Предыдущая публикация
Александр Марченко "Юлька"
ЮЛЬКА
Зорко одно лишь сердце. Самого
главного глазами не увидишь.
Антуан деСент-Экзюпери
«Маленький принц»
В очередной раз я оказался в Пскове. С Псковской областью меня связывает многое. Достаточно сказать, что здесь начинали работать мои родители, после моего рождения около года мы жили в небольшой деревушке, окруженной со всех сторон живописными озерами.
Об озерах и реках Псковской области, о бесконечных холмистых просторах можно рассказывать без устали. Кстати, неповторимую красоту Псковщины с восхищением и нежностью описывал А.С. Пушкин.
Я люблю посещать эти места. Каждые 3-4 года приезжаю в Пушкинские горы и без экскурсии, в одиночестве хожу по аллеям, паркам. Странно, но именно там появляется ощущение размеренности, спокойствия. Мысли текут неспешно. Легко и свободно думается. С горы Воронич люблю смотреть на реку Сороть, и если позволяет погода, обязательно окунуться в ее воды. На Псковщине работают мои однокурсники и почти во всех городах, в больницах есть мои ученики.
Итак, я приехал в Псков читать лекции врачам. Кажется во вторник, а может в среду, утром, около половины десятого вошёл в аудиторию. Там сидело несколько человек, без халатов, о чем-то разговаривали и на мое «здравствуйте» небрежно кивнули головами и продолжали обсуждать свои проблемы. Честно говоря, мне это не понравилось - все-таки в аудиторию заходит профессор и по общепринятым нормам положено хотя бы привстать и ответить на приветствие. Пока готовил аппаратуру для демонстрации слайдов, аудитория постепенно заполнялась приходящими врачами. Я всегда при первой встрече пытаюсь определить характер аудитории, её настроение, выявить лидера. В любой группе людей очень важно найти благожелательно настроенных на тебя слушателей и в первую очередь именно с ними вести диалог. Краем глаза я видел, как со второго ряда на меня очень пристально смотрит невысокий полноватый мужчина. Из-под колпачка выглядывали седые волосы, а почти половину лица занимала окладистая, с проседью борода. Из-за густых бровей глаза разглядеть было невозможно. Однако во всем облике доктора я видел что-то знакомое, почти неуловимое сходство с моим старым и верным другом, однокурсником Серегой Переваловым, который после окончания Ленинградского медицинского института был направлен на работу в Псковскую область и с которым мы уже почти тридцать лет не виделись. Все контакты ограничивались общением в виртуальном мире. В первый же перерыв я подошел к нему и с совершенно серьезным видом, слегка нависая над сидящим своим другом, произнес: « А Вас, уважаемый коллега, я прошу больше не появляться на моих лекциях». В аудитории мгновенно повисла тишина - все ждали развития дальнейших событий. Сергей, видя, что я узнал его, решил подыграть мне и с весьма наглым видом, демонстративно почесав бороду, изрек: «Сударь, после такого публичного оскорбления, мне не остается ничего другого, как вызвать Вас на дуэль. Стреляться будем на закате солененькими огурчиками, маринованными грибочками с отварной картошечкой, зеленым лучком и розоватым, с прослойками мяса салом! Калибр оружия – 100 мл, заряд равный семи килограммам тротилового эквивалента!». Дальше уже ни он, ни я выдержать не смогли, расхохотались, обнялись, и, перебивая друг друга вопросами – ты где, ты как, получили первую бестолковую информацию.
В этот же вечер мы сидели у меня в шикарном номере гостиницы и неспешно, вспоминая прошедшие годы, особенно период студенчества, реализовывали программу обнародованной дуэли. Посидели, как принято, вспомнили о том, как начинали работать, о самых невероятных курьезах из врачебной практики.
- Серега, ты помнишь, как тридцать лет назад я приехал к тебе в Зубров на рыбалку, а ты меня запряг по полной программе ишачить хирургом на тебя безвозмездно?
-Ну, не так уж и безвозмездно, ответил он.
- Рыбалку я тебе обеспечивал по первому классу. Вспомни уху на берегу озера. Ночь, луна, абсолютная гладь озера и лунная дорожка по воде прямо к нашим ногам. Помнишь, ты еще сказал, что луна нас приглашает в гости - дорожку расстелила?
-Конечно, помню, хихикнул я, особенно тучи комаров, от которых не спасал дым костра, а множественные их трупики – свидетельство отчаянного нашего сопротивления, попадались в ухе.
-Комары это ерунда, продолжал он, зато какая была замечательная уха. А помнишь, как мы, приняв определенную дозу под ушицу, рассуждали о возможностях современной медицины, о преимуществе хирургов над врачами других специальностей. А я пытался отчаянно доказать тебе, что организаторы здравоохранения – это прогресс медицины ибо при правильной организации профилактики болезней, мы обойдемся без костоправов и хирургов.
