В честь проводов в армию, в нашем доме, в посёлке Хишрау ГЭС, собрались все родственники и друзья. Мой отчим Длявер устроил праздничный вечер с обильным застольем. Все гости поздравляли моих родителей, и желали мне хорошей службы в армии и скорейшего возвращения домой.

Празднование продолжалось до глубокой ночи, а утром меня привезли на сборный пункт призывников, где я встретил своих однокурсников – Майстренко и Гонтарёва.
Со всех ВУЗов Самарканда было призвано около 50-ти студентов, а общее число призывников, собранных на призывном пункте со всей области, было около 300 человек. Во дворе стояло много автобусов. Всех призывников посадили в эти автобусы. Ворота сборного пункта открыли, и колонна автобусов медленно выехала, следуя в сторону вокзала. Следом за автобусами бежали родственники и друзья призывников, провожая их в дальнюю дорогу.

Вскоре автобусами нас доставили на железнодорожную станцию, где формировался эшелон, составленный из плацкартных вагонов, в которые размещали призывников.
К вечеру наш железнодорожный состав тронулся в путь. В вагонах царила весёлая обстановка. У каждого призывника был вещевой мешок с едой. У многих были припрятаны бутылки с водкой и самогоном. В каждом вагоне ехали сопровождающие офицеры, но они не возражали против выпивок, потому что это было бесполезно, ведь все студенты прощались на три года со свободной жизнью.

Постоянно занимаясь спортом, я избегал употребления спиртных напитков, но в данном случае, с Гонтарёвым Володей и Майстренко Володей, мы выпили бутылку водки - на троих. На следующий день мы приехали в Ташкент, где располагалась республиканская ШМС - «Школа молодого солдата». Здесь всех постригли «под нуль», построили в колонну, и отправили в баню. В предбаннике нас встретил бравый старшина со своими помощниками – солдатами, которые разложили на столах военную амуницию: нижние рубахи, гимнастёрки, брюки, ремни, пилотки. Здесь же лежали портянки и стояли кирзовые сапоги, расставленные по размерам.
Старшина объявил, чтобы все раздевались и складывали свои вещи в отдельную кучу. После бани все получат военную форму по своему размеру. У кого есть и желание, могут, после бани, пройти на почту, и отправить свои вещи домой.
После бани каждому выдали необходимое солдатское бельё. Солдаты трусов не носили. Выдавали кальсоны, брюки, нижнюю рубаху, гимнастёрку, ремень и пилотку. Старшина помогал подобрать вещи по своим размерам.

Самое сложное занятие было – правильно обернуть на ноги портянки, чтобы сапоги не натёрли ноги. После нескольких неудачных попыток мы научились правильно пользоваться портянками.

После переодевания в военную форму, трудно было узнать друг друга. Всех призывников распределили по взводам. Мы, трое однокурсников, постарались оказаться в одном взводе.

Четыре взвода составляли роту солдат.
Командиры – офицеры повели свои роты по казармам. В казармах рядами, в два яруса, стояли железные застеленные кровати.
Старшина построил состав роты в две шеренги и провёл перекличку. Он рассказал о распорядке дня в роте, а затем распределил всех по кроватям. Около каждого яруса из двух кроватей стояло две табуретки и две тумбочки для личных вещей.
Нас собрали в Ленинской комнате, где замполит сообщил, что три месяца наша служба будет проходить в Школе молодого солдата(ШМС), где нас познакомят с условиям солдатской жизни. Каждый солдат должен наизусть выучить «Устав военной и строевой службы», научиться разбирать и собирать автомат Калашникова и стрелять из него. После принятия Присяги, мы станем солдатами. Из воинских частей приедут «покупатели», которые заберут подготовленных солдат для дальнейшей службы в армии.
Начались армейские будни и занятия, основная цель которых была - поднять физический уровень будущих солдат и дать основные навыки знаний армейской жизни.
С первых армейских дней я понял, что в мужском коллективе основой выживания является физическая сила. На утренней зарядке, при выполнении физических упражнений, сразу стало видно, кому придётся несладко в армейской жизни. Абсолютным требованием было, чтобы солдат умел подтянуться на турнике не менее 10-ти раз, а многие, с трудом подтянувшись 3-4 раза, падали с турника. Когда на первом занятии, я легко подтянулся 15 раз, старшина был очень доволен. Посмотрев данные военного билета, он назначил меня старшим инструктором по физической подготовке. Теперь я по утрам «гонял» слабаков, чтобы каждый мог подтянуться на турнике не менее 10 раз

