Самарканд

Дмитрий Липатов ЧАСТЬ 3
Гостиница «Интурист» С какой завистью в начальных классах, бегая у гостиницы «Интурист» после уроков, мы смотрели на беззаботно жующих иностранцев!
Те, кто понаглей из нас, поднося руку ко рту, имитируя вытаскивание из него чего-то тянущегося, говорили на ломаном русском проходящим мимо иностранцам: «Жвачка, жвачка». Выглядело это примерно как «Чиерт побъери» из фильма «Бриллиантовая рука». Иностранцев поначалу шокировало такое приветствие местного населения, но, поняв, в чем дело, иногда угощали. Ягодный запах и вкус нежной пластинки, тающей во рту,— ощущение незабываемое и ни с чем не сравнимое. Бумажная обертка жвачки с загадочными буквами еще долго сохраняла запах и была впоследствии предметом гордости и обмена. Ташкентская макаронная фабрика выпустила позже экспериментальную партию отечественной жвачки. Выглядела она как ириска: такой же консистенции и твердости. Самое обидное — бумажная обертка прилипала к нашей жвачке, как к ириске, оставляя кусочек обертки у тебя во рту.
Мы радовались и этому, потому что не были избалованы кулинарными изысками и довольствовались тем, что было на рынке: горячая и вкусная, набитая луком самса, чебуреки с луком и небольшим добавлением мяса домашнего животного, плов и, конечно же, знаменитая самаркандская лепешка. Магазин представляли: синяя курица с длинными и худыми, как у камчатского краба, ногами и зеленоватого цвета продолговатый предмет, называвшийся колбасой.
Там же, у гостиницы «Интурист», я впервые в жизни увидел негра. Об их существовании напоминал плакат в школьной библиотеке, где, взявшись за руки, стояли китаец в соломенной шляпе, европеец, в молдаванском костюме и папахе, и негритенок с оперением вместо трусов, видимо, изображая дружбу. Хотя я бы стеснялся дружбы с полуголым мальчиком. Подождали, пока негр отойдет на безопасное расстояние, и, громко крикнув ему вслед: «Анжела Дэвис», убежали.
У взрослых была каша в голове, что говорить про детей. Вот так, убегая с чувством исполненного долга, мы тоже внесли свой вклад в дружбу народов. Касым и Диляра Из трех форм любви: «Ромео и Джульетта», «Зита и Гита», «Рам и Шам» — Касым с Дилярой выбрали первую. Отец Диляры сам решал, как провести вечер молодым. Прочитав в газете анонс культурного отдыха Самарканда, он предложил им один из трех, по его мнению, одинаковых индийских фильма. Пояснив при этом: какая разница, как называется фильм, если в нем играет его любимый актер Радж Капур. Молодые сделали выбор и были удивлены, что, прибыв по адресу, оказались не в кино, а в театре.
У входа современного здания театра работал фонтан. Что может быть прекрасней вечерней прогулки с любимой девушкой рядом с оплотом культурной жизни города — театром имени А. П. Чехова! Прекрасная погода , красиво одетые люди: в ожидании начала спектакля, держась за руки и любуясь небом, усеянным звездами, каждый из молодых мечтал о своем. Касыма тяготили мысли о скором прохождении срочной службы, Девушку, надежды на скорую свадьбу. Осторожным движением руки Касым вытащил из правого кармана брюк плоскую баночку зеленого цвета, с которой никогда не расставался. По инерции, прочитав надпись на русском языке «Вазелин», вспомнил рассказ приехавшего из Томска Димана, родители которого проживали этажом выше. Сдавая зачет по физкультуре пять километров на лыжах в тридцатиградусный мороз, студенты смазывали им то ли лицо, то ли лыжи, надев при этом целлофановый пакет на яйца и замотав ноги в газету. Слава Аллаху, Самарканд город тепла и любви, а в баночке находился не вазелин. Открыв крышечку и набрав ею небольшое количество содержимого баночки, Касым украдкой посмотрел на зачарованную фонтаном Диляру. Ему и родителям нравилась девушка свой простой и опрятностью. Касым понимал, свадьба не за горами. Сделав небольшую