- Да, было и такое, задумчиво произнес я.
-Ты знаешь, Серега, я иногда думаю, что если бы у меня не было вот таких воспоминаний, не было возможности воспроизвести в мыслях, хоть сотую часть того, что пришлось пережить, я бы уже давно умер. Вот мы сейчас сидим и пытаемся восстановить давно прожитую часть жизни со всеми ее причудами, удачами, разочарованиями, ошибками, встречами. Кстати, о встречах. У тебя в больнице тогда работала операционная сестра Юля. Помнишь, такая миниатюрная, стройная сестричка со слегка раскосыми зеленоватого оттенка глазами. У нее была короткая стрижка, вроде брюнетка. Я первый раз с ней столкнулся в операционной в тот злосчастный вечер, когда ты меня попросил прооперировать парня с тяжелой множественной травмой.
- А как же помню, оживился Серега, она и сейчас работает, но только в
поликлинике. До сих пор стройна и привлекательна.
Было уже за полночь. Мой товарищ ушел, и я остался в номере один. Ночь была теплая. Я вышел на балкон. Дул теплый ветерок, надо мной было звездное небо. По привычке поискал большую медведицу, но она либо ушла куда- то, может в берлогу, либо я после «дуэли» не сумел сконцентрироваться и разглядеть. Передо мной распахнулась панорама ночного Пскова. Яркие фонари улиц и проспектов, освещенная набережная, подсвеченные башни Кремля. Я вновь окунулся в воспоминания.
Где ты моя Юлька? А была ли ты на самом деле? Что нам с тобой досталось?
Мы не любовались красотой бабьего лета, не гуляли подолгу в осеннем парке, шурша опавшими желтыми, красными, медными резными листьями клена и дуба, и не собирали их, что бы положить между страницами книги и зимой любоваться золотом «нашей» осени, не собирали опавшие желуди и не делали из них смешных человечков. Мы никогда не смотрели, как при каждом порыве ветра, с деревьев срывались пожелтевшие листья и, кружась, словно в вальсе, прощались с ветками и падали на землю. Нам не пришлось, стоя обнявшись, запрокинув головы, смотреть на стаи улетающих журавлей, слушать их прощальные крики и от этого у нас не наворачивались в глазах слезы грусти, не щемило в груди.
У нас не было «нашей» осени.
Я не видел, как на твоих ресницах тают снежинки, своим дыханием я не согревал твои озябшие руки. Мы с тобой не бегали по снежным сугробам и не играли в снежки, а потом сидя перед камином, потягивая «Токайское» не мечтали о будущем. Мы никогда не бродили по заснеженному лесу, где на ветках елей лежали подушки снега, кое-где на рябине яркими красными огоньками светились чудом сохранившиеся ягоды, которые ты срывала и ела. А потом, когда я целовал тебя, у меня на губах долго оставался их сладковатый и терпкий привкус. Мы не любовались, как проникающие сквозь кроны деревьев солнечные лучи, рассеиваясь, превращались в причудливые тени на снежных сугробах. Мы не катались на лыжах, а морозной ночью не глядели на волшебное звездное небо и не согревались поцелуями.
У нас не было «нашей» зимы.
Ранней весной на проталинах не любовались подснежниками и сон- травой, не стояли на мостике и не наслаждались журчащей водой под тонкой корочкой прозрачного льда. Яркое весеннее солнце не обжигало наши лица. Свежая зелень листьев на деревьях, желтые от одуванчиков поля, дурманящий запах черемухи - все это было не для нас. Я никогда не дарил тебе букеты сирени и среди цветков мы не искали «счастливые» соцветия. Мы не целовались майскими ночами под соловьиные песни. Нам не пришлось, сидя обнявшись в темной комнате на диване, восхищаться и чуточку боятся яркого света молний, проникавшего через окна в комнату, освещая ее на мгновение, а после чего, где-то близко, почти над головами раздавался жуткий треск, переходящий в раскаты грома. Такими могут быть только майские грозы.
У нас не было «нашей» весны.
В начале лета мы не открывали купальный сезон. Мы не пропадали часами на пляже, стараясь превратиться в мулатов, и я не знаю, чем пахнет твоя обветренная и загоревшая кожа, вкус слегка потрескавшихся на солнце, а поэтому чуть припухших губ и я не дарил тебе первые полевые цветы. Нас не заставал врасплох теплый летний дождь, который за секунду превращал одежду в мокрые тряпочки и ты, слегка дрожа, прижималась ко мне. Я обнимал тебя, ощущая каждый сантиметр твоего тела, пытаясь растворить его в себе. А потом, стоя под дождем, мне не довелось целовать твои мокрые глаза, нос, губы, руки и с удивлением открыть для себя простую истину - нет ничего приятней, чем целовать любимую девушку под дождем. Этот дождь я мог бы вспоминать всю свою жизнь, но, увы, его не было у нас.