Однажды утром я, по поручению старшины, проводил физкультурные занятия с группой солдат. Мы строем бежали по лесной дорожке. Я бежал первым, во главе колонны. Вдруг впереди, в стороне от дороги, я увидел силуэт человека, висящего на верёвке, перекинутой через ветку дерева. Мы подбежали к дереву. Я приподнял безжизненное тело, висящего на верёвке, солдата, а остальные ребята стали освобождать его голову от петли. Мы положили, окоченевшее тело солдата, на землю. Сердцебиения и признаков жизни не было. Я послал одного солдата в санитарную часть за врачами, остальные побежали в казарму, чтобы сообщить о случившемся старшине. Сам я остался дожидаться машины скорой помощи с врачами. Присмотревшись, я увидел под деревом, в траве листок бумаги. Я поднял листок и понял, что это письмо солдату от его девушки, которая писала: «Здравствуй, мой дорогой Толик. Вот уже скоро месяц, как мы с тобой расстались. Я очень скучаю по тебе и помню, какую чудесную ночь мы провели с тобой перед твоим уходом в армию! Всё было прекрасно. Я отдала тебе в ту ночь Душу и своё тело. Толик, ты тогда превратил меня из девушки – в женщину. Мне очень понравился этот процесс. Я чувствую себя женщиной и мне хочется иметь мужчину. Толик, прости, но я не могу выдержать без тебя три года. Ко мне ходит твой друг Сашка. Я сплю с ним, а мысленно, Толик, нахожусь с тобой. Сашка предлагает мне выйти за него замуж. Я согласилась, потому что чувствую, что беременна. Не знаю, ребёнок будет от тебя, или от него, но я, в любом случае запишу его на Сашку. Прости, Толик и прощай. Больше мне писем не пиши! Валя».
Пока я читал письмо, приехала машина скорой помощи. Врачи положили тело на носилки и погрузили их в машину. Я отдал письмо старшине, чтобы тот передал его по назначению. На следующий день замполит в Ленинской комнате проводил беседу с солдатами по поводу случившегося самоубийства солдата из-за письма своей девушки. Он осудил этот поступок, назвав его слабостью, недостойной советского солдата.
В свободное от занятий время солдаты собирались в Ленинской комнате, где могли читать «Уставы», играть в шахматы или писать письма, для чего была приготовлена бумага и ручки. В первую неделю пребывания в ШМС, я написал письмо домой маме, описав свою жизнь. Я долго думал, прежде чем писать письмо Любе. Я знал, что она любит меня и обещала ждать из армии, но меня беспокоило то обстоятельство, что к моей демобилизации Люба будет заканчивать Университет и начнёт работать, зарабатывая деньги на жизнь, а я, начав учёбу в Университете, пять лет буду «сидеть на её шее». Такое социальное неравенство в наших отношениях я считал нечестным и несправедливым. Поэтому я решил «отпустить» её, освободив от наших отношений, хотя это и было очень трудным для меня решением, но честным и справедливым. Я написал Любе тёплое письмо, объяснив, что она очень дорога мне, что лучшей девушки я не встречал в своей жизни. Если бы мы вместе закончили учёбу, у нас сложилась бы хорошая семейная жизнь, с общими интересами. Но судьба распорядилась иначе. Я считаю честным и правильным решением – прекратить наши отношения. Это письмо первое и последнее. Люба может считать себя свободной девушкой. В конце письма я написал стихи.
Нелегко тебе, Люба! Я знаю.
И мне нелегко - без тебя!
Отпускаю тебя, отпускаю!
Ты свободно живи без меня.
Если будешь счастливой,
Буду счастлив- и я!
Через неделю пришло ответное письмо, в котором Люба писала, что любит меня и готова ждать, что никто ей больше в жизни не нужен. Она умоляла меня не прерывать наших отношений. В письмо была вложена фотография Любы с её прекрасными любящими глазами. Письмо было покрыто пятнами. Видно было, что это следы слёз, которые капали из её глаз, когда девушка писала это отчаянное письмо.