горку на ладони, привычным движением забросил ее под язык. Приятное жжение и специфический вкус усилили восприятие действительности. Он знал, что Диляре не нравится его вредная привычка. Разными способами она отговаривала Касыма от этого занятия, рассказывая даже о составе зелья. Ничего плохого в курином помете и известке Касым не видел. В первом он по уши копался в детстве, а вторым пользовался при строительстве своего дома. Тем временем к фонтану с разных сторон подошли две группы подростков, в которых выделялись два взрослых парня. Их встреча проходила в нескольких метрах от фонтана, поэтому Касым с Дилярой весь небольшой, красочный диалог слышали хорошо. Решат и Леха были в темных майках и черных брюках. Их руки, густо покрытые наколками торчали из маек, как плети. Судя по разговору, Решат, отсидев свой срок, «откинулся» раньше. — Как там? — спросил Решат, подмигнув Лехе. — Нормально,— ответил Леха. — Чо п*здишь? — продолжал Решат. — А х*ли спрашиваешь? — парировал Леха. Затем, медленно раздевшись, разогнав зевак, нырнули в фонтан. Немного поплавав в бассейне, вылезли и стоя в черных, мокрых трусах, продолжили разговор. Интеллигенция, предвкушая эмоциональную бурю предстоящей постановки, не вмешивалась в монотонные будни местных хулиганов. Касым инстинктивно понял, нужно уходить. До начала первого акта оставалось пять минут. Незаметно и смачно сплюнув через плечо, оставив после себя небольшую лужицу зеленого цвета, Касым взял Диляру под руку и повел в театр. По дороге он осторожно объяснил девушке, что ее любимых индийских песен не будет, да и «кина», собственно говоря, тоже. Буревестник Накануне очередного съезда КПСС, о чем оповещали плакаты и транспаранты, висевшие где надо и не надо, я, Славик и Сервер издевались над продавцами магазина «Мелодия» на Ленинской. Мы интересовались, не поступили ли виниловые пластинки с записями еще не начавшегося съезда? Деловито осмотрев нас и не чувствуя подвоха, продавщицы перебирая пластинки, считали съезды, не поняв в конце, почему на их отрицательный ответ мы хором смеялись. За магазином «Мелодия» расположился большой жилой двор, из которого периодически вечером появлялся мужик с огромным вараном на ошейнике. Прогуливался сам, заодно и крокодила своего показывал. Видел это потому, что проживал рядом на улице Ленина, 46, между парикмахерской и хлебным магазином, и шлялся с утра до ночи по центру. Справа от магазина «Мелодия» – Военторг, далее кафе. Наскребли как-то денег, зашли, купили по беляшу и кофе, встали за покосившийся столик у стены. Только приступили к трапезе, подошел приличного вида мужик со стаканом, слегка навеселе. Спросив разрешения, он устроился за наш столик. Проголодавшимся, нам было не до него, поэтому, когда он начал громко, с выражением читать стихи, мы ели как ни в чем не бывало. Народ за соседними столиками, косился на нас подозрительно. Кофе с беляшами к третьему стиху закончились, и заметив это, поэт, дабы задержать благодарных слушателей, принялся декларировать «Евгения Онегина», как сейчас бы сказали, в гоблинском переводе. После первой фразы: «Зал*пой красной солнце встало, Онегин встал, протер *****ло», продавщица, громко возмущаясь, пригрозила милицией, которая, собственно, и появилась на третьем четверостишье. Славик М., Сервер и я стояли, открыв рот. Его уводили под перефразированную басню Крылова. Картинно скрестив руки за спиной, обращаясь к милиционерам, как гордый буревестник, произнес: «Козел останется козлом, хоть ты усыпь его звездами». Геологоразведка Отдельной темой в школе стояла геологоразведка — небольшой поселок, находившийся недалеко от самаркандского аэропорта. Своей инфраструктурой поселок геофизиков напоминал маленький городок с современными строениями, не похожими на остальные. Выбрав обучение в нашей школе, одной