ДЕТИ НА ЛИТУРГИИ: КАК ПРИВЕСТИ ДЕТЕЙ В ХРАМ, ПРОСТО ПРИВЕСТИ

Материнские заметки
В первой статье [ https://ok.ru/tikhayapri/topic/152298921430310 - прим. адм. ТП ] я привела некоторые замечания о теории и истории пребывания детей на церковных богослужениях. А теперь несколько слов о практике.
> Служба глазами ребенка
Из самых первых воспоминаний детства – церковные службы. Удивительное, совсем живое Распятие в храме Знамения на Рижской. Можно сесть на колени у ног Спасителя, и это почему-то не страшно, а спокойно. Как будто Христос надо мной, защищает меня. Именно меня. Когда мне было лет шесть, младшему брату, соответственно, четыре, мы с папой и с моим младшим братом иногда ездили в храм к самому началу Литургии. Темным зимним утром, почти ночью, мы выходили из дома и даже подходили к храму – все еще темно было. Что мы с братом делали всю службу – даже не знаю. Но помню дорогу, теплый и ярко освещенный храм, темный левый клирос. И конечно, помню яркие фрагменты – праздники. Помню, как добрый владыка Питирим (Нечаев) в храме Воскресения Словущего раздавал на Пасху детям крашеные яички. Помню, как я сидела на больших холодных плитах главного собора Донского монастыря во время ночной Рождественской службы. На мне новое белое платье с кружевным воротником-стойкой, которое мама сшила по выкройке из журнала «Бурда». Помню, как огромный хор поет – густо, с переливами, под самый купол, так, что сердце замирает, – мне кажется, я помню каждое слово. Сейчас пишу – и слышу оттуда, из своего семи-восьмилетия: «От юности моея мнози борют мя страсти…». Меня совсем не беспокоило то, что юность у меня еще впереди. Даже не думала о таких вещах: понятно или непонятно. Было – красиво, ярко. Некоторые слова, словосочетания, образы «цепляли», крутились в голове, и совершенно точно – начинали жить внутри меня какой-то своей жизнью. А в той самой юности однажды увиделись уже как слова, имеющие смысл.
А пока ты маленькая девочка, иногда служба – это стоишь, зажатая теплыми и душными людьми, видишь вокруг только спины, и наверху – фрески, паникадила. И ждешь: ну, когда же Причастие… Или где-то в полутемном приделе бесконечно заплетаешь бахрому на аналое в косички (как же мне нравилось повсюду заплетать косички!): «Что же так долго, все поют и поют». Или в церковной лавке читаешь журнал, какие-нибудь рассказы…
Когда мне было восемь, я часто оказывалась на службах в Донском монастыре. Литургия бывала в храме Архангела Михаила, белом, почти пустом, в котором было множество скульптур. Пел маленький «будничный» хор. И как-то раз регент, белоснежный и пушистый отец Даниил, позвал меня на клирос. Я должна была петь ответные возгласы на ектеньях, все простое и короткое, а во время «длинного и сложного» должна была молчать. И я любила крошечного, с меня ростом, отца Даниила, и любила стоять около аналоя с нотами, и любила ектеньи. Вот пропоют долгое, взрослое, и потом – «мои»: «Господи, помилуй!», «Подай, Господи!» Потом я еще не раз пела на клиросе, в разных монастырях и в храмах, и даже свою первую в жизни зарплату я получила в 12 лет за это пение.