Я спрятал конверт с письмом в грудной карман и проносил его с собой все три года службы, доставая и читая в самые трудные моменты военной службы. Энергия любви, исходящая от письма и от глаз этой славной девушки, помогала мне выдерживать любые испытания воинской службы.
Время показало, что я принял правильное решение. Говорят, что время лечит любые раны. Люба с отличием закончила Университет, вернулась в свой город Термез, где вышла замуж.
Через три месяца нашей учёбы в ШМС, мы приняли Присягу и стали настоящими солдатами. В это время приехала группа офицеров – «покупателей» из различных родов войск. Первыми производили отбор офицеры с голубыми погонами и знаками различия авиационных войск. В кабинет вызывали по списку фамилий солдат, - для собеседования. Первыми в списке были мои друзья – Гонтарёв и Майстренко. Они вышли после собеседования ошарашенные тем, что у них спрашивали- «Закон Ома», с которым они плохо дружили в средней школе. Когда назвали, по списку, мою фамилию, я решительно вошёл, представился по Уставу, и, не ожидая вопроса, выпалил формулировку Закона Ома и, заодно, – Закон Киргкофа. Офицеры, одобрительно улыбаясь, сказали, что я зачислен в радиотехническое подразделение войск авиации, и служба моя будет проходить в ГДР. Я вышел довольный, потому что это была высшая оценка моей военной подготовки. Из всего списочного состава учеников ШМС, для поездки в Германию было отобрано, вместе со мной,- 7 военнослужащих. Я в этот же день написал письмо своей маме и братишке Энверу, которому уже было14 лет, чтобы они не писали мне больше писем по этому адресу, потому что служба моя дальше будет проходить в ГДР. На следующий день наша группа из семи человек, в сопровождении офицеров, прибыла на Ж. Д. вокзал, где мы сели в плацкартный вагон общего пользования. На поезде бы доехали до Рязани, где к нашей группе добавили ещё 20 солдат, отобранных в других ШМС из республик Средней Азии и Казахстана. Почти весь вагон был заполнен солдатами. Офицеры ехали вместе с нами. Кормить нас хорошо. Водили в вагон – ресторан. До Москвы мы ехали в очень комфортных условиях.

В Москве формировался военный эшелон из вагонов, заполненных солдатами, которые должны были служить в ГДР.
Наш военный эшелон, проехав территорию России, Белоруссии и Польши, ночью прибыл на железнодорожную станцию города Дрездена, где солдат погрузили на, ждавшие их, грузовые военные машины, которые поехали на места прохождения службы. Наша группа из пяти автомашин всю дорогу ехала лесом, и к утру мы прибыли в авиационный полк. Машины остановились около здания штаба полка. Солдат построили на площади. Перед строем выступил командир полка в звании полковника. Он поздравил всех солдат с прибытием в авиационный полк, где будет проходить служба в различных подразделениях, обеспечивающих полёты самолётов. Затем офицеры, называя, по списку, фамилии солдат, строили их в колонну и уводили по своим подразделениям. Я попал в дивизион связи, состоящий из двух рот: радистов и телеграфистов. Капитан нашей роты радистов построил, прибывших 12 солдат-новобранцев, и повёл их строем в помещение казармы. У входа в казарму нас встречал старшина с большими рыжими усами, который весело поздоровался с нами и представился, что он – старшина Гавриш. Он повёл нас в душевую комнату, где мы сняли свою военную одежду, и пошли мыться. После душа каждый получил новое бельё и новую форменную одежду, которая была более высокого качества, чем была прежняя. Мы получили вместо кирзовых сапог – яловые (офицерские). Старшина, проверив как мы одеваем портянки, каждому надел на голову красивую меховую шапку. После процедуры переодевания, старшина повёл нас в казарму и показал наши спальные места. В это время в казарме никого не было. У входа стоял на дежурстве солдат – дневальный. Он объяснил, что служит уже второй год. Таких солдат называют "зелёные», а мы, прибывшие, называемся- «салаги». В роте есть 12 солдат, которые служат уже третий год. Они называются «старики». Когда до дембеля останется 100 дней, «старики» становятся «дедами». Это время – самое страшное для «салаг», потому что каждый вечер «дед» после команды «отбой», подходит к любому солдату – «салаге», чтобы сесть на него верхом. Солдат первого года службы должен на четвереньках везти «деда» до его кровати и при этом громко сообщать – сколько дней осталось до дембеля.
Дневальный рассказал, что в этой роте располагаются радиомеханики, которые обеспечивают связью лётчиков с руководителями полётов. Вечером придут «старики», и каждый будет выбирать себе замену из числа прибывших сегодня «салаг». Старшина в обеденное время повёл нас в столовую, где нас накормили перловой кашей и напоили сладким чаем. После обеда я подошёл к дневальному солдату и стал расспрашивать о сложностях службы. Солдат сказал, что зовут его Миша, служит второй год, но до сих пор он не может выполнить главный армейский норматив –при команде «подъём, тревога!» солдат должен за 15 секунд одеться и стоять в строю, иначе будет наказан. Вот и сейчас он получил «наряд»
от командира взвода, - стоять целый день у тумбочки при входе в казарму, то есть, - быть дневальным. Миша предупредил меня, что через неделю после прибытия в часть, все «салаги» проходят традиционный обряд. «Старики» собирают «салаг» в ленинской комнате, заставляют их, по очереди, становиться на колени, с упором на руки, и петь ритуальную песенку. После этого его бьют по заднему месту ремнём или доской. Это унизительный ритуал называется – принятием присяги перед стариками. Каждый солдат должен его пройти. Миша шепнул мне, что идёт командир роты, а дневальному нельзя отвлекаться и разговаривать. Я быстро отошёл от Миши и зашёл в Ленинскую комнату, где сидели приехавшие со мной солдаты –новобранцы и сосредоточенно писали письма своим родным и любимым девушкам. Я слышал, как в коридоре появился командир роты, потому что дневальный, согласно Устава, доложил, что за время его дежурства ничего не случилось. Командир роты, в звании капитана, вошёл в Ленинскую комнату и пожелал нам осваиваться и привыкать к новой армейской жизни. По всем вопросам мы можем обращаться к своим непосредственным командирам и к старшине Гавришу, который здесь заменяет для солдат маму и папу. Я в это время просматривал «Устав караульной службы». Капитан похвалил меня, сказав, что все «Уставы» нужно знать наизусть. Этого будут постоянно требовать все командиры.
Вечером на построении командир роты провёл фамильную перекличку, проверяя наличие всего личного состава роты. Называя фамилию новых членов роты, он просил нас делать шаг вперёд, чтобы все видели новичков. Затем он обратился к старослужащим солдатам, чтобы каждый выбрал себе ученика из вновь прибывших солдат. После переклички «старики» стали знакомиться с прибывшими молодыми солдатами.

