Князь Долгорукий играл в благородном спектакле, в доме Корсакова. Представляли комедию Колень-д Арлевиля: Les chateaux en Espagne. Страстный актер конечно не думал в это время о губернаторстве, и чрезвычайно удивился рукоплесканиям всего партера, при произнесенном им стихе: «De quelque emploi brilliant puis me voir charge». «Долго, говорит он, я не мог понять, что это значит. Не было здесь никакой игры, никаких страстей в движении; речь холодная, простая!» Сойдя со сцены, узнал Князь Долгорукий, что он определен губернатором во Владимир и что публика принимала к нему произнесенный им стих комедии. «Все меня поздравили»,- говорил он, «все приветствовали, я поворачивался на все стороны, кланялся и не успел еще разобрать – рад ли, или нет, такой новости!». Вот так получил он официальное уведомление о своем определении. «Будучи,- говорит он,- недостаточен и без возможности платить деньги за все. Чему надобно было выучить детей, я обучал их сам закону веры и проходил с ними св. писание по Воскресеньям. В одно из них, 18 февраля. В день рождения старшей дочери моей, я изъяснял, в кругу моих ребятишек. То место из Нового Завета, где повествуется о десяти прокаженных, и беседовал с ними о благодарности, как вдруг приносят мне письменное известие, что 8 числа февраля (1802 г.) вышел указ быть мне губернатором во Владимире. Закрыв книгу и заплакав, воздал я хвалу Богу, как виновнику всех случаев, нас постигающих, которого обязаны мы благодарить за все; ибо все, что он ни творит, творит нам во благое». На другой день он получил уже указ по форме, и ему уже надлежало готовиться к отъезду. Горько ему было расставаться с Москвой. У жены его открылась чахотка и быстро приближалась к последнему своему периоду. Он должен был оставить ее в Москве и ехать один; детей тоже оставил с ней. Сможет ли она приехать после, это было ему неизвестно. Не хотелось ему расставаться и с домом. К которому привык. Обвиняя себя в малодушии, он упоминает в своих записках и о том, что ему жаль было расстаться с московскими забавами, с театром, с хорошим обществом; горько было жить опять в провинции. С людьми мало образованными – и «ехать искать новых бед и новых поношений». Недостаточность состояния в звании губернатора есть тоже горе, почти препятствие к благонамеренным успехам, которые много зависят от расположения к нему жителей губернского города. В провинциях любят, чтобы их тешили и веселили: этим почти определяется достоинство губернатора; под этим условием спешат на перерыв содействовать любимому начальнику. Всем губернаторам давали тогда по 3 тыс. рублей ассигнациями на переезд, или, как говорится технически, на подъем: Князю Долгорукому и того не дали, «или потому, что переезд был недалек, или для того, чтобы предвозвестить ему некрасную судьбу в новом состоянии». Занять было негде; заложить нечего: все вещи давно были в ломбарде. Но из всех родственников выискались двое: Князь Юрий Владимирович Долгорукий дал ему 2 тыс. рублей взаймы, и тысячу рублей подарила ему тетка его, Княгиня Шаховская. Вот в каком положении отправился он во Владимир. Подъехав к границе губернии, где каменный столб с чугунным гербом означал, что кончилась Московская губерния, Князь Долгорукий вышел из коляски, поклонился до земли своей родине и, по примеру предков, взял кусочек родимой земли в карман. Так въехал он в свою губернию. «Простите мне эту романическую выходку. Вспомните, что я еду из Москвы, из царства роскоши, довольства и свободы!». Приняв губернию, Князь Долгорукий почел своей обязанностью прежде всего объехать и осмотреть ее. При этом обзоре губернии, кроме предметов, входивших в прямую обязанность губернатора, осмотра дорог и мостов, числа дел и арестантов, Князь Долгорукий не оставлял без внимания и замечательных местностей, не пренебрегал народными преданиями, не уклонялся от впечатлений поэтических, и все, замеченное им, не осталось без последствий. В Суздале заинтересовался Спасо-Евфимиевым монастырем (который в то время был не что иное, как место заключения). По суздальским впечатлениям губернатор написал сочинение по истории Спасо-Евфимиева монастыря, которое, как сказал губернатор, «не пошло никуда и осталось при мне». В 1808 г., эта рукопись, или другая, из нее составленная, под названием: «Мемориал о Суздальском монастыре», была представлена им министру внутренних дел Князю Куракину (преемнику Графа Кочубея). «Рукопись эта,- говорил он,- найдется в моих прозаических сочинениях. Я прошу тех, кому она попадется в руки, обратит внимание не на слог, а на предмет и сердечное расположение автора, и тогда может быть сей труд вознаградит меня, хоть поздно, признательностью филантропа». Из слов автора можно заключить, что ее целью было желание улучшить участь арестантов. Это входило в прямую обязанность губернатора. О самом городе Суздале, расположенном на суходоле, Князь Долгорукий сообщал в своих записках молву, слышанную им от стариков, что имя его произошло от соединения двух слов: суш и дол, «составившего в обыкновенном выговоре сокращенную речь Суздаль». В Переславле-Залесском, который тогда входил во Владимирскую губернию, Долгорукий с вниманием осмотрел мыс Гремячий, где, по преданию, был построен домик, в котором жил Петр, во время построения ботика. При осмотре ботика Петра Первого, Князю Долгорукому - первому пришла мысль о необходимости сохранить и ходатайствовать о дозволении употребить для этого тут же придуманные им средства. «Между предметами, подействовавшими на меня более прочих, с огорчением и досадой видел я, что ботик Петра Первого, в Переславле, хранился в чужом селе, близ города и озера, на владельческой земле, в ничтожном сарае, и начинал уже разрушаться. С небрежением крайним присматривал за этим сокровищем последний член земского суда. Так-то время и люди уничтожают самые значительные трофеи. Я принял намерение ходатайствовать о возможном памятнике Петру Великому на самом месте его начальных подвигов». Эта мысль так заняла Князя Долгорукого и так казалась ему счастливой, что он боялся даже, чтобы, из зависти к ней, не помешали ее успеху. «Я в разных случаях видел обнаженные сердца человеческие, и знал, что зависть хитра сквернить непорочность. Чтоб оградить себя от нее, я письменно отнесся к г. Трощинскому, государеву секретарю; объявил ему мое намерение и просил увенчать его успехом. Оно состояло в том, чтобы построить приличное каменное здание, в котором могли бы охраняться от повреждения, как ботик, так и все остатки Петрова дома. Желая соединить с честью такого пожертвования дворянского и существенную пользу, я предполагал поставить жилые покои человек на шесть отставных инвалидов матросского звания, кои бы, по очереди, караулили все строение и, получая за то готовую пищу, не шатались по-миру». Государь обратил внимание на предположение Князя Долгорукого и утвердил его. Для бота «Фортуна» в 1803 году было выстроено специальное здание.

