Октябрь - грешен, февраль - подл В вихре оваций, который век назад вызвала Февральская революция, почти незамеченным остался дипломатический казус - страны Антанты и США вступили в "деловые сношения с единственным законным правительством России" (официальная терминология их посольств) на сутки раньше, чем Николай II подписал акт об отречении от престола. О существовании Временного правительства на тот момент он даже не знал. Так в четверг 1 марта 1917 года история подвела черту: Российская империя, простоявшая, от Петра, 196 лет и 130 дней, была де-факто списана со сцены. А еще через десяток дней, когда послы вручили свои верительные грамоты "двоевластию" - Временное правительство и Совет рабочих и солдатских депутатов вплоть до июля 17-го даже жили бок о бок в Таврическом дворце, - она перестала существовать и де-юре. За поддержку революции войска получали бронь от фронта В своих мемуарах английский и французский послы Джордж Бьюкенен и Морис Палеолог не скрыли огорчения тем, что своей официальной аккредитации удостоились на два дня позже коллеги из США Дэвида Френсиса, хотя их-то страны были военными союзниками России, а США все еще соблюдали нейтралитет. Но никому из них даже не пришлось запрашивать свои канцелярии. Что могло это означать, как не банальную истину: вопрос был уже проработан? Спонтанность, да еще такая дружная, в дипломатии исключена. Официально заботой всех троих было удержать Россию в рядах Антанты, не допустить ее сепаратного мира с Германией, а такие "опасения", оказывается, возникли. Это, по мнению аккредитованных при Всероссийском престоле дипломатов, и давало им право на поддержку революционеров даже путем заговора против властей страны пребывания. От дворцового заговора к революционному перевороту Вглядываясь и вдумываясь в восемь месяцев Февраля, как бы наблюдаешь за ходом весов, на чаши которых то и дело бросают свои гирьки разные политические силы. Никому не удается перевесить друг друга, никто не может достичь большинства, оттого претендентам на власть и понадобились винтовки, трескотня от которых постепенно заполняет февраль. Это еще не гражданская война, но уже ее репетиция. Сброшенный с престола, Николай Романов в дневнике скуп на эмоции, но от императрицы Александры Федоровны до нас доносится: "Государь должен был отречься для блага родины. Если бы он этого не сделал, началась бы гражданская война - это бы вызвало осложнения в военное время" (дневник обер- гофмейстерины Елизаветы Нарышкиной "С царской семьей под арестом", 25 марта 1917 г.). Значит, понимал, на пороге какой беды стояла Россия? Вырвав у царя отречение, то же самое внушали ему и генералы "Спасибо, Ваше величество! Благодаря вам Россия избегла войны". Не избегла. Революция длилась девять дней, с 23 февраля по 3 марта (ст. ст.), когда вослед Николаю II от престола отрекся и его брат Михаил. В Петрограде она унесла 1.315 жизней - первый кровавый ручей гражданской войны. А через год потекут уже реки. Еще за два месяца до этих событий, в декабре , эмиссары Государственной Думы предприняли попытку вовлечь в заговор против царя командующего Балтийским императорским флотом вице-адмирала А. И. Непенина и высших офицеров его окружения, но, как впоследствии засвидетельствовал флагманский историограф Ф. Ю. Довконт, натолкнулись на их решительное "нет". (А.В. Смолин "Морской "заговор" - факты и вымысел", "Проблемы новейшей истории России". СПб. СПбГУ, 2005, с.102). Второй раз уговаривать русских офицеров заговорщики не рискнули, тем более что в их планах был уже не дворцовый, а революционный переворот. Это ясно следует из мемуаров британского премьер-министра: "В некоторых кругах существовали радужные надежды на то, что союзная конференция может привести к какому-либо соглашению, которое поможет выслать Николая и его жену из России и возложить управление страной на регента" (Ллойд-Джордж Д. "Военные мемуары". М., 1935, т. 3, с. 359). Читайте между строк: уже не о рокировке царских фигур думали в Лондоне, а о "пятой колонне" у власти. Историки поименно подсчитали состав объединенной оппозиции Государственной Думы и Госсовета - нижней и верхней законодательных палат, вместе это чуть больше 300 фигур. Примерно столько же составляла и высшая царская элита, объединенная принадлежностью к первым четырем классам российской "Табели о рангах" (придворные сановники, министры, губернаторы, военная верхушка). За весь XIX век только однажды ее количество слегка превысило 300 человек. Но революция делала ставку уже не на рокировку элит, а на смену политического режима. В Антанте - союзе западных демократий - царская Россия выглядела таким же анахронизмом, как блок Германской, Австро-Венгерской и Османской "самодержавных" монархий, с которым она вступила в войну за геополитическое первенство в мире. Громопривод для России Конференция Антанты, упомянутая британским премьер-министром, по счету была уже шестая, но для Петрограда первая. Их официальная повестка фактически не менялась - обсуждение дальнейших планов ведения войны. Но на сей раз это было правдой лишь наполовину. Начало мировой войны сложилось так драматично для Франции и России с их протяженными сухопутными фронтами и только пожарной помощью друг другу, что уже через год вопрос встал ребром: так это война общесоюзная или это отдельные войны союзников? Первая конференция (Франция, июль 1915 года) так и не разрешила этой головоломки. Вместо Верховного координационного совета удалось учредить только Межсоюзническое разведывательное бюро - гора родила мышь. Англия даже в рядах "сердечного союза" продолжала свою политику "блестящей изоляции" - нет вечных союзников, нет вечных врагов, есть только вечные интересы. Италия, перебежав в Антанту из германского блока держав, больше торговалась за свои будущие территориальные приобретения, чем воевала за них. Но и Франция с Россией утратили общий язык. Еще в 1892 году две страны заключили секретную военную конвенцию, ставшую одной из опор Антанты, но за два десятилетия она расшаталась так, что могла служить только "коммерческой сделкой по найму русской вооруженной силы для защиты французских интересов" (А. А. Свечин "Эволюция оперативного развертывания", журнал "Война и революция", 1926, № 5). На нее и ссылался посол Морис Палеолог, требуя отправить на французский фронт 400.000 русских солдат - царское правительство согласилось послать только 40.000, и не в силу "союзного обязательства", а в "знак дружбы". Наша интербригада покрыла себя славой в боях под Верденом, но когда поняла, что ее используют как "пушечное мясо", это привело к бунту. А теперь откроем мемуары французского посла: "По культурности и развитию, французы и русские стоят не на одном уровне. Россия одна из самых отсталых стран в свете: из 180 мил. жителей 150 м. неграмотных 1. Сравните с этой невежественной и бессознательной массой нашу армию: все наши солдаты с образованием; в первых рядах бьются молодые силы, проявившие себя в искусстве, в науке, люди талантливые и утонченные; это сливки и цвет человечества" (Морис Палеолог "Царская Россия накануне революции", суббота 1 апреля).

