ТРАДИЦИОННЫЕ ОБРЯДЫ И ПРАЗДНИКИ ВЕСЕННЕ-ЛЕТНЕГО ЦИКЛА У РУССКИХ СИБИРИ: РАСТИТЕЛЬНАЯ И ОРНИТОМОРФНАЯ СИМВОЛИКА.

ЧАСТЬ 2
СООТНОШЕНИЕ ГЛАВНОГО ПЕРСОНАЖА И РИТУАЛЬНОГО СИМВОЛА В ОБРЯДАХ ВЕСЕННЕ-ЛЕТНЕГО ПОГРАНИЧЬЯ (анализ результатов, приведенных в таблице1 в тексте статьи)
Название обряда, ареал его распространения и время фиксации Календарная приуроченность Главный персонаж (герой) ритуала Ритуальный символ и действия с ним.
«Похороны кукушки», Томская губ., Мари-инский у., (Красно-женова, 1914) Праздник Вознесения — Троицын день В сибирских описаниях главный персонаж ритуала отсутствует* Украшенный бусами и лентами цветок «кукушкины слезки», который девушки-подруги закапывают в лесу
«Проводы березки», Тобольская губ., Тюменский у., (Го-родцов,1915) Троицкая неделя «Девочка-березка» 10-12 лет, принимавшая участие в плясках и хороводах, держась за ствол наряженного в девичью одежду деревца Деревце березки, которое вечером на берегу реки или озера «девочка-березка» разряжает и под пение «жалобных песен» бросает в воду
«Вождение колоса», Владимирская губ., Юрьевский у., (АРГО, сер. XIX в.) *в «российских» — в к (Журавлева, 1998) Период цветения и колошения ржи ачестве «героя ритуал Специально наряженная и украшенная лентами девочка лет 12-ти — «колосок» а» может выступать « Горсть созревающих колосьев, которую «девочка-колосок» срывает в ржаном поле, а позже бросает у церковной стены <девушка-кукушка»
***
Определение типологической принадлежности подобных обрядов связано с определенными трудностями. Обладая набором признаков, характерных для обрядов календарного цикла (прежде всего, очевидной приуроченностью к определенному календарному периоду) рассмотренные ритуалы обнаруживают явную связь с обрядами жизненного цикла (пространственное перемещение героя ритуала, его временная ритуальная смерть и пр.). По этой причине указанные ритуальные действия можно рассматривать как переходные, по своей сути, обряды совершеннолетия.
«Девицы и молодицы» в названных обрядах выступают как представительницы особой социовозрастной группы, члены которой обладают общим, с точки зрения традиционной культуры, биосоциальным статусом как лица, уже достигшие брачного возраста, но еще не ставшие родителями. Именно они, судя по многочисленным материалам, и являлись организаторами переходных обрядовых действий, главная роль в которых отводилась девушкам, достигшим совершеннолетия в истекшем году. При этом сама приуроченность девичьих переходных обрядов ко времени весенне-летнего пограничья была, по всей видимости, не случайной, поскольку представления о сопоставимости и взаимодействии человеческих жизненных циклов и цикличных явлений природы являлись существенной и устойчивой чертой традиционного мировоззрения в целом.
Происхождение обряда «похороны кукушки», согласно гипотезе, выдвинутой Т.А. Бернштам, было связано с неким переходно-возрастным обрядом девушек-невест и молодиц, «вступавших в определенное время года в ритуальную связь между собой и в сакральную — с тайной высшей силой», представленной образом кукушки26. Таким образом, русские сибирские материалы, зафиксированные во второй половине XIX — начале XX вв., сохранили глубоко архаичные мифологические представления и связанные с ними ритуальные практики, в которых наступление социальной зрелости (в данном случае, переход девушек в категорию «невест») ставилось в непосредственную зависимость от достижения ими физиологической зрелости.
В заключение отметим, что вопрос о переходных обрядах в славянской культурной традиции вплоть до настоящего времени остается дискуссионным. Впервые он был поставлен еще Д.К. Зелениным, который вскрыл связь обряда «скакания в поневу» с празднованием совершеннолетия девушек и тем самым отнес его к разряду переходных, признав ошибочным мнение о том, что «обряды инициаций на девушек не распространяются» .
В отечественной литературе, в той или иной мере касавшейся данного вопроса, наметилась до некоторой степени парадоксальная ситуация. С одной стороны, со ссылкой на классический труд В.Я. Проппа, посвященный русской волшебной сказке, исследователи отмечают детальную разработку и широкую представленность сюжета инициации в славянском повествовательном фольклоре28. С другой стороны, многие авторы выражают сомнение в том, что переходные обряды когда-либо существовали у восточных славян в четко оформленном виде: «факт существования инициационных обрядов у славян, — пишет, к примеру, Е.С. Новик, — не зафиксирован»29. В.И. Еремина также отмечает, что древние славяне «не знали инициации как ритуального действа в целом» .
По мнению Т.А. Бернштам, элементы переходных обрядов, составлявших «более или менее самостоятельную обрядовую систему», были включены в различные обрядовые циклы — календарный, родильно-крестильный, свадебный и похоронно-поминальный . Отсутствие инициации у славян, как считает А.К. Байбурин, компенсировалось, таким образом, тем, что «ее функции в какой-то мере оказались распределены между другими обрядами»31. Более того, в совместной с Г.А. Левинтоном статье, автором было выдвинуто предположение, что «не наличие, а именно отсутствие» ритуала явилось основанием для появления фольклорных текстов на сюжет инициации32.
Применительно к славянской культурной традиции можно, по всей видимости, вести речь об особой системе переходных обрядов, существовавшей либо самостоятельно, либо, что более вероятно, — в качестве составной части других обрядовых циклов, которая фиксировала различные состояния человека, связанные с изменениями его социовозрастного статуса. Одним из примеров подобного рода и является обряд «похороны кукушки», зафиксированный у курских переселенцев.
Сравнение обрядовых комплексов старожилов и переселенцев Сибири выявило крайне неравномерное функционирование образа птицы в фольклоре и традиционной обрядности разных групп славянского населения. Причины указанных различий в значительной степени обусловлены особенностями исторического и духовного опыта разных групп старожилов и переселенцев Сибири, а также спецификой их адаптации к окружающей среде и природно-климатическим условиям.
Любимова Г.В.