ТАМ, ГДЕ АЛМАЗЫ...

(7)
Масайтис В.Л.
. Продолжаем публикацию книги первооткрывателя Попигайских алмазов доктора геолого-минералогичес- ких наук, профессора Масайтиса В.Л. « Там, где алмазы»
. *****
КАМЕНЬ РАЗНЫЙ И ЛЕЖИТ ВСЯКО
Мы провели на аэродромной косе против фактории еще день или два, разбирая снаряжение и продукты, приспосабливая груз для транспортировки на лодках. Бензин из бочек перелили в заготовленные для этой цели канистры.
Прилетел самолет из Хатанги, среди пассажиров я увидел экспедиционного вида молодого мужчину в брезентовом костюме, резиновых сапогах и спортивной шерстяной шапочке. Это был районный ветеринарный врач, который систематически облетал участки тундры, пораженные сибирской язвой, и при обнаружении погибших оленей сжигал трупы. О нашей экспедиции ему было, конечно, известно.
– Мы вас выпустили в эти места только потому, что у вас работа, – сказал он нам.
– Будьте осторожны!
У нас не было оснований не принимать во внимание эти серьезные предупреждения – все участники похода, несмотря на сделанные прививки, были начеку. Симпатичный ветврач вскоре улетел на вертолете на Налим-Рассоху, а о его напутствии впоследствии мы вспоминали не раз.
Появлялись на аэродромной косе не только гости из Хатанги, но и обитатели тундры. Несколько упряжек оленей пришли по левому берегу из низовьев Попигая и остановились на косе против поселка. Все они были запряжены в легкие нарты – так местные жители летом передвигаются по мокрым травянистым увалам и болотистой тундре. Небольшая рощица ветвистых рогов возникла вблизи нашего лагеря, но ненадолго. Скоро подгоняемые седоками упряжки с нартами с удивительной прытью одна за другой тронулись, поднялись по склону террасы и исчезли в тальнике. Таким способом геологические партии успешно транспортировали в этих местах снаряжение, коллекции образцов, горючее. Я вспомнил, что об этом рассказывали мне М. Т. Кирюшина и другие геологи.
Мы еще раз проверили, не забыли ли чего, в последний раз заглянули в поселковый магазин, которым заведовала и сама отпускала товары местным жителям Люба Цветкова, приехавшая сюда из Москвы три месяца назад. Она многое рассказала нам о маленьком заполярном поселке, в котором было около трехсот жителей, о некоторых особенностях уклада их нелегкой жизни, об обычаях и чаяниях. Мы узнали, например, что забота об одиноких женщинах, детях, оставшихся без попечения, или из многодетных семей, считается необходимым повседневным делом. Многие семьи берут на воспитание таких ребятишек, дают им новые имена и фамилии, и эти дети считают приемную семью своей. Это делается помимо всяких юридических процедур усыновления, возможно, так, как это делалось всегда, начиная с глубокой древности. Старики часто остаются приверженцами былых обычаев, не употребляют в пищу картошку, предпочитают ей сырые продукты охоты и рыболовства. Стада оленей с пастухами находятся летом далеко на севере, в поселок они возвращаются лишь поздней осенью, когда пропадает гнус. Существует еще звероферма, где выращивают голубых песцов, которые, однако, очень чувствительны к условиям содержания и периодически дохнут. Алкоголь, конечно, проблема, местным жителям продавать его запрещено.
На двух катамаранах мы отплыли уже вечером, прихватив с собой и Любу. «Экспедиция украла продавщицу», – подшучивали над ней, правда, «крали» мы ее только на субботу и воскресенье, когда магазин обычно закрыт. Люба разделяла с нами тяготы начала пути и вернулась в поселок пешком по берегу на следующий день. А это начало действительно далось нам нелегко. За три часа тяжело нагруженные катамараны удалось протащить вверх по течению всего на четыре с половиной километра. Все это время мужская часть отряда брела по колено в воде, отыскивая для прохода лодок места поглубже, а Таня с Надеждой Воронцовой пробирались по каменистому берегу или по речным косам. Мокрые до пояса и вымотавшиеся, мы остановились на ночлег на одной из галечных отмелей. На следующий день все повторилось, только стало еще холоднее, пошел дождь. Рассоха разлилась ручейками между многочисленных островов и кос. Женщины в полушубках и натянутых сверху плащах уходили далеко вперед, путаясь в причудливом лабиринте мелей и проток – раздевшись, они переходили их вброд. А остальная часть экспедиционной группы продолжала тащить катамараны вверх по течению. На одном из перекатов, когда я тянул на себя веревку, за которую был привязан катамаран, галька вывернулась из-под ног, и я полетел спиной в воду. Пришлось остановиться и развести костер. Хорошо еще, что в рюкзаке нашлась сухая одежда. Несколько раз срубали шпонки на винтах подвесных моторов, потом у одного из них горючей смесью забросало свечи, их долго чистили под дождем. Лишь на небольших отрезках реки удавалось проплыть на моторах, забравшись на покрытый брезентами груз. Потом мы снова спрыгивали на мелководье, тянули и толкали катамараны.