Печатное слово вовсю формировало реальность (раздача газет с призывом к революции). Фото: РИА Новости    Но еще важнее было заставить Россию отвлекать на себя неприятельские дивизии с Западного фронта. Поэтому так настойчиво союзная дипломатия требовала придерживаться старого, времен Александра III, плана развертывания русских войск у западных границ и на польской окраине, чтобы в случае войны нанести молниеносный контрудар по Германии. Автор этого плана генерал Н. Н. Обручев в свое время так его и определял: Передний театр войны. Но генерал вовсе не считал его вечным! "Пока дороги на запад не получат необходимого развития, нет лучшего плана действий", - а Первая мировая война уже вся, от начала до конца, катила по рельсам. Возможность двойного охвата "польского мешка" Германией и Австро-Венгрией превращал его в самую притягательную мишень для блицкрига - в "громопривод для России", по меткому определению генерал-майора царской армии А. А. Свечина. Правда, свои теоретические труды он писал уже в советское время, А Николай II пришел к такому же выводу сам. Еще в сентябре 1913 года вступило в силу "мобилизационное расписание № 20" о передислокации основных русских сил с западных окраин "на высоту Минска". На его исполнение отводился год. Увы, не успели: война началась раньше. Но еще и потому не успели, что Великий князь Николай Николаевич, главнокомандующий вооруженными силами, упрямо держался за концепцию Переднего театра войны, не спешил с отводом и обустройством войск на новой оборонительной линии, сохранял гарнизоны старых и даже строил новые крепости в "польском мешке". Это и привело русскую армию, страдавшую от нехватки боеприпасов, к катастрофическому поражению летом 1915 года (миллион убитых, миллион пленных), "великому отступлению" из Галиции, Польши, Литвы и такому упадку патриотического духа в стране, такому воодушевлению оппозиционного лагеря, что поиск виноватых и поднятая им муть заслонили все другое, чем жила Россия. Только к августу удалось стабилизировать фронт на новых рубежах. Поражение не означало разгрома: начальник генштаба генерал М. В. Алексеев сумел организовать планомерное отступление войск, а по сути, их давно назревшую передислокацию. Отныне доверие царя своему начгенштаба было полное. С разницей в один день произошли два ключевых события: царь принял на себя Верховное главнокомандование - а 236 депутатов Думы (из 442) образовали "Прогрессивный блок", к которому примкнули три фракции Госсовета. Тон задавали кадеты - Партия народной свободы во главе с П. Н. Милюковым. Так началось наше первое двоевластие - между Думой и Двором. Их конфликт продолжался двадцать месяцев и разрешился Февралем. Вот такая "картина маслом". Но еще не вся, мы еще не оглянулись на тыл. Солдатам давали по 25 рублей за неподчинение командирам Во Франции взбунтовавшихся солдат русской бригады судили военные трибуналы. Выбор был один из двух - либо в Иностранный легион, опять под пули, либо на каторгу, под батоги. Такая же участь ждала и тысячи французских солдат, воткнувших в землю штыки. Во всех странах Запада, втянувшихся в войну, была провозглашена "диктатура тыла": полный запрет забастовок - от них отказались даже профсоюзы, запрет агитации против войны - от нее открестились даже "революционные партии". Рабочих приравняли к военнослужащим и подвергали таким же наказаниям, как за нарушение воинского устава. При этом строжайшая цензура. Превентивные аресты. Конфискация имущества лиц, заподозренных в измене родине. Государственный контроль над железными дорогами и даже над частными предприятиями.

Печать эпохи: "Н. Ленин (Ильин) всюду был встречаем восторженно..." В России тоже "диктатура тыла", но… без правил. Представьте, что Русско-Азиатский банк (владелец А. И. Путилов) не профинансировал вовремя Путиловский завод (владелец А. И. Путилов) и рабочим задержали зарплату - тотчас забастовка! С флагами, с плакатами, со сжатыми кулаками, но не против хозяина, а против царя. Почти все старые рабочие этого завода ушли на фронт, кто по призыву, кто добровольцами, а новых набрали по брони от армии - их даже агитировать не надо, только плакатами снабдить. Фронт умывался кровью из-за нехваток снарядов и пушек, а путиловские станки замирали на все время, пока хозяин думал, на сколько процентов поднять зарплаты рабочим. Помимо 160 предприятий и трестов оборонного значения, Путиловский банк контролировал 57 процентов производства табачных изделий, - да он один любому правительству мог дать прикурить! Еще деталь февральской "диктатуры тыла": Временное правительство немедленно учредило 8-часовой рабочий день, но не для всей страны, а только для тех предприятий Петрограда, которые помогли ему прийти к власти. Даже сто лет спустя, не поздно задаться вопросом чему научились у Февраля его разноцветные внуки. Почему тысячи иностранных акционеров петроградских банков, среди которых преобладали "ветреные французы", так неистово приветствовали в чужой воюющей стране вольницу печати, стачек, манифестаций, дезертирства, которую так беспощадно подавляли у себя дома? Не говоря уже об иностранной дипломатической рати и трехстах ее подпевалах в российской столице. Нижний парламентский хор пел много громче верхнего, но это с трибун. А настоящая сила перешла к тем общественным организациям (Прогрессивный блок, Военно-промышленный комитет, Союз городов, Земгор и т.д., несть им числа), у руля которых оказались оппозиционные депутаты и сенаторы. Тут уже просто клубилось от революционеров, которых больше, чем воззрения, объединяла общая бронь от фронта. В конце концов, ее удостоился и весь гарнизон Петрограда за то, что поддержал революцию. Интересные штрихи нашей истории: два дня после объявления Германией войны возбужденные толпы людей ходили по Петербургу с портретами государя, распевая народные гимны, а на третий день, как по команде, бросились громить германское посольство. Сняли даже бронзовых коней с крыши и утопили в Мойке. А когда, с первыми раскатами Февральской революции, на фронте начались братания русских и немецких солдат, в тылу, напротив, патриотическая кампания по обличению германофильства достигла пика: "Судить царицу-немку!", "Долой распутинскую шайку шпионов!"    Все это было прямым следствием знаменитого приказа Петросовета № 1, которым новая власть в первый же день своего существования разрушила русскую армию, отменив чинопочитание и поставив весь ее командный состав под контроль солдатских комитетов и комиссаров, назначаемых из Петрограда. "Главный толчок к развитию болезни дала война, - пишет в своей книге "Последние дни императорской власти", изданной в 1921 году, поэт Александр Блок. - Осенний призыв 1916 года захватил тринадцатый миллион землепашцев, ремесленников и всех прочих техников своего дела; непосредственным следствием этого был - паралич главных артерий, питающих страну…" Мужики рвались домой, в свои деревни, ожидая передела земли. Но все подвиги Временного правительства на аграрной ниве свелись к учреждению Главного земельного комитета, который конфисковал земли Романовых в казну. И только! Решение земельного вопроса правительство отложило до Учредительного собрания. Оттого летом 1917 года и пошел гулять по деревенской России "красный петух", поджоги имений считали уже не сотнями - тысячами.