Что же тогда произошло и почему, много лет спустя, воспоминания о прошлом так волнуют меня?
***
Тридцать лет назад, я, врач-хирург с пятилетнем стажем, волею судьбы оказался в городе Зуброве, что на Псковщине.
Зубров - это небольшой городок, ранее носивший статус районного центра, с населением около 9 тысяч человек, расположен вдоль одного из притоков реки «Великая». Большая часть зданий города - частные одноэтажные деревянные дома, и, только в центре, вокруг главной площади было построено десятка полтора трех- и пятиэтажных зданий. В городе сохранился завод железобетонных изделий, пекарня. Основная масса народа работала на железной дороге. Станция носила недвусмысленное название, которое с особым смаком произносили местные мужики - Зубровка. Скорые пассажирские поезда здесь не останавливались. Зато на местных «подкидышах» можно было, правда, без особого комфорта, добраться до самого Пскова. Железнодорожный узел Зубровка, служил развязкой для грузовых составов. В городе, недалеко от вокзала, была построена двухэтажная гостиница на 7 номеров по 6 коек и с удобствами в коридоре. На холме, прямо на берегу речки красовалось здание больницы. До революции здесь была земская больница на 25 коек. Рядом, во флигеле, жил со своей семьей земский врач. Во время войны больница сгорела, и только в конце сороковых годов, по современному проекту для того времени, было построено из кирпича трехэтажное здание для участковой больницы на 75 коек. Вот в эту больничку и был направлен мой институтский товарищ - Сергей Перевалов. Его карьера стремительно росла - через два года после окончания института, он из статуса терапевта перешел в статус главного врача. Мы, его друзья, воспитанные на высоких материях врачебного долга, спасения жизни людям и т.д., откровенно сочувствовали. Как не повезло парню - еще не успел завоевать авторитет как врач-лечебник, а стал администратором.
В тот год, у меня отпуск пришелся на июль и я решил поехать к Сережке Перевалову и провести отпуск на Псковщине, порыбачить в свое удовольствие, тем более что он уже несколько лет подряд звал меня в гости. Он меня встретил на вокзале и сразу повез к себе домой. Жил Сергей почти в центре городка и в 10 минутах ходьбы от больницы. Я ему даже позавидовал. Мне на работу надо добраться как минимум 35-40 минут - вначале пешком, затем на метро, далее на трамвае и снова пешком, а он как барин - два шага шагнул и на работе. Сергей познакомил меня со своей женой – миловидной блондинкой 23 лет. Год назад приехала по распределению работать терапевтом, и почти сразу они поженились. Вот как бывает – любовь с первого взгляда, ничего не скажешь! Жили они в двухкомнатной квартире с малюсенькой кухней - типичный вариант «хрущевки». Мы с трудом расположились в кухне, отметили мой приезд и разбрелись спать. Утром Сергей разбудил меня рано: «Вставай рыбак, пойдем на квартиру определяться».
-Как хорошо, - подумал я, что Серега побеспокоился о моем жилье. Мы, позавтракав, отправились в больницу. На территории больницы был старый корпус, в котором когда-то размещалось инфекционное отделение, отличавшееся от обычного отделения тем, что палаты для больных были в виде двухкомнатных боксов с раздельным входом, индивидуальным туалетом и ванной. Более двух лет назад отделение закрыли. На втором этаже корпуса разместилась лаборатория, а половина первого этажа было отведено под морг. Сергей привел меня к одному из таких боксов, открыл дверь и мы зашли вовнутрь. К моему удивлению помещения бокса были чисто убраны, кровать застелена, в ванной полотенца, простынь. Посреди большой комнаты стоял стол, около зарешеченного окна находились приличное кресло, журнальный столик, настольная лампа.
-Вот тут ты и будешь жить, а питаться в столовой вместе с врачами. Все официально оформлено, ты мой гость, поэтому никаких претензий не принимаю, - сказал он.
-Ну, спасибо, друг. Хорошо, что не в самом морге,- ответил я.
-Дурачок, тебе тут будет в тысячу раз спокойнее и уютнее, чем в гостинице или у людей на квартире,- успокоил он меня. Действительно, он оказался прав. В своем боксе я высыпался как никогда. День гулял по городу, а вечером мы с Сергеем выезжали на озера рыбачить.
Однажды, среди ночи меня разбудил Сергей и сказал, что в больницу привезли мальчишку с тяжелой травмой, и попросил меня помочь.