Ко мне подошёл высокий плотный солдат и сказал, что он начальник радиостанции, звать его – Василий Лесной, и с завтрашнего дня я буду числиться радиомехаником на его радиостанции. С этими словами он надел на мою голову свою старую шапку, а мою забрал со словами, что ему пора готовиться к дембелю, а я – сниму новую шапку с «салаги» через три года. Точно так же поснимали новые шапки со всех прибывших солдат. Спорить было бесполезно, потому что это была традиция. Василий поделился опытом: «Всегда нужно быть готовым к команде «Подъём, тревога!» Она может быть учебной, а может – боевой.
Больше всего времени уходит на намотку портянок, поэтому их нужно перед сном снять и аккуратно положить на сапоги. Гимнастёрку перед сном аккуратно сложить на табуретку, которая стоит около кровати, на гимнастёрку сложить брюки. Ремень и шапку положить рядом. При обычной команде «Подъём», за 30 секунд можно одеться и встать в строй. При команде «Подъём, тревога!», - это нужно сделать за 15 секунд, для этого, нужно вскочить и одним прыжком натянуть брюки, затем одеть гимнастёрку на голову и в рукава, сунуть ноги в сапоги через портянки, одеть шапку, схватить ремень и бежать в строй, на ходу одевая ремень на гимнастёрку и поясной ремень на брюках. Стоя в строю, солдат застёгивает все пуговицы на гимнастёрке».

Наша рота передвижных радиостанций обеспечивала связь руководителя полётов с лётчиками, во время полётов. Я был радиомехаником и учился мастерству у начальника радиостанции. Василий был самым опытным специалистом в роте, потому что до армии работал в Киеве мастером в радиомастерской.
В состав нашего экипажа входил ещё водитель Миша Торубаров, - солдат второго года службы. Его обязанность была - водить машину и заводить дизель – генератор, который был прицеплен к автомашине.