из лучших в городе, администрация поселка организовала бесплатный автобус, возивший учеников на учебу. Отдаленность очагов культуры или завышенная планка родительской интеллигентности выделяли молодежь этого поселка из основной массы учащихся. Это сейчас мы с долей иронии слушаем песни о косматом геологе, а тогда я стоял и внимал Аркаше Усманову, который хвалился коллекцией природных минералов и рассказывал о поездках в поле. Прозвище «Заяц» к Старкову Андрею приклеилось после нарисованного им полинявшего животного на уроке рисования. За рисунок преподаватель рисования Леонид (в миру «Леня лысый») поставил ему четверку, но народ не обманешь. Нарисован он был с душой и, похоже, с зеркала. Подрисуй ему очки — и вот тебе фотография на комсомольский билет. Перед уроком рисования на перемене, преподаватель выстраивал нас вдоль стены перед дверью. Кабинет располагался на первом этаже школы рядом с библиотекой. Все вокруг бесились, бегали по портфелям, а мы стояли, как перед расстрелом. Игорь Ч. выделялся на фоне геологоразведчиков своей массой, обаянием и остроумием. Иногда на перемене мы слушали его монологи на тему русско-узбекского фольклора. Рассказывал он за двоих: за Карабаса Барабаса и Саксаул-болу (Буратино). Представить его в роли Карабаса — куда ни шло, а в роли Буратино с тоненьким голоском — это надо видеть. Вечерело, в каморке папы Карло сидел Буратино. В очаге, нарисованном на холсте, потрескивали дрова. Постучали в дверь. «Тук-тук-тук» (Стучит ногой.) Буратино: «Ким бу?» Карабас: «Мен Карабас Барабас, папа Карла кани?» (Грубо.) Буратино: «Папа Карла бозорга». (Пискляво.) Карабас: «Мальвина чи?» Буратино: «Мальвина театрга». Карабас: «Сен чи? Сен ким?» Буратино: «Мен Буратино». Карабас: «Сен Буратино? Мана сенга, мана сенга». Буратино: «Ой-ой-ой, скотина». (Очень пискляво.) Его репертуар на днях пополнился еще одной басней «Стрекозешка и муравьяшка» по мотивам одноименной басни Крылова. Однажды на хлопке девчонки пожаловались учителям на силуэт и шум на дереве возле туалета. Разобраться с данным фактом доверили самому мужественному представителю мужской половины — преподавателю физкультуры Ильдару Мунировичу. Только у него висел на шее свисток. Неслышным шагом Чингачгука в спортивном костюме он подкрался к дереву. Выходящих из туалета препод встречал, прикладывая палец к губам и произнося: «Тс-с-с». Народ шарахался в сторону, думали, допился. К тому времени силуэт заметил рекогносцировку противника и, меняя позицию, с грохотом упал с дерева. «Какого х*я ты там делал?» — интеллигентно поинтересовался физрук, подходя к лежавшему на земле Игорю. Вытаскивая из задницы застрявшую иголку и пнув огрызок яблока, Игорек ответил: «Плоды собирал». Внимательно оглядев «плодовое» дерево и не найдя на нем ничего, кроме иголок, Ильдар Мунирович оценивающе посмотрел на сто двадцать килограмм живого веса и вопросов больше не задавал. Нам Игорек рассказывал что-то про звезды и кометы, пролетающие над нашим туалетом. Мы слушали его улыбаясь и, хлопая по плечу, успокаивали: «Звездочет ты наш дорогой». Каратэ Очень популярна в Самарканде была литература по изучению восточных единоборств, йоги и камасутры. Объединяли их не только восточные корни и философский смысл, а еще и фактура самого издания. Желтые листки, перепечатанные в сотый раз, картинки, больше похожие на «пляшущих человечков» из Конан-Дойля, и шрифт, принадлежавший одной и той же печатной машинке, наводили на мысль о едином издателе. Данные книги, желтизной напоминали перепечатки «Самиздата». Ходили слухи, что изданием и распространением печатных сборников занимались глухонемые. Купив однажды за приличные деньги брошюру по каратэ, дойдя до раздела «Удары ногой», мне показалось, что в дружной бригаде издателей затесались слепые. Перевернув страницу с заголовками «Мае гири» и «Йоко гири», я оторопел. У одного из двух лысых каратистов, внезапно выросли волосы, и стоял он в непривычной для себя позе, называемой в народе «раком». Второй стоял сзади и держал предыдущего за талию, видимо «маегиря» его, потому что далее текст отсутствовал. С большой надеждой переворачивая следующую страницу под заголовком «Маваше гири», я надеялся, что не придется тратиться на «Камасутру», но был разочарован. Верхней стороной стопы, с жестокостью на лице, наголо обритый каратист наносил удар напарнику в ухо. Качество черно-белых рисунков нас не устраивало, хотелось посмотреть на этих чудо-драчунов в цвете, узнать о них побольше. Такие фотографии и комментарии к ним печатались в разного рода изданиях, «Вокруг света», например. Вооружившись режущим инструментом, Эдем, Нариман, Рома и я направились в городскую библиотеку имени Пушкина на бульваре. Удачно пройдя «фейс контроль» на первом этаже, поднялись на второй. Записались в читальный зал и, взяв толстые подшивки разных журналов, принялись за дело. Заметив нездоровый интерес к литературе у учащихся, не похожих на всех остальных в зале, библиотекарша с подозрительной ухмылкой направилась к нам. В читальном зале, тяжелым бременем висела тишина, нос щекотало от запаха пыли и старых книг, в углу у стола горой стояли фолианты, за окном голуби царапали подоконник. Видя в толстой тетке угрозу, Нариман предложил нам вспомнить диалог третьего класса на узбекском языке. «Остальное,— сказал он,— сделаю сам». Женщина застыла, услышав, как русский, кореец и татарин говорили между собой: «Менинг фамилиям Липатов. Отын чи? Сен ким? Менинг фамилиям Маматкулов»,— и так далее. Нариман, чтобы разморозить тетку, попросил у нее «Слесарное дело» за девятый класс на узбекском языке. Больше мы ее не видели. Она его, наверное, до сих пор ищет. Вырезая все, что нужно и не нужно, наткнулись на изображение культуристов и вспомнили, что классные фотографии видели в будке по ремонту обуви напротив кинотеатра «Орленок». Бросив все, побежали туда. Впоследствии хотели грабануть старого еврея, обладателя заветных фотографий, мозгов хватило не делать этого. Пропал интерес к культуризму: сколько бы ты ни съел добавок, накачанным, как на картинке, не станешь. Через некоторое время наши желания заниматься в секции каратэ исполнились. Пошили черные кимоно и ждали первых тренировок. Черные пояса пришлось выбросить и заменить на белые. Тренировки проходили в спортзале сельхозинститута на Багишамале. Перед тренировкой гулял по красивому парку учебного заведения, дышал свежим воздухом знаний, наполнявшим все вокруг. Однажды, наслаждаясь ароматом чужих знаний, обратил внимание, что пахнут они конским навозом. Под кронами больших деревьев, рядом с клеткой для животных, расположилась группа студентов в белых халатах с преподавателем. В трех метрах от загона стояла часть памятника «Медный всадник». В отличие от произведения Фальконе, у коня, стоявшего рядом с молодежью, были подняты не две передние ноги, а одна правая задняя. Огромного размера градусник, торчавший из ж*пы животного, как бы говорил о законченности архитектурного ансамбля, заменяя всадника. На ум пришло название композиции: «Бедный взадник». Тем временем лабораторная работа у студентов продолжалась. Мне показалось, что на температуру животного хотели посмотреть не только учащиеся, но и мухи, облепившие градусник. Возможно, абсолютное незнание ветеринарного дела, или серьезные лица будущих зоотехников заставили меня посмотреть не на комичность ситуации, а на практическое использование ее на селе. К примеру, захотел кузнец подковать кобыле заднюю правую ногу, на ей в ж*пу градусник — и куй на здоровье. Жаль, для меня остался загадкой алгоритм поднятия остальных ног. Ответ, видимо, скрывался в следующей лабораторной работе.