в экономической плоскости нет.

— Кстати, недавно российские производители предложили властям ограничить параллельный импорт гаджетов, смартфонов, компьютеров. Как вы относитесь к подобным мерам? Видите ли здесь риски роста цен и сужения ассортимента для потребителя?

— Я думаю, это нереалистичный подход, вряд ли он будет реализован. Мне кажется, каждую такую инициативу нужно тщательно изучать и смотреть на нее под разными углами. А может ли этот внутренний производитель обеспечить насыщенность рынка полным спектром номенклатуры? Не подведет? Не приведет ли это к повышению ценовой политики, снижению качества? Не ограничит ли это игроков в соответствии с антимонопольным законодательством?

Самое главное, чтобы потребители находились в условиях, к которым они привыкли. Государство очень правильно и четко среагировало на изменяющуюся реальность. Когда в 2022 году ввели ограничения, у нас появился параллельный импорт. Мы как потребители почувствовали какую-то разницу? Я, честно, не почувствовал. Полки заполнены всем необходимым. То есть в случае с ограничением ввоза каких-то товаров были учтены запросы покупателей. Они не должны проиграть ни в коем случае, даже если есть необходимость в сужении рынка.

Откажется ли Россия от доллара.

— Буквально в конце прошлого года доля национальных валют в расчетах России за импорт товаров и услуг достигла 82%, а в этом году она может возрасти?

— Я думаю, что такого значительного роста мы не увидим. Возможно сохранение динамики и небольшой рост. Каждый новый санкционный пакет вынуждает наших партнеров работать в рубле. А для нас это, конечно, укрепление экономики и снижение барьеров для внешнеэкономических сделок.

— Сможем ли мы когда-нибудь отказаться от доллара?

— Утопично считать, что мы когда-то это сделаем. Потому что мир все-таки большой и, безусловно, доля расчетов в токсичных валютах — долларах и евро — значительная. Но есть факторы, которые влияют на этот процесс. Повышение ввозных пошлин для Глобального Юга — это еще один дополнительный стимул переходить на национальные валюты этих стран. Поэтому динамику снижения использования доллара и евро в расчетах мы уже видим. Но эти валюты будут удерживать позиции в достаточно длительном периоде, пусть и с отрицательной динамикой.

— Рубль за последнее время заметно укрепился. Можно ли говорить, что это плохой знак для российских экспортеров?

— Нельзя сказать, что укрепление рубля негативно сказывается на экспортерах, это очень поверхностное мышление. Рубль укрепился совсем чуть-чуть, так что существенно для экспортеров и импортеров ничего не поменялось. Если бы доллар упал до 50 или 40 рублей, наверное, я мог бы с вами подискутировать и сказать, что есть определенное влияние.

Конечная цена товара для потребителя — это не курсовая разница, это совокупность кредитно-денежной политики. Логично, что, если сегодня я продавал пакет молока за 100 рублей, а завтра продаю его за 84 рубля, я вижу разницу. Но это только на первый взгляд. Нужно смотреть общую фактуру рынка, смотреть временной период, в котором мы видим такое расхождение курсов.