Скоро к руслу подошел коренной правый берег – столбчатый уступ тагамитов с многочисленными включениями обломков сероватых гнейсов. За уступом появился спускавшийся к воде голый склон. Вдоль уреза воды протянулась невысокая длинная стенка тагамитов, прикрытых сверху зеленовато-серыми зювитами, состоявшими из небольших, с грецкий орех и меньше, обломков стекол. Следом за небольшим изгибом русла открылся высокий правый борт долины. Это был усеянный выступами скал осыпной склон, в верхней части переходивший в вертикальный уступ, на плоской вершине которого виднелись деревья, казавшиеся крохотными. Глядя на развертывавшуюся необычную геологическую картину, мы поняли: чтобы в ней разобраться, предстоит еще большая изнурительная работа.
К вечеру, в последний день пути вверх по Рассохе, перед нами открылась скалистая высокая стена, вид которой мгновенно заставил забыть об усталости, холоде, мокрых сапогах и одежде. Стена была освещена заходящим солнцем и казалась гигантской палитрой неведомого художника. Все цвета спектра были смешаны в необычайных сочетаниях, чистые краски лежали отдельными крупными пятнами, но в большинстве причудливо сочетались друг с другом потеками разноцветных полос, как будто оставленных нервной кистью. Пестрая стена была образована нагромождениями глыб черных, коричневых и серых гнейсов, красных и розовых кварцитов, зеленых и голубых глинистых сланцев, дымчатых песчаников, снежно-белых и желтоватых известняков и доломитов, местами из стены торчали небольшие зеленовато-черные бомбы стекла. Отдельные гигантские глыбы выступали в виде зубцов, полуразрушенных башен, нависали над склоном. Окрашенные в разные цвета потоки песка и глины сползали к подножию, где узкая береговая полоса была завалена острыми камнями. К тому же эта стена, в которой мы узнали знакомую аллогенную брекчию, была увенчана как бы шапкой из плотно стоящих толстых граненых столбов ржавого с поверхности тагамита, пласт его тянулся вверх и вниз по склону долины и заключал в себе многочисленные белые крапины гнейсов. Крики стервятников, устроивших свои гнезда на недоступной стене и круживших на высоте перед нею, не замолкали ни на минуту. Трудно себе представить, чтобы эта громадная разноцветная стена не вызвала особого интереса у геологов, ранее видевших ее. Уже только перемешанные в беспорядке разные по составу, размеру и возрасту куски горных пород, первоначально залегавшие на разных глубинах земной коры, указывали на чудовищную силу катастрофического события. М. Т. Кирюши-на ближе всех была к правильному пониманию того, что случилось в этом месте в геологическом прошлом, но ясная картина катастрофы и ее истинная причина начали открываться во всех подробностях впервые. Еще более грандиозные каменные свидетельства чудовищного взрыва, сопровождавшегося расплавлением тысяч кубических километров горных пород и образованием пылающего озера расплава, находились здесь же рядом. Это были мрачные утесы тагамитов горы Хара-Хайа, однако по своей выразительности они не могли сравниться с хаосом летящих обломков, создавших Пестрые Скалы и, кажется, только что остановившихся.
