Торжественно-траурный перезвон хатынских колоколов днем и ночью разносится по Белоруссии. Густой автомобильный поток с утра до вечера мчится по логойскому тракту, устремляясь к лесной развилке с шестью огромными пепельно-серыми буквами - "Хатынь". Некогда глухая, ничем непримечательная деревенька стала народным памятником, образным воплощением скорби и героизма белорусов в их невиданной по напряжению борьбе с иноземными захватчиками. В.Быков

Это произошло 22 марта 1943 года. Озверевшие фашисты ворвались в деревню Хатынь и окружили ее. Жители деревни ничего не знали о том, что утром в 6 км от Хатыни партизанами была обстреляна автоколонна фашистов и в результате нападения убит немецкий офицер. Но ни в чем не повинным людям фашисты уже вынесли смертный приговор. Все население Хатыни от мала до велика — стариков, женщин, детей выгоняли из домов и гнали в колхозный сарай. Прикладами автоматов поднимали с постели больных, стариков, не щадили женщин с маленькими и грудными детьми. Сюда привели семьи Иосифа и Анны Барановских с 9 детьми, Александра и Александры Новицких с 7 детьми; столько же детей было в семье Казимира и Елены Иотко, самому маленькому исполнился только один год. В сарай пригнали Веру Яскевич с семинедельным сыном Толиком. Леночка Яскевич вначале спряталась во дворе, а затем решила надежно укрыться в лесу. Пули фашистов не смогли догнать бегущую девочку. Тогда один из фашистов бросился за ней, догнав, расстрелял ее на глазах у обезумевшего от горя отца. Вместе с жителями Хатыни в сарай пригнали жителя деревни Юрковичи Антона Кункевича и жительницу деревни Камено Кристину Слонскую, которые оказались в это время в деревне Хатынь.Ни один взрослый не смог остаться незамеченным. Только троим детям — Володе Яскевичу, его сестре Соне Яскевич и Саше Желобковичу — удалось скрыться от гитлеровцев. Когда все население деревни было в сарае, фашисты заперли двери сарая, обложили его соломой, облили бензином и подожгли. Деревянный сарай мгновенно загорелся. В дыму задыхались и плакали дети. Взрослые пытались спасти детей. Под напором десятков человеческих тел не выдержали и рухнули двери. В горящей одежде, охваченные ужасом, люди бросились бежать, но тех, кто вырывался из пламени, фашисты хладнокровно расстреливали из автоматов и пулеметов. Погибли 149 человек, из них 75 детей до 16-тилетнего возраста. Деревня была разграблена и сожжена дотла.Две девушки из семей Климовичей и Федоровичей — Мария Федорович и Юлия Климович — чудом смогли выбраться из горящего сарая и доползти до леса. Обгоревших, чуть живых их подобрали жители деревни Хворостени Каменского сельсовета. Но и эта деревня вскоре была сожжена фашистами и обе девушки погибли.Лишь двое детей, из находившихся в сарае, остались живы — семилетний Виктор Желобкович и двенадцатилетний Антон Барановский. Когда в горящей одежде, охваченные ужасом люди выбегали из горящего сарая, вместе с другими жителями деревни выбежала Анна Желобкович. Она крепко держала за руку семилетнего сына Витю.

Смертельно раненая женщина, падая, прикрыла сына собой. Раненый в руку ребенок пролежал под трупом матери до ухода фашистов из деревни. Антон Барановский был ранен в ногу разрывной пулей. Гитлеровцы приняли его за мертвого. Обгоревших, израненных детей подобрали и выходили жители соседних деревень. После войны дети воспитывались в детском доме г.п. Плещеницы.Единственный взрослый свидетель хатынской трагедии 56-летний деревенский кузнец Иосиф Каминский, обгоревший и израненный пришел в сознание поздно ночью, когда фашистов уже не было в деревне. Ему пришлось пережить еще один тяжкий удар: среди трупов односельчан он нашел своего израненного сына. Мальчик был смертельно ранен в живот, получил сильные ожоги. Он скончался на руках у отца. Этот трагический момент из жизни Иосифа Каминского положен в основу создания единственной скульптуры мемориального комплекса «Хатынь»— «Непокоренный человек».Трагедия Хатыни — один из тысяч фактов, свидетельствующих о целенаправленной политике геноцида по отношению к населению Белоруссии, которую осуществляли нацисты на протяжении всего периода оккупации. Сотни подобных трагедий произошли за три года оккупации (1941-1944гг) на белорусской земле.

Черная плита-крыша отмечает место, где находился амбар, в котором сожгли жителей Хатыни. Рядом их братская могила, на которой расположен символический венок памяти со словами наказа мертвых к живым.

На месте каждого из 26 сожженных домов –памятник-сруб, внутри которого обелиск в виде печной трубы с колоколом. Колокола звонят каждый час. На каждом обелиске – доска с именами сожженных жителей дома.

За домами-памятниками – Кладбище деревень. Сюда из 186 сожженных деревень, которые так и не возродились, были привезены урны с землей, и создано символическое кладбище.

Рядом с Кладбищем деревень – Стена Скорби, железобетонный блок с нишами, в которых находятся мемориальные плиты с названием 66 крупнейших лагерей смерти и мест массовой гибели людей.

Завершает мемориал площадь Памяти, в центре которой растут 3 березы, символизирующие жизнь, на месте четвертой – Вечный огонь, символ погибших в годы войны жителей Беларуси. Рядом Дерево жизни со списком 433 деревень, сожженных оккупантами и возрожденных после войны.

Хатынь. (Ирина Коротеева) Иссякли реки, высохли колодцы. Полны озёра не прохладой – пылью. Вода ключом в источниках не бьётся. Деревья к небу тянутся бессильно. В багровых бликах виделось мальчишке – Сжигает солнце белую пустыню. И было страшно, было больно слишком, В горящей хате посреди Хатыни. Толпы безумной  малою частичкой – Он бился в брёвна, пальцы обдирая. Стучало сердце – птичкой-невеличкой, О будущем не ведая, не зная… «Ведь ты всё можешь, Боже Всевеликий! Будь милосерден и останься с нами!». Но равнодушно пожирало крики Безжалостное, яростное пламя. Пытаясь сбросить жаркую солому, Стонали изувеченные стены. На плечи саван плачущему дому Набрасывало небо постепенно. Но, вдруг, среди обуглившихся балок, Мальчонка щуплый в полный рост поднялся. Был обожжён и ранен…, но не жалок – В лицо он палачам своим смеялся! Взметнулась обгорелая рубаха От ветра, словно ангельские крылья. И затряслись каратели от страха, Всё больше свирепея от бессилья. Под беспощадной очередью хлёсткой Мальчишка пал, захлёбываясь кровью. И виделись в последний миг берёзки, Склонившиеся тихо к изголовью. Очищенные адовым горнилом, Освободившись от земных страданий, Сто сорок девять душ прощались с миром, Великодушно этот мир прощая. А сто пятидесятой срок не вышел – Старик очнулся возле пепелища. И ничего не видя и не слыша, Пополз к своим на скорбное кострище. И на холодном призрачном рассвете, Средь груды тел, растерзанных войною, Нашёл сынка… Висели ручки-плети. Отец  упал тяжёлой головою. И груз бесценный на руки поднявши, Побрёл, шатаясь, над ребёнком воя. Один живой среди безвинно павших, Пред павшими, под бесконечной синью, Колени преклоняю я сегодня...Седой отец убитого героя. Светлы весной рассветы над Хатынью. И колокольный звон - слезой Господней.