Спровоцированные очереди за хлебом - предвестники народных волнений.. Фото: Из архивов РГАФКД г. Красногорск В истории вряд найдется другой пример такой же скоропалительной "народной любви", какую удалось завоевать Временному правительству,- и такой же быстрой ее растраты всего через месяц-другой. До сих пор историки задумываются над вопросом, почему северная столица императорской России сделалась "очагом трех революций", в чем состоял секрет такой легкой политической возбудимости этого города? Ответов много, разных, правильных, но ведь и царская власть в свое время не спала. Февральские беспорядки в Петрограде начались 24 февраля (8 марта) с безобидной, казалось бы, демонстрации работниц по случаю Международного женского дня солидарности (сто лет тому назад официальное название этого праздника включало и "солидарность"). Женщины, составлявшие треть 390-тысячного городского пролетариата, шли с криками "Хлеба!". Уже в 11 часов дня Протопопову, министру внутренних дел, пришлось уступить подавление беспорядков командующему войсками Петроградского военного округа генералу Хабалову. К вечеру число бастующих, считая их заводами и фабриками, составило от 150 до 190 тысяч человек. С этой бедой еще можно было справиться подвозом хлеба. Хабалов срочно собрал пекарей города и выяснил, что у многих действительно не хватает муки, но общие запасы таковы, что город может продержаться еще 10-12 дней. Все было очень похоже на специально подстроенную провокацию. Хабалов приказал окружному интендантству выделить нуждавшимся пекарям 3000 пудов хлеба, но это не помогло. Теперь беда пришла из казарм. Как ни вычерпывал фронт ресурсы деревни, она беднела так быстро, что даже в военное время до 300 000 сельских мигрантов ежегодно пополняли пролетариат городов. Эта люмпенская масса вспухала с такой скоростью, так чуралась профсоюзов, зато легко поддавалась влияниям партий и агентур, что, кроме произвольных арестов по доносам полицейских ищеек, ничего противопоставить ей власть не могла. В конце концов, из этой массы и стали формировать новый Петроградский гарнизон. Почему новый? "Кадровые войска Петроградского гарнизона- были загублены в кампании 1914-1916 годов на полях сражений в Восточной Пруссии и Галиции. Поэтому к 1917 году большая часть войск, размещенных в Петрограде и его окрестностях, в том числе гвардейские полки, состояла в основном из плохо обученных призывников военного времени, набранных преимущественно из крестьян, не привыкших к воинской дисциплине. Решающий момент в Февральской революции наступил тогда, когда эти части одна за другой присоединились к восставшим жителям города" (Рабинович Алекс, профессор Индианского университета, Блумингтон, США, "Большевики приходят к власти").        Из приливов-отливов этих тыловых солдатских масс, за которыми, как хвост, увязывался люмпен-пролетариат, главным образом и состояла вся Февральская революция. Весной они с меньшевиками и эсерами, а летом, по мере разочарования в их правительствах, уже с большевиками. Маятник достигнет края - и пойдет назад. Солдат подкупали прямо у казарм, чтобы шли защищать население от полицейского произвола, хотя дело обстояло прямо наоборот: уже городовых впору было брать под защиту - они были первыми, на кого Февральская революция обрушила меч. Да и силы неравные: вся городская полиция - 3.300 человек, гарнизон - 170.000. Проверить в то время слухи о подкупах солдат и рабочих (последним доставались лишь трешки) потому и было невозможно, что охранительные учреждения и полицейские участки первыми подверглись разгрому. Типичный стиль направленного бунта. Вот теперь уже вся "картина маслом", вместе и фронт и тыл. Глазам участников шестой конференции Антанты в день их прибытия в Петроград 29 января 1917 года она предстала еще эскизно, но уже не издали, а на месте. Сидеть им тут было, согласно расписанию, до 21 февраля. Затем, как перед выборами, день тишины. А уже 23-го грянет. Но пока еще за работу. В Париж, за трофеями! Итак, съехались военные и гражданские, в больших чинах и рангах, но едва зашла речь о делах, тут же выяснилось: зря приехали, говорить…не о чем. Свидетельствует французский посол: "С первых же слов становится ясно, что делегаты западных держав получили лишь неопределенные инструкции, у них нет никакого направляющего принципа для координирования усилий союзников, никакой программы коллективного действия для ускорения общей победы. После длинного обмена многословными фразами, пустоту которых каждый чувствует, скромно соглашаются заявить, что недавние конференции в Париже и в Риме определили с достаточной точностью предмет настоящего собрания…" (Морис Палеолог, "Царская Россия накануне революции", 29 января 1917 г.) Но тогда - что же обсуждали сорок посланцев Антанты целых три недели в Мариинском дворце, пока в России окончательно созревал "демократический заговор" против царя и шла его дипломатическая обкатка? Конференция разделилась на три комиссии: политическую, военную и техническую. В двух первых, как и на пленарных заседаниях, происходило такое "дипломатическое словоизвержение" (Палеолог), что уже и глава английской делегации лорд Альфред Мильнер не выдержал: "Мы теряем наше время". Более-менее предметный разговор шел только в технической комиссии (ружья, пушки, снаряды), но для этого и съезжаться не стоило. "Снарядный голод", мучивший русскую армию два первых года войны, был уже позади. В 1914-м пришлось заказать почти два миллиона ружей в нейтральной Америке, а на грядущий 1918-й прогноз сулил уже семикратное производство отечественных винтовок. В России не один Путилов лил пушки и делал снаряды, простои его заводов восполнялись другими предприятиями. Нельзя не поразиться: в 1916 году даже дирижабли "Made in Russia" поднялись в небо! Беда только с пулеметами, главным оружием пехотных битв, хотя их выпуск тоже заметно возрос. К концу года 7-миллионная русская армия располагала на пяти фронтах 12 тысячами пулеметов, а 170-тысячный Петроградский гарнизон, до революции и не нюхавший пороха, пулеметов имел больше 3 тысяч, четверть от фронтового количества. Уж каким образом их так распределяли между фронтом и тылом, это вопрос к генералу Алексееву, начальнику генштаба, в котором главнокомандующий Николай II так и не разглядел "старика" - главу военного заговора. Но, так или иначе, российская промышленность уже сама могла удовлетворять почти все запросы Ставки. Однако мобилизационный рывок, совершенный Россией на третьем году войны, гостей не так обрадовал, как поверг в уныние, тем более что и на полях сражений ей все больше сопутствовал успех. Тут уже стоит разобраться: в чем дело?   