Смелый Тидей быстро собрался в путь и на следующий же день отправился в Фивы. Его молодая жена очень опасалась за его жизнь, но Тидей объяснил ей, что послы пользуются неприкосновенностью, и Деипила успокоилась, хоть и отпустила мужа не без тревоги. Путь занял у Тидея несколько дней. Он миновал Коринф, прошёл Истмийский перешеек, по левую руку от него осталась Мегара, а справа – Аттика. К северо-западу, где уже начиналась Беотия, он миновал гору Киферон и вскоре вступил в Фивы.
Этеокл принял посланника, восседая на троне в окружении многочисленных придворных и вооружённой охраны, встретившей Тидея ощетинившимися копьями. Тидей, хоть и не рассчитывал на тёплый приём, был, однако, неприятно поражён тем, насколько негостеприимно и угрожающе встречали его в царском дворце. Он прошёл по тесным пространствам фиванской цитадели, едва не касаясь направленных на него копий. Казалось, стражники ждут только приказа, чтобы разорвать Тидея на куски.
С того самого ночного визита Тисифоны Этеокл жил только ненавистью к брату и страхом лишиться власти. Эти чувства до такой степени завладели им, что молодой фиванский царь стал самым настоящим помешанным. Даже хладнокровный Креонт был в глубине души удивлён произошедшей в Этеокле перемене.
– Говори, что привело тебя сюда, да покороче, если тебе дорога жизнь. Не забывай, что ты находишься перед царём Фив, наследником славного Кадма. В моём праве поступить с тобой так, как я захочу, сообразно лишь моей, а больше ничьей воле, – с угрозой и издёвкой сказал безумный царь.
– Не слышал я прежде, чтобы блаженный Кадм или его потомки когда-либо угрожали послам смертью! – сказал Тидей. – Да и не тебе называть себя царём Фив. Назначенный тебе год твоего царствования закончился. Верни же трон Полинику. Он теперь законный властитель.
– Ты, голодранец, оказываешь мне великую честь. Не знаю, хватит ли моих сокровищ, чтобы отблагодарить тебя за такое ценное предложение. Кем же повелишь стать мне, законному владыке Фив? Конюхом или посыльным у моего великого брата?
– А ты теперь жди своей очереди, чтобы вновь, спустя год, вступить на царский трон, – отвечал Тидей. – Можешь жить в Фивах, как брат царя. Хочешь, забирай себе любой из городов Беотии и правь там. Или, если угодно, можешь отправиться, куда сам захочешь. Никто тебя не будет удерживать и препятствовать тебе. И даже снабдим тебя золотом и вооружёнными спутниками, каких ты захочешь взять с собой. У брата твоего этого не было, когда он бежал из Фив, спасаясь от тебя, но не будем считаться. Так верни же Полинику его законные права и будешь пользоваться почётом и уважением не только в Фивах, но и повсюду в Элладе. И сам я клянусь, что буду считать себя твоим должником.
– Что же, мало ему аргосского трона? Хочет он в двух царствах править? Не бывать тому. Да и народ фиванский не позволит мне отдать трон. Нет ничего хуже для царства, чем частая смена правителей. Так и передай ему, что не отдам трон, а ещё скажи ему…
– Отдашь! – перебил Тидей Этеокла. – Не хочешь отдать по-хорошему, так отдашь по принуждению. Умоешься кровью и слезами. Не думай, что тебе сойдёт с рук то, что ты попрал честь и закон. Закончилось твоё время! Ожидай расплаты!
С этими словами Тидей развернулся, оттолкнул стражников и быстро выбежал из зала. Придворные стояли в смущении, не зная, как повести себя и что сказать. Многие в глубине души считали, что Этеоклу следовало бы отказаться от власти и поступить в соответствии с тем, как было установлено их первоначальным договором с Полиником.
Взбешённый царь поднялся с трона и закричал вслед Тидею, который не мог его слышать, потому что был уже за пределами дворца:
– Бежишь, мерзавец! Не уйти тебе далеко! Креонт, отправляй отряд вдогонку!
Многие, хотя и содрогнулись в душе от такого вероломства, но перечить царю никто не осмелился. Пятьдесят фиванцев отправились короткой дорогой наперехват Тидею. Они спешили, чтобы раньше своей жертвы достичь теснины на Огигской дороге. Это место самой природой было создано для засады. Там дорога, и без того узкая, оказывается зажатой между лесистым склоном с одной стороны и пропастью – с другой. Когда-то именно здесь подстерегал путников Сфинкс.