При разворачивании станции, водитель заводил дизель – генератор, я устанавливал антену и подключал электропитание станции к генератору, Василий включал приёмное и передающее устройство радиостанции и настраивал необходимую частоту. Я, в это время, бежал на КПП с выносным пультом управления и подключал его к нашей станции, проверял работу микрофонов и вручал их руководителям полётов. Весь разговор с лётчиками мы записывали на магнитную проволоку специальным магнитофоном. Однажды Лесной сообщил мне, что сегодня вечером, после вечерней проверки, когда командир роты и старшина уйдут, «старики» хотят провести ритуал принятия «присяги» среди «салаг». Водитель Миша сказал, что год назад он тоже принимал «присягу». Ничего страшного, спел песенку и получил несколько ударов по заднему месту. Я промолчал, но про себя решил, что буду бороться. Вечером, после вечерней проверки, командиры из роты ушли. Старшим остался один из «стариков» - командир взвода Сидоренко. Всех молодых солдат - «салаг» пригласили в Ленинскую комнату, где собрались «старики», чтобы провести им ритуал «присяги». Старшим среди старослужащих считался грузин Гога Шаридзе. Он предложил всем «салагам», по очереди, встать на колени, с упором на руки, спеть песенку – присягу «Я салага, бритый гусь. Я торжественно клянусь масло, сало не рубать, старикам всё отдавать! Не кричать и не ругаться, старикам всем подчиняться!».

Кто добровольно споёт присягу, получит один удар доской по мягкому месту. А остальных будут бить ногами.
Восемь человек добровольно спели песенку-присягу. Трое упирались петь, и получили удары ногами.

Остался я один. «Старики» знали, что я не поддамся, поэтому приготовились меня бить, - воспитывать. Я был готов к этому, зная, что в таких случаях нападения, нужно самого главного, - бить первым. Это был Гога Шаридзе. Когда все пошли на меня, я сделал резкий выпад в лево, и приёмом - «ножницы» сбил с ног Гогу, ударив его по кадыку правой рукой. В это время я получил удар в левый глаз. Мгновенно присев, я ударил обидчика коленом между ног, и выпрямляясь, ударил головой в подбородок, но град ударов свалил меня с ног.

Я упал ничком, спрятав голову, и, сжавшись в клубок. Били меня остервенело руками и ногами минуты две. Я молчал и не шевелился. Вскоре им надоело это занятие. Все ушли. Я встал, прошёл в умывальную комнату и промыл рассечённую бровь, откуда текла кровь. Выключив везде свет, я тихо прошёл к своей кровати и лёг спать, приготовившись к прыжку, в случае неожиданного нападения, но всё было спокойно. Утром на построении старшина Гавриш подошёл ко мне и спросил причину разбитого глаза. Я спокойно ответил, что ночью ходил в туалет, где поскользнулся и упал на раковину. Он велел зайти к нему в каптёрку и опять спросил у меня причину травмы. Я повторил свою версию. Старшина молча обработал рану и наложил пластырь. Днём, работая в радиостанции, Лесной спросил,- где я научился так здорово драться? Я сказал, что имею третий разряд по СамБО. Водитель, Миша Торубаров стал просить научить его приёмам борьбы СамБО. Я сказал, что научу, времени у нас много. Через семь дней после нашей драки, работая на радиостанции по обеспечению дневных полётов самолётов, Василий Лесной сказал мне, что собирался «совет стариков», на котором решили, что я достоин уважения за то, что по-мужски защищал своё достоинство. Сегодня вечером, после вечерней проверки, со мной хочет поговорить Гога Шаридзе и сделать мне интересное предложение. Вечером я вошёл в Ленинскую комнату, готовый к любой провокации. Гога сидел за столом вместе с солдатом второго года службы – «зелёным». Он предложил мне сесть рядом за стол и сказал, что собирается идти в самоволку. Ему нужен напарник. Обычно в напарники «старики» приглашают солдат второго года службы, но я, хоть и «салага», - настоящий мужик, которому можно доверять, и научить ходить в самоволку. Гога Шаридзе сказал, что самоволка –это очень опасное мероприятие. Во-первых, если нас обнаружит начальство, грозит наказание -. гауптвахта; во- вторых, - это большая физическая нагрузка. Нужно будет бежать всю дорогу с канистрой бензина на плечах, чтобы успеть вовремя вернуться в часть; в- третьих, оказавшись среди немцев, могут быть любые неожиданности и провокации. После этих слов, Гога предложил мне подумать. Если я откажусь, он побежит со своим старым напарником. Это предложение было признаком большого доверия со стороны «стариков». Я сразу же согласился. Дежурный по роте был из своих «стариков». Он прикрывал нас. Мы вышли с Гогой из казармы и побежали в сторону гаража, где было приготовлено две канистры бензина. Гога объяснил, что бензин у немцев очень дорогой. За канистру бензина, в кафе (на немецком языке – гаштет) дают две бутылки немецкой водки – шнапса. Я, с канистрой бензина на плече, еле поспевал за Гогой. Он бежал в сторону аэродрома, объяснив мне, что в этом месте есть проход в изгороди из колючей проволоки. Мы пролезли через этот проход и побежали по лесу. Гога сказал мне, чтобы я запоминал дорогу, ориентируясь по луне и звёздам. Мы выбежали на просёлочную дорогу. Гога объяснил, что дорога ведёт в немецкую деревня. Он сказал мне, что через несколько минут мы прибежим в гаштет, где обменяем бензин на водку. Хозяйка гаштета - женщина, которую зовут Фрау Зизи. Она уже несколько лет как стала вдовой, муж умер. Гога признался, что часто бегает в деревню, чтобы встретиться с этой женщиной, так как у них установились тёплые, интимные отношения. Вскоре показались дома деревни, на краю которой было видно большое красивое, ярко освещённое, здание. В окна были видны люди, сидящие за столиками. Когда мы вошли, навстречу вышла красивая немка средних лет. Видно было, что она ждала нашего прихода. Забрав две канистры с бензином, она поставила перед нами две пустые канистры, на которые положила сумку с четырьмя бутылками немецкой водки. Кроме этого, Фрау Зизи, от себя - в подарок, поставила на стол одну бутылку водки. Я сел за стол и осмотрелся. За столами сидели пожилые немцы и беседовали между собой, не обращая на нас внимания. Перед каждым стояла большая стеклянная, кружка, наполненная тёмным пивом. Немцы пили пиво, беседуя между собой. Гога открыл бутылку водки и разлил её в две пивные кружки, которые Фрау Зизи поставила перед нами. Немцы с интересом смотрели в нашу сторону. Гога залпом выпил водку из своей кружки и сказал мне, чтобы я посидел пока за столом, а сам ушёл с Фрау Зизи. Я взял свою кружку с водкой и пересел за стол, где сидели два немца.