За три минувших года союзники не раз сверяли свои "цели войны", но, как известно, "трофеи войны" победители делят уже после пушек. Время прощального пира почти подошло. В тот самый день, когда открылась конференция, Николай II принял графа В. Н. Коковцова, бывшего председателя Совета Министров и многолетнего министра финансов. Уже третий год он скучал в Госсовете, на выселках, затыкая уши, чтобы не слышать речей сенаторов избранных. Сам Коковцов был сенатор назначенный, "оппозиционного настроения и вовсе не было во мне". Только поэтому на него и пал выбор царя - представлять Россию на мирном конгрессе по окончании войны, к которому уже надлежало готовиться. "Я действительно стал вскоре получать пачки всевозможных копий бумаг, не приведенных ни в какую систему, которыми обменивалось наше Министерство Иностранных Дел со всеми правительствами, начиная с 1914-го года" (Коковцов В. Н. "Из моего прошлого", том 2, Париж, 1933, с. 400). Он испросил приема у императора, чтобы выяснить, какого "трофея" вправе требовать страна, заплатившая Молоху войны шестью миллионами жизней. "Я еще не готов теперь к этому вопросу, - ответил ему государь. - Я подумаю и Вам скоро напишу, а потом при следующем свидании мы уже обо всем подробно поговорим" (Там же, стр. 403). Но следующего свидания не будет - его отменила революция. Их последняя встреча произошла 1 (13) февраля. США еще не вступили в войну, еще два месяца им выбираться из своего "изоляционизма", а Коковцов уже знает, "что война близится к концу, что вступление Америки - оно ожидалось тогда со дня на день - положит ей конец". Для делегаций Антанты, приехавших в Петроград, это тем более был секрет Полишинеля. Почти два миллиона джи-ай успели на Первую мировую войну в Европе, но до конца 1917 года боевой участок на Западном фронте заняла только одна американская дивизия. Чем ближе победа в войне, тем больше желающих ее оседлать, а Буцефалу и двоих не вынести, куда же - трех или четырех? Мы все думаем, что это Октябрьский переворот вышиб Россию из седла великих держав, а Февральский вышиб только царя. Что ж, послушаем Коковцова: "Весна 1917-го года прошла в каком-то чаду, под неумолкаемый гул выстрелов на улицах и под гнетом ежедневных декретов Временного правительства, расшатывавших нашу государственную машину с какою- то злорадною поспешностью и незаметно, но верною рукою подготавливавших захват власти большевиками" (Там же, стр. 413). Арестованный ЧК, у которой не нашлось никаких придирок к бывшему царедворцу, Владимир Николаевич больше не стал испытывать судьбу, ушел по финскому льду вместе с женой в эмиграцию и оказался в Париже как раз в тот момент, когда Верховный Совет Антанты приготовился делить "трофеи" Первой мировой войны.

Отречение Николая II (крайний справа) в ночь на 3 марта 1917 года: все ли находящиеся в царском вагоне понимали, что делают? Фото: РИА Новости ут и спохватилась вся старая русская дипломатия, еще сидевшая в своих посольствах, которые, правда, пришлось переименовать в офисы: а Россия?! а наш Коковцов?! Нашли Коковцова. Но приглашение на пир победителей не получить без полновесного мандата, а какое правительство могло его дать? Временное? Его уже нет. Советское? От него не дождешься, да ему уже и так отказали. В стране кипела гражданская война и, как пузыри, тут и там нарождались все новые "республики" и "правительства". Таких бантустанов на пространствах российских образовалось около тридцати. Три из них, самые крупные, подтвердили готовность прислать свои мандаты в Париж, и подписи какие: Деникин, Чайковский, Колчак! Правительство Юга России, правительство Севера России и даже "правитель всея Руси", продолжавший кататься по Транссибирской магистрали. Но когда окончательно стали взвешивать мандаты и соотносить их с буквами, выяснилось, что всю эту шрапнель от Российской империи Антанта признает только де-факто, а де-юре ни одну единицу и не собирается признать. На том и закончилась дипломатическая карьера Коковцова, которую он сам определил как "сиденье в передней". Но разорвали Россию на клочки не в Париже. Там Антанта только подвела итоги своей предыдущей, петроградской конференции, вместе с итогами Февральской революции, что соединить было вполне правомерно. Шпионская дипломатия Что у дипломатов еще на уме, то уже на языке у шпионов. Генерал-майор Петербургского департамента полиции П. П. Заварзин и глава английской военно-разведывательной миссии в России Сэмюэль Хор в Феврале были по разные стороны баррикад. Обоим пришлось покинуть Россию не по своей воле. Как же они увидели конец того мира, в котором еще совсем недавно были недругами? Сначала слово Заварзину:   "Политический кризис в России в феврале 1917 года был спровоцирован либералами для свержения царизма. Его организатором выступила финансово-промышленная олигархия, чьей целью был захват власти в России под лозунгами введения конституции и создания "народного правительства". Задачей этого переворота был вывод Российской империи из Первой мировой войны без достигнутых ею завоеваний и без обещанного Антантой решения Восточного вопроса" (Заварзин П. П. Жандармы и революционеры : Воспоминания, Париж, 1930). (Под "восточным вопросом" имеются в виду Черноморские проливы, которые союзники обещали России как "главный приз" за участие в мировой войне - А. С.) Павел Павлович был жандармом, не историком. Сторожем государства, а не летописцем. Тем больше чести делает ему изложенный вывод, в духе которого он составлял и донесения царю, точно угадывая, что у дипломатов "на уме". За это и поплатился: Февраль лишил его сначала службы, а затем и родины. Тогда как его английский собрат Сэмюэль Хор из Разведуправления секция 6 (ныне МИ-6), упаковавший вещи вместе с английской делегацией и только поэтому ускользнувший от следствия по делу об убийстве Распутина, процветал и дальше. После Петрограда возглавил резидентуру в Риме. Масштаб не тот, всего 100 человек под рукой, но и с таким штатом успешно поставил на ноги начинающего политика Бенито Муссолини. До войны трижды занимал в английском правительстве посты министров - военно-воздушных сил, иностранных дел, внутренних дел и был одним из ведущих разработчиков Мюнхенского пакта. За все это родина вознаградила его титулом лорда Тэмплвудского . Итак, слово