Автор: Ольга Добруш

#проза_Ольга_Добруш
«От чего Великие Пустоши так зовутся, и почему Огонь так любил там резвиться до сотворения мира»
Неспроста ты у меня про Пустоши спрашиваешь. Места те древние, глухие, от мира сего отвёрнутые. Хочешь туда податься, чтоб земельки той насыпать в заговоренную ладанку, что Ягуся подарила? Силу Огня заиметь? А место то и вправду не простое. Садись у печи, слушай. Это не сказка, это – память земли. А я её хранительница.
Звались они изначально не Пустошами, а Диким Полем. Простор таким был, что дух захватывало. Не то что степь, нет. Степь – она живая, травой шелестит, ковылём дышит, цветами пёстрыми усыпано. А то Поле… Оно было до травы. До цветения жизни. Там была одна воля, бескрайняя свобода, равнины, куда взгляд ни кинь. Ни тебе гор величавых, ни тебе нор подземных, ни тебе песен под луной. Только ветер да бесконечный простор под самым куполом неба.
И был он – первый след. Первая печать на ещё не остывшей кожице мира. Место, где ткань мироздания была тоньше всего, где то, что было до, проступало наружу, как древний рисунок на потёртом холсте.
А почему же братец Огонь так его любил? Да потому что Огонь там был дома, и Дикое Поле - его колыбель, откуда он вышел и где возмужал.
Ты думаешь, огню что нужно больше всего? Дрова? Сухое поле? Нет, дитятко. Больше всего ему нужна свобода. А на том Диком Поле свободы было больше, чем самого неба. Ему не за что было зацепиться, нечего было жечь. Он мог просто быть. Распластаться рыжим ковром до самого горизонта, танцевать вихрем выше самых высоких туч, кувыркаться и играть с ветром, не боясь причинить вред – потому что вредить там было нечему.
Он не жег – он светил. Он был единственной красной красой на том серебристо-сером полотне. Он пел свою дикую, трескущую песню, и эхо от неё разносилось в никуда, терялось в бесконечности. Он был царём и богом этой ничейной земли, этим вечным праздником непослушания. Наплясавшись он уходил спать, для того чтобы снова резвиться в Диком Поле. Однажды мне пришлось его разбудить.
А потом... потом пришло Творение. Пришла Жизнь. И да, он вдохнул в неё тепло, однако ему захотелось большего… Появилась трава – он её опалил. Полезли из земли деревья – он спалил их. Поползли камни – он раскалил их докрасна.
И всё это он делал не со зла, а по природе своей – не мог он не жечь то, что может гореть. Он думал, что это новая игра.
Но каждая травинка, каждый росток был дитём Земли, Воды и Воздуха. Их дети воззвали, заплакали. И стихии пошли войной на буйного царя Дикого Поля. Не чтобы убить, а лишь для того, чтоб усмирить.
Был великий бой. Земля разверзалась, чтобы поглотить Огонь. Вода лилась водопадами, чтоб затушить. Воздух выл и вырывал у него силу. Они загнали Огня, связали, сделали ручным. Позвали Холод, чтобы тот сковал его оковами льда и страха.
А Дикое Поле... после той битвы оно и стало Пустошью. Выгорело дотла. Остыло. Окаменело. Огня не стало, и оно опустело. Дух свободы был повержен вместе со своим господином.
Теперь это место – как шрам. Напоминание о том, каким был мир до войны стихий. Это память о дикой, необузданной силе, которую можно запереть, но не убить.
И потому братец Огонь до сих пор вздыхает по тем временам. Когда он в печи моей буйствует и пытается вырваться – это он не злится. Он вспоминает. Вспоминает свой простор, своё Дикое Поле, свой бескрайний дом.
А Пустоши так и зовутся Великими – ибо велика была их свобода. И велика была потеря. Там и сейчас гуляет лишь Ветер да тени былого буйства. И только я, древняя, да братец Огонь помним их истинное имя. И тоскуем по нему.
Вот так-то. А теперь глянь-ка на пламя в печи. Видишь, как оно лениво тянется к полену? Ты думаешь, оно смирилось? А видишь, как вдруг вспыхивает языком, подымаясь к самой трубе? Это оно пытается достать до неба. Как тогда. На Пустошах.