Один дружелюбно сказал: «Русиш зольдат гуд!». Второй немец на русском языке сказал, что после войны был в плену и 10 лет пилил лес на севере России, поэтому умеет говорить на русском языке. Я отпил несколько глотков немецкой водки из бокала. Она была отвратительная на вкус. Больше я её не пробовал. Немец рассказывал, что в ГДР немцы хорошо относятся к русским. В школах с 5-го класса ученики изучают русский язык. Молодёжь умеет разговаривать на русском языке. В это время появился Гога. Он удивлённо посмотрел на мой почти полный бокал. Я сказал, что водка мне не понравилась. Он сказал: «Не пропадать добру», взял мой бокал и залпом допил водку. К моему удивлению, многие немцы захлопали в ладошки и закричали: «Русиш зольдат гуд!» Я взял две пустые канистры, Гога схватил сумку с бутылками водки, и мы помчались по лесной дороге назад в свою часть. Назад бежать было легче. Через пол часа мы были на территории нашего военного городка. Две пустые канистры и одну бутылку водки Гога оставил караульному солдату в гараже. У входа в нашу казарму нас встретил дежурный по роте . Гога вручил ему вторую бутылку водки. Так закончилась моя первая самоволка, на которую мы затратили два часа. Утром на построении я отметил выносливость организма грузина Гоги, потому что, совершенно не было заметно, что он три часа назад выпил бутылку водки.
С утра наш экипаж выехал на обеспечение дневных полётов самолётов. Мы развернули антену, включили, с водителем Мишей, дизель, я уже самостоятельно включил все приборы радиостанции,