лорду, еще помнившего себя шпионом и даже публично похвалявшимся своей решающей ролью в убийстве Распутина, которое удалось организовать за месяц до Петербургской конференции: "Ни народ, ни правительство, ни император не хотели приезда союзной миссии... этой большой компании политиканов, военных и экспертов... Правительство России проявляло большое беспокойство в связи со слишком длительным пребыванием их и вредным влиянием на оппозицию. А когда ряд делегатов, сверх того, выразили желание присутствовать на открывающейся вскоре сессии Госдумы, им дали понять неуместность этого и что если они задержатся, то заседания Госдумы будут отсрочены" (The fourth seal: the end of a Russian chapter. W. Heinemann Ltd. 1930). Это пишет глава английской разведки, который у себя на дому и устраивал тайные встречи "политиканов, военных и экспертов" Антанты с вождями думской оппозиции! Что же так сблизило триста фигур российской "пятой колонны", за которыми даже шпионить было одно удовольствие? Хотя бы по этому пункту между историками Февральской революции разночтения нет, все признают: подотчетная Антанте оппозиция состояла сплошь из "восторженных англофилов", а их размножению решающим образом способствовало объединение масонских лож ВВНР. Читайте Керенского, сам пишет: до революции - возглавлял Великий Восток Народов России, после революции - "рядовой член" контактной группы между Временным правительством и Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов. Сегодня документально подтверждено членство в ложах ВВНР более 800 "агентов влияния". Своим англофильством эта группа так заразила столицу России, что у британского посольства стала ежедневно собираться толпа, дожидаясь, пока сэр Бьюкенен выйдет на балкон и махнет ей рукой. Но это в конце феврале, уже без царя. В  либеральной печати потоком лились обвинения в германофильстве правящих царских кругов, якобы готовивших сепаратную сделку с Германией. Главными фигурантами этой кампании стали императрица "немка" Александра Федоровна, "старец" Е. Г. Распутин, председатель Совета Министров Б. В. Штюрмер ("русский немец", при котором в 1916 году Россия совершила промышленный рывок) и министр внутренних дел А. Д. Протопопов (всего два месяца на этом посту, а уже "второй Распутин"). Хотя знаменитый брусиловский прорыв в Карпатах летом 1916 года и восстановил честь русской армии, полной уверенности в победе он ей не вернул. В генштаб опять стали поступать тревожные сигналы с фронтов: боевой дух в войсках падает. Самым деморализованным выглядел Южный фронт, потерявший в кровопролитных боях много опытных командиров и старослужащих солдат, тогда как новые пополнения оказались чересчур восприимчивы к пацифистской пропаганде большевиков. Так думал начальник департамента полиции МВД А. Т. Васильев, отправляя на фронт инспекцию и поставив ей задачу выявить агитаторов, разлагающих войска. "С этой целью я послал на Южный фронт жандармского подполковника А. П. Кублицкого-Пиоттуха, надежного и уравновешенного офицера. Информация, полученная от него после возвращения, совершенно обескуражила меня. Согласно его сообщению, темой частых разговоров в армии являлось предательство Императрицы, которая якобы сотрудничала с немцами, чтобы добиться поражения России. Веря, что это так, солдаты не были удивлены, что русская армия терпит одно поражение за другим. Я счел своим долгом подготовить доклад об этом печальном сообщении для министра внутренних дел, который передал его Царю. Царь прочел документ, махнул безнадежно рукой и не сказал ни единого слова" (А. Т. Васильев, "Русская секретная полиция", сб. "Охранка. Воспоминания руководителей охранных отделений", М., Новое литературное обозрение", 2004). На минуту забежим вперед. Чрезвычайная Следственная Комиссия, которую уже на третий день прихода к власти Временного правительства министр юстиции А. Ф. Керенский учредил для расследования антигосударственной деятельности высших царских чиновников (перед ней прошло 59 человек), сняла обвинения со всех четверых. Не только со Штюрмера и Протопопова, заключенных в Петропавловской крепости, где революционные солдаты регулярно прикладывались к их "буржуйским рожам", но и с покойного Распутина, и с "жены Николая", содержавшейся под арестом в Царском селе. Официально следствие копало только под царицу, не трогая царя, но во избежание их "сговора" министр революционной юстиции запретил супругам спать вместе, гулять разрешил только поодиночке, видеться друг с другом и с детьми раз в день, за обедом, в присутствии караула. Если бы комиссии удалось доказать изменническую роль хотя бы царицы, что и стало "ядром легенды о сепаратном мире, распространившейся в стране" (эмигрантский историк Георгий Катков, "Февральская революция, М. Русский путь, 1997), нет сомнения, что ответственность возложили бы и на царя - на обоих, по Ллойд-Джорджу. Но когда дневники и письма Александры Федоровны были опубликованы, оказалось, что "в этой легенде не было ни капли правды" (Катков) Еще больше поразили ее антигерманские настроения. Но и этому не стоит удивляться: "немка" только родилась в Германии - воспитывалась и выросла она в Англии, при дворе своей бабушки королевы Виктории.   "Блестящая изоляция" как национальный приоритет требует любых жертв, даже родственных. Король Георг Y свое приглашение в Англию двоюродного брата Николая II отменил после того, как Ллойд-Джордж, глава кабинета и социалист, поставил вопрос ребром, а что на это скажут английские рабочие? Зато "патриарха русской демократии" Георгия Плеханова спешно отправили в Петроград на помощь революции, предоставив ему и его группе в сорок человек военный корабль с целым эскортом противолодочных эсминцев. Не прошло и года, как английские рабочие получили ответный подарок - точно такую же морскую экспедицию пришлось снарядить за Александром Керенским. На сцене и за кулисами