Мы разбили лагерь на косе прямо против Пестрых Скал – это название причудливой стены напрашивалось само собой. Место было замечательное: полоса зеленых лиственниц отгораживала галечную площадку от мохового болота, кроме того, лесочек был источником сушняка для костра и железных печек. Прямо из палаток можно было обозревать Пестрые Скалы, а выглянув из их дверей налево, увидеть ниже по течению массивный коричневый утес плоской горы Хара-Хайа, высота которой достигала сотни метров. Направо, на противоположном берегу, выше по течению, к воде спускались такие же коричневые выступы тагамитовых скал, относительно более низкие, вдали сменявшиеся изрезанным контуром холмов у устья ручья Саха-Юрэге. Место как нельзя лучше подходило для длительной стоянки – против лагеря самое выдающееся обнажение, которое мы когда-либо могли видеть.
К тому же оно было неисчерпаемым источником уникальных образцов, которые не нужно было тащить в рюкзаках издалека. На Пестрых Скалах и у подножия уступа горы Хара-Хайа мы собрали большую коллекцию, заполнившую почти все свободные ящики и мешки. Поразительное впечатление производили различные гнейсы, подвергшиеся воздействию ударной волны. Некоторые глыбы были раздроблены так сильно, что все минералы гнейсов оказались пронизанными массой тончайших трещин, и породы приобрели белую как мел окраску. Таким становится, например, стекло, когда в него ударяется небольшой камешек. Но, может быть, эти гнейсы просто побелели от ужаса?
Попадались крупные, величиной с палатку, глыбы, пронизанные жилами застывшего расплава или рыхлой обломочной породы, примерно такой, которая заполняла промежутки между этими глыбами. Когда яркое солнце освещало сбоку их неровные поверхности, становился видным ельчатый скульптурный рисунок конусов разрушения, совершенно незаметный при рассеянном свете. Эти неровности как будто исчезали при таком освещении и не были видны даже в свежеотбитых кусках породы. Это смахивало на какое-то колдовство.
Мы решили сделать лагерь у Пестрых Скал базовым. Оставив здесь основной груз, можно было проплыть на катамаране с мотором далеко вверх по Рассохе, осматривая береговые обнажения, а на резиновой лодке совершить маршруты по Саха-Юрэге и его притокам.
К концу второго дня холодный ветер и дождь загнали нас всех в большую палатку, которая служила складом, кухней, столовой и в которой жила Надежда. Здесь топилась железная печка, а в этот вечер мы еще поздравляли Мурата с днем рождения. На ящике стояли миски с зайчатиной и ухой – местными охотничьими и рыбацкими трофеями, лежали кое-какие «заморские» яства, вернее, их последние остатки – колбаса, сыр, обломки плиток шоколада. Старая «Спидола» ловила голоса из Пекина и Вашингтона, какую-то музыку, но московская станция была едва слышна. Мы подарили новорожденному канистру для рыбы и катушку для спиннинга и под слабый звон железных кружек и стук пластмассовых стаканчиков пожелали ему удачи. Все это время за палаткой ни на минуту не утихали порывы ветра, разгулявшегося по широкой долине и сотрясавшего наше хрупкое убежище.
Утром я поднялся раньше всех и, подойдя к реке, разбудил спящих громким криком: «Вставайте, авария!» Из воды едва торчала прикрытая брезентом груда нашего снаряжения, вода поднялась за ночь метра на пол-тора. Пока мужская часть отряда вылезала из спальных мешков и натягивала штаны, я влез в воду и стал отбрасывать на сухую гальку подмокшие мешки, перетаскивать ящики и прочий груз, лежавший в воде. Подхватил уплывавшую канистру, промывочный лоток, еще какую-то мелочь. Спустя минуты ко мне присоединились и остальные. Когда весь груз вытащили на сухое место, попытались оценить потери. Навсегда уплыл только один бачок с бензином, намокла часть продуктов – сахар, сухари, крупа, не говоря уже о снаряжении. Весь день мы сушили на ветру разные вещи, разложенные на брезенте, густой сахарный сироп слили в кастрюлю, сухари и крупу пробовали подогревать на печке. Буйный нрав Рассохи преподал нам хороший урок. Лагерь пришлось перенести на пойменную террасу, а палатки переставить под защиту леса. Вода между тем продолжала подниматься, река вздулась, мощные крутящиеся струи подмывали правый берег. Светлого журчащего речного переката у лагеря как не бывало. С разноцветной стены то и дело срывались камни и с плеском падали в воду. Подъем ее остановился во второй половине дня, немного не дойдя до бровки террасы. Видимо, мощные ливни, прошедшие где-то в горных верховьях, под утро прекратились, но ниже по течению паводок продолжался еще долго.
(продолжение следует)
Фото автора