В этом же году последовало, с большим торжеством, перенесение ботика во вновь устроенное здание.

На строении была простая надпись: «Петру Великому усердный Переславль»; на другой стороне выставлены был год и число основания дома. При описании этого торжества Князь Долгорукий говорил: «Я мысленно переносился за столетие назад; воображение мое кипело; сердце трепетало от радости, что привел меня Владыка всех миров исполнить патриотическое сие предприятие. Легкие волн озера, едва движимые тонким ветром, протекали к берегу Гремячего мыса и, омывая ступеньки здания, как-бы поклонялись памятнику того, кого некогда носили на себе, преобразуя в юности его исполинские силы». При этом тожестве была читана Ода Князя Долгорукого на этот случай, замечательная не торжественной громкостью, которую отличались тогдашние оды, не державинской высотой, но тем, чем отличаются все стихотворения Князя Долгорукого: глубоко-прочувствованной мыслью, смело и просто выраженной. Вот для примера из этой оды мысли простые, не громкое, но замечательные и смелые мысли поэта: Когда потомок предка хвалит, Ужель сим подвигом умалит Он современников своих? О нет! – Для мудрых на престоле Той славы быть не может боле, Что смело хвалят т других! Не лесть, в сей день воскликновенья, Наполнив душу восхищенья, Внушает нам их имена! Не лесть: исчезла их награда; Не рабий страх: уже досада Владык умерших не страшна! Так был основан один из первых провинциальных музеев России. И предназначался для "сбережения от повреждений как петровского ботика, так и всех остатков дома Петрова". На обратном пути по губернии, мы видим уже в нем живую впечатлительность поэта. Закончив обзор, как обязанность, он предается всей свободе мечты и красотам природы. Между Гороховцом и Вязниками, «нельзя не плениться,- как говорил он,- уголком земли, в котором природа рассыпала столько прелести. Погост Архидиакона Стефана, на крутой горе, под которой извивается Клязьма, есть место превосходной красоты. Унылое воображение находит здесь самую приятную пищу. Нигде разум человеческий не сыщет такой сладкой мечты, какую тут вид естественной картины подарит сердцу чувствительному, и при восходе солнца, и при закате. Я здесь часто забывал, в размышлениях разнородных, откуда, и куда, и где я». Эти впечатления произвели потом стихотворение: «Размышление на берегу Клязьмы, при погосте архидиакона Стефана». Природа! Здесь и я почувствовал тебя. С горы среди могил у ног дубов ветвистых, Я в Клязьме вижу ток то мрачных струй то чистых; Естественное зря движение воды, Смотрю больших судов на скромные следы, И думаю: вот так судьба дни смертных косит; Вода несет суда, а время жизнь уносит; За каплей капля вод в моря бежит из рек,- Живой пример, как мы день за днем гоним век. Объехав всю губернию и возвращаясь уже во Владимир, заметил он еще одно место и одно предание. «В семнадцати верстах, или еще ближе от города,- говорил он,- есть озеро (Озеро Поганое https://ok.ru/nash.krai.33/topic/65673714668832 ), почти согнившее, подобное большому болоту, в которое, как повествует предание, брошены были Кучковы дети (сыновья боярина Кучки), шуренья и убийцы Андрея Боголюбского. Это подало повод к сказке народной, будто бы в Петров день, в самую полночь, слышен в озере стон, и ветер кидает коробы с места на место. Чего, заключает он, не представит прихотливое воображение?». О Ботике Петра В 1688 – 1692 гг. Пётр на Плещеевом озере в Переславле-Залесском строит учебную флотилию, так называемую "Потешную флотилию". Были построены: судоверфь (1688 г.), деревянный дворец с хозяйственными службами (1691 г), и были приглашены военные голландские мастера. В 1722 г. Петр I, посетив в последний раз Переславль и, вероятно разгневанный небрежностью местных властей в сбережении его судов, дал собственноручный указ следующего содержания: "Надлежитъ Вамъ беречь остатки кораблей, яхты и галеры, а буде опустите, то взыскано будетъ на васъ и на потомкахъ вашихъ, яко пренебрегшихъ сей указъ. ПЕТРЪ Данъ въ г. Переславлѣ въ 7 день февраля 1722 года». Но пожар 1783 г. уничтожил все, кроме Петровского ботика. С того времени ботик Императора Петра Великого находится в Переславском уезде близ озера Плещеева в казенном имении, при селе Веськове. Впоследствии это имение было пожаловано в помещичье владение, но ботик все сохранялся в нем под надзором крестьян села Веськов.