Удивительное дело: все, кто впоследствии написали мемуары, жалуются на пустое времяпрепровождение, на скуку пышных приемов, на утомительные балы, обеды, переедания - право, не стоило и ехать, чтобы так умаяться от безделья. Но, сложив всю информацию об этих днях, видишь, что за ее кулисами кипела интенсивная и даже опасная работа, не случайно столько мемуаров написано шпионами, без которых история всегда неполна. Английская делегация первым делом отправилась в Москву, где ее руководитель лорд Мильнер встретился с князем Г. Е. Львовым и городским головой М. В. Челноковым. Встречу подготовил профессиональный разведчик Брюс Локкарт, он же и рассказал о ней со всеми подробностями в мемуарах "Английский агент". Напротив, Самуэль Хор, сопровождавший делегацию, промолчал так, будто ее вообще не было. Конечно, никто из участников еще не мог знать, что князю Львову вот-вот предстоит возглавить Временное правительство. Но сам князь прозорлив: он вручил Мильнеру меморандум для британского правительства, в котором было сказано , что через три недели в России произойдет революция. Откуда такая точность? И почему в отчетном докладе своему правительству Мильнер написал, что революция в России состоится в лучшем случае после войны? Не поверил Львову? Да просто перед нами типичная обманка, которую расшифровать подчас трудней, чем фальшивку. Автор предназначил ее не столько реальным адресатам, сколько будущим историкам: пусть ломают голову и грызутся. А московскому голове гости привезли британский орден Подвязки. За какие заслуги? Он на целый месяц раньше Петрова града ударил в набат: "Хлеба в Москве осталось на пять дней!" Правительство одернуло паникера, но телеграмма попала в газеты, а в этом и состояла цель. И за такую ничтожную услугу - орден Подвязки?! Но т ут перед нами обманка другого рода, призванная отвлечь внимание от более серьезных услуг кадетов в организации революции. "Новой тактике либералы начали следовать в сентябре 1915 года, - продолжает Георгий Катков и так объясняет ее суть: - Стали безосновательно твердить, что правительство вовсе и не стремится к победе, а тайно готовит сепаратный мир и постыдную измену". Связать эту "новую тактику" с легендой об императрице-немке было решено на совещании, которое состоялось в доме московского головы накануне земских съездов в сентябре 1915 года. Челноков стоял и во главе Союза городов, поэтому легенда молниеносно разлетелась по стране. Он же оказался и в числе первых связных между либеральным блоком Думы и фронтовой Ставкой, так что не составило труда определить и маршруты союзнических делегаций по стране - в Псков, Минск, Ригу, Киев, к генералам, командующим фронтами, уже готовым принудить своего царя к отречению и, заодно, главнокомандующего к отставке.   В гости не ходят с пустыми руками, а приезжать порожняком и вовсе не принято. В 1934 году белый генерал, крупный военный теоретик А. А. Гулевич издал в Париже книгу "Роль России в мировой войне", где - черным по белому: развалу армии и страны способствовала делегация лорда Мильнера, передавшая оппозиции 21 миллион рублей. Форин офис промолчал, оставаясь, как всегда, в "блестящей изоляции". Но никто из февральских эмигрантов тоже не подал на автора в суд, хотя он этого очень желал. Потому что уже был прецедент, который пришлось бы принять во внимание любому суду. Генерал Морис Жанен, бывший начальник французской военной миссии при царской Ставке, еще в 1927 году публично заявил, что английские агенты в Петрограде раздавали солдатам по 25 рублей за выход из казарм и неподчинение своим командирам. Много позже, после смерти генерала в 1946 году, был опубликован его дневник. Это уже не на публику - вот запись от 7 апреля 1917 года: "Революция руководилась англичанами и конкретно лордом Мильнером и сэром Бьюкененом". Примечательное наставление дал посол Палеолог своим уезжающим гостям, министру колоний Гастону Думергу (будущий президент Франции) и генералу Ноэлю де Кастельно: "В России готовится революционный кризис […] Мы должны уже теперь предвидеть банкротство нашей союзницы и сделать из этого все необходимые выводы" (М. Палеолог, 21 февраля 1917 г.). Посол Бьюкенен еще откровеннее: "Революция витала в воздухе, было лишь неясно, придет ли она сверху или снизу. О дворцовом перевороте говорили совершенно открыто, и на обеде в посольстве один из моих русских друзей, занимавший высокое положение в правительстве, заявил, что вопрос заключается лишь в том, будут ли убиты и император, и императрица или только последняя" (Бьюкенен Д. "Моя миссия в России. Воспоминания английского дипломата. 1910-1918", гл. 22). Уж если на публичных обедах звучали такие речи, кто же поверит, что в переговорных комнатах дипмиссий беседы велись о погоде?   Но как же все это проспали знаменитые генералы русского сыска Заварзин, Васильев, Спиридович, Глобачев? Поэтому ничего не замечала и власть? Их общий начальник, министр Протопопов, надумал посылать императрице, доведенной до отчаяния кампанией клеветы, любезные письма от вымышленных русских людей, - а это чем не обманка? Или государь и сам предпочитал обманываться, лишь бы не смотреть правде в глаза? Однажды его дворцовый комендант принес газету, в которой говорилось о комитете по сбору пожертвований на фронтовой лазарет. Председатель комитета - Родзянко, почетная председательница - Джиорджина Бьюкенен, супруга посла. "Ваше высочество, возможно ли, чтобы супруга русского посла при английском Короле состояла почетной председательницей какого-нибудь парламентского комитета в Англии?" Взяв эту газетку, Государь понес ее к находившемуся в глубине комнаты шкафу со словами: "Я это положу в коллекцию собираемых мною курьезов…" (В. Н. Воейков). Так это были "курьезы"? Немало историков объясняют февральское землетрясение в России безволием последнего ее императора. Не был и не хотел быть ни Иоанном Грозным, ни Петром Великим, а так, Анной Леопольдовной ХХ века. И потерял страну, которую потеряли и мы Но и это обманка для внуков. Последнее предупреждение царю Февральская революция из собрания РГАКФД

Последнее предупреждение царю Февральская революция из собрания РГАКФД 16/24 Солдаты русской армии в окопах читают сообщение об отречении Николая II от престола. Западный фронт 12 марта 1917 г. Фотограф неизвестен РГАКФД Арх. № 4-13517 Фото: РГАКФДГруппа членов Временного правительства перед Государственным совещанием: П.И. Юренев – министр путей сообщения, Ф.Ф. Кокошкин – государственный контролер, М.И. Терещенко – министр иностранных дел, Л.Г. Корнилов – верховный главнокомандующий, А.Ф. Керенский – председатель Совета министров, военный и морской министр, И.Н. Ефремов – министр государственного призрения, академик С.Ф. Ольденбург – министр народного просвещения, И.Г. Церетели – лидер социал-демократической партии меньшевиков, А.М. Никитин – министр почт и телеграфа, над А.Ф. Керенским – Б.