а начальник радиостанции понёс на Командный Пункт Выносное устройство, с которого руководитель полётов производил связь с лётчиками. Всё шло хорошо. Самолёты взлетали и совершали посадку. Связь была с лётчиками была отличной. Я записывал все разговоры в эфире на специальный магнитофон. Василий был доволен моей работой. Вдруг в эфире прозвучала команда руководителя полётов о немедленной посадке на аэродром всех самолётов. Руководство полётами переносилось на запасной аэродром, который находился в пяти километрах от основного. Нам позвонили с КП и дали команду выехать на запасной аэродром, где необходимо обеспечить связь с самолётами. Мы, по команде начальника радиостанции свернули антену, выключили дизель – генератор. Машина готова была двигаться на запасной аэродром. Все сели в кабину машины. Миша направил автомобиль по направлению КПП, где собиралась вся техника. Когда колонна автомашин выехала за пределы КПП, я увидел, что Василий Лесной побледнел и сказал, что случилась беда. Мы забыли забрать своё Выносное устройство с Командного Пункта. Я понимал состояние начальника радиостанции. За срыв полётов грозил трибунал. Вспомнив нашу с Гогой ночную самоволку, я предложил Василию, чтобы они продолжали свой путь в составе колонны, а я побегу на аэродром, заберу наше Выносное устройство, и через проход в ограждении, выйду на лесную дорогу, по которой коротким путём прибегу на запасной аэродром. Василий сказал, что другого выхода нет, надо попробовать. Миша немного притормозил машину, я на ходу выпрыгнул из кабины и помчался назад, в наш военный городок.

Добежав до здания КП аэродрома, я забрал наше Выносное устройство, взвалил его на плечо, и, по маршруту грузина Гоги, нашёл дыру в изгороди из колючей проволоки. Выбежав на лесную просёлочную дорогу, я прикинул, в какую сторону бежать, чтобы выйти к запасному аэродрому. Бежать было трудно. Вот где пригодилась моя спортивная подготовка. Самое главное, было отрегулировать дыхание и найти ритм бега. Через 10 минут я услышал звуки работающих двигателей автомашин, и понял, что бегу в правильном направлении. Выбежав из леса, на большую поляну, я увидел бетонную полосу и здание КП запасного аэродрома. Колонна автомашин подъезжала с другой стороны аэродрома. Я через лётное поле побежал в сторону КП. Забежав в здание Командного Пункта и стал устанавливать Выносное устройство, тут появился Василий. Лицо его сияло от счастья. Он обнял меня и сказал, что я спас его. Подъехала машина с командиром полка. Василий Лесной доложил, что радиостанция к работе готова и передал микрофон полковнику. Я медленно дошёл до нашей радиостанции и стал ходить вокруг неё, чтобы восстановить нормальное дыхание. Миша дежурил около дизеля- генератора, Василий в радиостанции следил за работой аппаратуры. Начались полёты. На полосу запасного аэродрома сел первый самолёт.

Я отдохнул и залез по лесенке в радиостанцию. Василий, улыбаясь, налил мне из термоса горячий сладкий чай. Я сидел, пил чай и с благодарностью вспоминал грузина Гогу, который показал мне ночью дорогу в самоволку, иначе случилась бы беда. Из-за срыва полётов, Василий Лесной мог получить тюремный срок в дисциплинарном батальоне.
Стало темнеть, полёты постепенно перешли в режим ночных. Везде загорелись сигнальные огни. Подошла дежурная машина. Нам привезли в термосах ужин. Ночные полёты продолжались. Это было очень сложное время «Карибского кризиса».
В эту ночь немецкие диверсанты, во время полётов, запустили в небо несколько воздушных шаров, наполненных инертным газом. При взлёте, во входное сопло одного из реактивных самолётов попал такой шар.
Инертные газы вывели из строя реактивный двигатель. Он заглох. Самолёт упал на землю и взорвался. Экипаж из трёх человек погиб. Последние слова лётчика были: «Двигатель заглох, падаю…»
Полёты прекратили. Мы вернулись в расположение своей части. Рано утром весь полк и наш дивизион подняли по тревоге. На автомобилях мы выехали на место падения самолёта. Этот участок леса солдаты оцепили и стали собирать в чёрные мешки обгорелые остатки трупов: лётчика, штурмана и стрелка радиста. Остатки трупов находили вокруг воронки, оставшейся в результате взрыва самолёта.

Это было ужасно – собирать обгорелые бесформенные части тел погибших. В это время подъехала машина с руководителем местной немецкой администрации, который требовал, чтобы наш командир полка подписал акт о, причинённом взрывом самолёта, ущербе и компенсации этого ущерба. Командир полка выругался матом в адрес немецких сволочей и подписал этот акт. Немцы уехали. Мы весь день продолжали нашу ужасную работу – поиски частей тел погибших пилотов. На второй день начала работать следственная комиссия военной прокуратуры по факту крушения истребителя.

Продолжение следует.