Первый раз увидел Юльку в операционной. Когда я вошел туда, выставив вперед намытые руки, она подала мне стерильный халат, перчатки. Из-за хирургической маски лица не разглядел, видел только чуть раскосые симпатичные глаза. Дальше было четыре часа безумной работы - у парня оказались множественные разрывы печени, брыжейки толстой кишки, множественные переломы костей таза с повреждением мочевого пузыря. Была огромная кровопотеря. И вообще было непонятно, как его могли довезти в больницу живым. Мой халат был мокрый от пота, пот тек по лицу, заливая глаза, и Юлька постоянно промокала мне лоб, глаза салфеткой, успевая выполнять свою основную работу. На секунду я тогда подумал, вот мне бы такую сестричку в город, в клинику.
Уже под утро, когда больного увезли в реанимацию, мы, сидя в предоперационной, вымотанные до предела, молча, пили крепчайший чай. Напротив меня сидела усталая девушка. Из-под колпака на висках выглядывали завитки темных волос. Правильные черты овального лица, слегка прищуренные глаза, аккуратный носик – вот, пожалуй, и все что я тогда разглядел. Второй раз мы увиделись в реанимации на перевязке больного. В этот же день меня вызвали вечером в больницу в связи с ухудшением состояния прооперированного мальчишки. Идя в больницу, я вдруг поймал себя на мысли о том, что мне хотелось бы увидеть Юльку. Не зря говорят, что если очень захотеть, то и мысль может материализоваться – Юлька в этот день дежурила. И опять мы вместе перевязывали больного, а потом в ординаторской долго разговаривали на различные темы, пока ее не позвали в операционную. Под предлогом осмотреть больного, на следующий день я вновь пришел в больницу, и, дождавшись, когда Юлька освободилась от дежурства, как бы случайно встретив её, предложил немного прогуляться. В этот же вечер мне стало ясно - я влюбился!
Это бывает как всегда случайно и неожиданно. Ни один человек не может сказать, к примеру: «я влюбился 12 мая 1980 года в 15 часов 30 минут». Просто в какой- то миг мы начинаем понимать, и открываем для себя, что эти деревья, журчащий ручей, девушка, идущая по тропинке, все, что мы видели каждый день, тысячу раз, вдруг становятся необычными. Оказывается, деревья, словно бабушки на скамейке у подъезда, обсуждая очередную жертву, разговаривают между собой шепотом, шурша листьями, а ручей, подслушав их болтовню, заливается звонким хохотом. Девочка в цветном, коротком платьице, до боли знакомая, милая, со счастливой улыбкой на лице, думая о чем-то приятном идет тебе навстречу, и ты понимаешь, что это ОНА!
А потом было три недели счастья! Мы виделись каждую свободную минуту! О чем-то говорили, подолгу гуляли в парке, а однажды даже поругались из-за пустяка, но не надолго - минут на пять. Мы были счастливы! Мы оба знали, что скоро наступит день, когда я должен буду уехать. И, как будто договорившись, ни один из нас вслух не говорил об этом, в надежде на то, что если не вспоминать, то может этот день и не настанет, ну хотя бы на несколько дней оттянется отъезд. Пришло время, и закончилась наша с Юлькой сказка.
В этот день, вернее около часа ночи, мы стояли на платформе и ждали моего поезда. У Юльки в руках был огромный букет гладиолусов. Она прижимала его к груди, а из ее глаз на лепестки капали слезы и застывали там росинками. Подошел поезд, я взялся за поручень вагона и встал на ступеньку. Проводница тактично ушла в тамбур. Юлька стояла в прежней позе, а у меня застрял комок в горле. Поезд стал набирать ход, а я стоял на подножке вагона до тех пор, пока в темноте не растаяла неподвижная Юлькина фигурка с букетом цветов.
После моего отъезда несколько месяцев мы переписывались. Было много писем. Передо мной одно из её писем. Слегка пожелтевшие листки нестандартного размера, видимо из блокнота, на которых мелким почерком она пишет о том, что много приходится работать, что новый молодой хирург постоянно ругается с ней, придирается к мелочам, что родители недовольны её долгим молчанием. Она пишет о том, что очень часто вспоминает наши летние дни, даже по ночам иногда снится, что мы идем по парку счастливые и беззаботные. С девчонками из операционной они частенько перемывают мои косточки, что они, особенно Вера, очень хорошо, даже больше чем следовало, вспоминают о том лете, что ты уже начинаешь Веру ревновать ко мне и подозревать в предательстве по отношению к тебе. А в конце письма две строки: «Женечка, мой милый Женя, как мне без тебя плохо, если бы тебя увидеть, хоть на денёк». Прошло какое - то время и письма стали приходить от Юльки все реже и реже. В них уже не было той нежности и любви, как раньше. Они стали больше походить на отчеты о тех событиях, которые происходили в больнице и самом городе Зуброве.
Наша переписка постепенно прекратилась. Спустя два или три года у нас на специализации был доктор, от которого я узнал, что Юлька вышла замуж и куда-то уехала.
Следующая публикация
Нет комментариев