В. Савинков – управляющий военным министерством. Петроград, Российская империя 1917 г. Фотограф неизвестен РГАКФД Арх. № 4-1694 Фото: РГАКФДПрисяга Временному правительству в частях Гренадёрского корпуса. Западный фронт Март 1917 г. Фотограф неизвестен РГАКФД Ал. 1294 сн. 84 Фото: РГАКФД ************************************************************************************************  Одно время еще и при Советской власти выходили календари, где листочек "12 января" ("30 декабря") отсылал к юбилею события, которое будто бы и предрешило падение царского строя: "В 1917 году аудиенция английского посла Бьюкенена по поводу внутреннего положения в России". На самом деле эта аудиенция стала последним предупреждением царю. Сначала британский дипломат намеревался говорить "от лица короля", но короля… не нашли, куда-то запропал, и тогда посол Бьюкенен на свой страх и риск предпринял "последнюю попытку спасти императора, даже против его воли". И вот что ему сказал "с беспримерным отсутствием дипломатического такта" (Г. Катков): "Перед вами, сэр, лежит две дороги, и вам надо выбрать, по какой идти. Первая приведет вас к победе и славному миру, вторая - к революции и катастрофе. Позвольте мне, ваше величество, умолять вас выбрать первый путь" (Бьюкенен Д.) Царь принимал посла стоя - впервые, пишет Бьюкенен, такой недобрый знак. Но искусный дипломат сумел растопить лед, вложив "столько теплоты" в свой призыв выбрать первый путь, что "император... пожав мне на прощание руку, сказал: "Благодарю вас, сэр Джордж". Все это мемуарная ложь. И такую оценку дал ей не кто иной, как министр иностранных дел сэр Артур Бальфур: "Монархам редко делаются более серьезные предупреждения, чем Мильнер сделал царю". Царь прекрасно понял угрозу "второго пути", если не примет требований оппозиции, изящно упакованных в "первый путь". Никого из своих секретарей на аудиенцию он не пригласил. Не было еще и "жучков" у царских спецслужб, только глаза да уши, но им в этот раз не полагалось знать тайну личного послания царя королю Англии, своему двоюродному брату. Передал его Бьюкенен или нет, точно передал или исказил, мы не знаем. В этом явно не был уверен и Николай II, раз посчитал нужным пересказать содержание разговора в кругу самых доверенных лиц. Они и сохранили его для истории. Воспоминания подпоручика Льва Пунина, встретившего революцию на фронте "Благодарю вас за сказанное, господин посол [ …] Вы предостерегаете Меня от опасности работы немецких агентов, будто бы работающих чуть ли не в контакте с Моими министрами на разрушение России и во вред Престолу и народу Моему. О существовании немецких шпионов, проникших в Россию, не может быть и речи. Их нет у нас. Это - злая клевета на русских людей тех, кто ищет повода нанести вред России, не стесняясь в выборе самых гнусных средств. Но что, действительно, имеет место и что Мне известно - это то, что ваш дом является местом собрания лиц, явно враждебных государству и Мне. Не возражайте. Это труд совершенно напрасный [ …] Что сказал бы Король Англии, если бы посол Мой, граф Бенкендорф, превратил Императорское посольство в Лондоне в штаб-квартиру заговорщиков против Англии? Если бы, - скажу Я, - Бенкендорф дерзнул войти в подобные сношения с врагами Королевской власти и английского народа, открыв посольские двери для собраний таких, то Я немедленно отозвал бы графа, как лицо, недостойное быть Моим представителем и носить графский титул. Не оправдывайтесь. Мне известно даже больше того, что вы подозреваете…" ( "Посещение Бьюкененом Государя Николая II". Текст этой беседы, опубликованный в Париже перед войной, подтверждается и другими многочисленными свидетельствами - Великого князя Александра Михайловича, фрейлин императрицы А. А. Вырубовой и С. К. Буксгевден , сопровождавшей царскую семью в Тобольск, эмигрантского историка С. С. Ольденбурга и др.). В ружье! Власть не только замечала, но и вполне адекватно оценивала дипломатическую суету вокруг конференции, иначе не написал бы дворцовый комендант Воейков в своих мемуарах: "Комиссия союзников даже не постеснялась доложить Его Величеству следующие требования…" Публично никаких "требований" ни на пленарных заседаниях, ни в рабочих группах не обсуждалось, и царь мог просто проигнорировать записку "от имени союзников", вдруг выплывшую из-за кулис. Но, видимо, и на этот раз предпочел внести ясность в отношения с "союзниками", чтобы никому не питать лишних иллюзий. Вот эти "требования" вместе с резолюциями Николая II: 1. Введение в Штаб Верховного Главнокомандующего союзных представителей с правом решающего голоса. "Излишне введение союзных представителей, ибо Своих представителей в союзные армии, с правом решающего голоса, вводить не предполагаю". 2. Обновление командного состава всех армий по указаниям держав Согласия. "Тоже излишне. Мои армии сражаются с большим успехом, чем армии Моих союзников". 3. Введение конституции с ответственным министерством. "Акт внутреннего управления подлежит усмотрению Монарха и не требует указаний союзников". Место, где был расстрелян брат Николая II, не найдено по сей день После таких ответов Мариинский дворец внезапно вымер, у делегатов обнаружились неотложные дела на стороне. Проследить их путь оказалось несложно: он вел в посольство Англии. Следом за ними туда прибыл французский посол, вскоре подтянулись и русские господа. Своих подопечных "филеры Протопопова" привыкли узнавать даже со спины, по походке, по цилиндрам, по манере раскланиваться, так что к вечеру на стол министра внутренних дел лег полный список участников экстренного совещания. Председатель Думы Родзянко. Председатель Военно-промышленного комитета Гучков. Князь Львов. Кадетский вождь Милюков. Бывший министр иностранных дел Сазонов. Генерал Поливанов. Депутат Ковалевский и др. Такая массовка не могла быть связана с заботами комитета по сбору пожертвований на фронтовой лазарет, в этом случае явился бы один Родзянко или прислал бы думского клерка. Полицейские донесения этих трех недель писаны, как под копирку: к иностранному гражданину N. пришло больше гостей, чем ушло от него. Оставались ночевать. "Заговорщики боялись арестов, а некоторые даже совсем перебрались на жительство к союзникам" (В. Н. Воейков). Особое внимание привлек к себе депутат Ковалевский: на все время конференции он пристроился жить к французскому генералу де Кастельно. Учитывая разницу в их возрасте (престарелый генерал потерял на войне четырех сыновей), о нетрадиционной ориентации не могло быть и речи, к тому же не один Ковалевский подселился к иностранным гостям. Проникнуть в замысел разведгруппы, которую Антанта забросила в Петроград, одной слежкой-наружкой было невозможно, но это не снимает ответственности с царских спецслужб. Совещание в английском посольстве вослед трем резолюциям Николая II сыграло в судьбе России поистине роковую роль. Союзники разъехались 21 февраля, а назавтра в полдень и Николай II отбыл в Могилев, где он срочно понадобился своему начальнику генштаба. Едва затих стук колес царского поезда, заговор вступил в силу. Детали сценария были давно согласованы: где блокировать поезд, как привести его в Псков, в расположение войск Северного фронта генерала Н. В. Рузского, а там уж Николай Владимирович разберется с царем. И ведь разобрался, хотя не обошлось без крика: "Если Вы не подпишете - я не отвечаю за Вашу жизнь!" Но изменилась генеральная установка заговора - "бросить мирный путь и выступить на путь революции". Это цитата прямого свидетельства, которое дал русской монархической газете "Призыв" (Берлин, 1920 год, № 50) участник совещания Е. П. Ковалевский. Между двумя революциями Евграф Петрович успел побыть комиссаром народного образования. Победа? Еще нет. Пока царь на свободе - нет покоя ни монархистам, ни либералам. "Решение об аресте Царской семьи вынесла наша ложа" - признал Керенский в одной из бесед с русским историком, профессором, председателем Российского Дворянского собрания США князем А. П. Щербатовым (таких бесед Алексей Павлович записал "больше десяти катушек"). Вот и проясняются темные пятна нашей туманной истории! Вовсе не Временный комитет Думы и не Временное правительство, еще не успевшие родиться, а ложа "Полярная звезда" Великого Востока Народов России, спешно образовав Военную комиссию для руководства восставшими войсками, превратила уличные беспорядки в революцию. Но темна вода во облацех этой ложи, так же как и других. Русских масонов потому и называли "нерегулярными", что они фактически не придавали значения ритуальным обрядам, а символике - только для отвода глаз. Да и зачем они в конспирологических ячейках, и так наглухо закрытых?   Всего несколько деталей наших нескончаемых отечественных р-революций. Если бы в 1905 году снаряженный в Англии пароход "Джон Графтон" не сел в финских шхерах на мель, 16 тысяч винтовок и 3 тысячи тонн взрывчатых веществ уже тогда оказались бы в руках отрядов "беспартийного попа" Гапона. Но пришлось это оружие выгрузить на близлежащие островки. Там оно и долежало до второй русской революции против недобитых монархистов, а потом пригодилось и для третьей - против большевиков. Сначала Временное правительство, а потом и Советское, вплоть до начала 20-х годов, расплачивались с частными английскими компаниями за организованное ими массовое возвращение на родину беглых русских революционеров. А был это не такой уж маленький штыковой ресурс - 30 тысяч! (Т.Э. О Коннор "Г.В. Чичерин и советская внешняя политика 1918-1930 гг." М.: Прогресс, 1991, с.71-72). Другое дело, что в один "левый полк" их было не собрать, так что расчет на добровольцев. И британский МИД им никогда не препятствовал, не особо разбираясь, кто за Февраль, кто за Октябрь, кто за интервенцию в "покрасневшую" Россию. Цель-то внешних проектов всегда одна: развалить нашу страну, будь она хоть монархией, хоть демократией, лишь бы не целостным государством с такой огромной территорией и единым народом. Поэтому совсем не случайным было и назначение лорда Альфреда Мильнера во главе английской делегации в Петроград. Знаменитый колониальный администратор прославился талантливым созданием бантустанов на юге Африки. Такую же стратегию для России предложил он и на совещании Антанты в декабре 1917 года, в котором участвовал уже как военный министр Великобритании. А поезд ушел… Неделя, что царский поезд блуждал по забитым путям северной России, без телеграфной связи с войсками, все еще могла серьезно изменить судьбу страны: его главному пассажиру выпало время подумать. Он твердо стоял на том, что нельзя ломать институты власти во время войны, лучше это сделать в спокойной обстановке, после победы. Но события не оставили выбора, медлить было смерти подобно. Мысленно отменив свою третью резолюцию, царь поручил Воейкову, своему неотлучному дворцовому коменданту, при первой же возможности сообщить председателю Думы М. В. Родзянко, что он согласен на "ответственное" министерство" и ждет от Думы проект манифеста. Новое правительство подчинялось бы уже не царю, а парламенту.   Проект манифеста настиг его 1 марта, уже в Пскове. До вечера сидел над ним, слегка редактируя, но не трогая суть. В будущем правительстве только три министра были бы подотчетны верховной власти: военный, военно-морской и по иностранным делам. Все остальные, как и правительство в целом, получали право на отставку, а значит, и на безответственность за провал порученного дела - их сменят другие, облеченные такими же правами. И это называется "правительство народного доверия"! В душе Николай II остался непоколебимо верен старой формуле ответственности исполнительной власти перед верховной, тогда как законодательная власть должна зависеть только от народной воли. Но в поезде он смирился. В новом треугольнике властей места самодержавию фактически не оставалось. Он подписал манифест и поздно вечером передал его Рузскому с повелением телеграфировать в Петроград. Генерал, который в мемуарах современников фигурирует чаще всего как "лиса", по-солдатски козырнул, но, вернувшись в свой вагон, выбросил последнюю царскую игрушку в корзину. С этого началась, но, в сущности, на этом и закончилась Февральская революция. Отложилось на следующий день только отречение Николая II, под которым и так уже не было трона. Но мы должны четко понимать, что человек, подписавший 2 (15 по н. ст.) марта 1917 года отречение от Всероссийского престола, уже не был самодержцем всея Руси. [1] По уровню грамотности населения Российская империя действительно отставала от стран Европы, но не настолько, как это преподносит посол Палеолог. В 1913 г. почти 40 процентов всего населения страны в возрасте старше 8 лет уже были грамотными. Источник: А.Г. Рашин "Население России за 100 лет (1813 - 1913). Статистические очерки", гл. 11. Государственное статистическое издательство, Москва, 1956. *Это расширенная версия текста, опубликованного в номере "РГ" Февральская революция 1917 года 6/49 Подвоз питания к зданию городской думы, Москва. Февраль 1917 Фото:

Источник  https://rg.ru/2017/07/05/kak-strany-antanty-uchastvovali-v-sverzhenii-nikolaia-ii.html

ДАЛЕЕ ТЕМЫ В КОНТЕКСТЕ ...