Тидей шагал не торопясь. Калидонец был весьма доволен тем, как он побеседовал с Этеоклом и даже, как ему казалось, унизил заносчивого царька. Внезапно чуть впереди, в лесных зарослях, Тидей заметил блеск, который не мог быть ничем иным, как отражением света солнца на щитах вооружённых людей. Тидей окликнул неведомых воинов, но вместо ответа отовсюду посыпались на дорогу враги – и спереди, и сзади, перекрывая любые возможные пути к бегству.
Тидей, не теряя времени, устремился к каменистой насыпи на краю обрыва, той самой, усевшись на которой, Сфинкс когда-то загадывал свои загадки. Тидей схватил там с земли огромный камень, поднял его обеими руками и швырнул прямо в толпу наседающих на него врагов. Насыпь была крутой и неудобной для нападающих, камень тяжёлый, поэтому вся толпа откатилась назад. Несколько раненых осталось лежать у подножия. Тидей, как молния, ринулся вниз, быстро поразил мечом нескольких растерявшихся врагов и затем так же быстро взобрался обратно, на вершину каменистого гребня.
Он извлёк из-за спины несколько метательных копий и принялся бросать их в гущу подступающих фиванцев. Ни один дротик не пролетел мимо цели. Затем он вновь повторил атаку, бросившись с мечом в толпу врагов.
– Неужели мы, числом пятьдесят, не одолеем его одного! – воскликнул потомок спартов Ктоний, который был главой отряда. Это были его последние слова, потому что брошенное меткой рукой Тидея копьё вонзилось в шею Ктония и заставило того умолкнуть навеки.
Фиванцы не отступали, хоть и потеряли уже многих, включая своего предводителя. Но им было трудно нападать на узком склоне, они только мешали друг другу. С каждой новой потерей слабел и их боевой дух. Их противник же, напротив, только разъярялся всё сильнее и сильнее. Можно было подумать, что это не человек, а какой-то бессмертный бог сражается, приняв облик Тидея.
Когда фиванцев осталось всего лишь несколько человек, они бросились бежать, но Тидей не дал им уйти. Весь фиванский отряд погиб, за исключением одного-единственного воина, которого Тидей отпустил в Фивы, чтобы тот рассказал там об участи своих товарищей.
Этеокл тем временем, сидя во дворце, с нетерпением ждал от посланного им отряда победных вестей. Время шло, и он всё сильнее начинал терзаться неизвестностью. Не в силах превозмочь своё волнение, царь отправился на городскую стену, где уже находились десятки родственников воинов, что отправились в погоню за Тидеем.
И вот, когда солнце уже начало склоняться к закату, вдалеке показалась одинокая фигура, устало бредущая к городу. Это был Мэон, единственный оставшийся в живых участник фиванского отряда. Не в силах вынести мук ожидания, матери и жёны ушедших воинов выбежали из городских ворот навстречу ужасным известиям, которые нёс им вестник. По горестным воплям, достигшим ушей Этеокла, он понял, что отряд погиб. Царь, тем не менее, дождался, пока одинокий воин достиг стен города, выслушал его донесение о событиях, не проронив ни звука, а затем отправился к себе во дворец, бросив Креонту вполголоса:
– Казнить этого труса!
Несмотря на опустившийся вечер и темноту, несчастные родственники убитых воинов устремились на место кровавой бойни. Всю ночь при свете факелов они собирали останки погибших и оплакивали своих сыновей, мужей, отцов и братьев.
Зевс с вершины Олимпа внимательно наблюдал за происходящим. Он испытывал удовлетворение от того, что всё идёт согласно его плану, и не сомневался, что теперь воинственный пыл и жажда мести аргосцев должны будут направить их на войну с Фивами. Главное теперь – не затягивать события, которым суждено свершиться.
Громовержец велел Аресу прибыть к нему.
– Отправляйся немедля в Аргос и подтолкни медлительных аргосцев ударить по фиванцам со всей силой. Тидей возвращается к ним с вестью о гнусном вероломстве и коварстве Этеокла. Это будет хорошим поводом для начала войны. Верши мою волю, Арес!
Бог войны молча кивнул отцу, и, спустя лишь один миг, колесница помчала Ареса по небосводу в сторону Аргоса. Только он набрал скорость, как колесницу нагнала невесть откуда взявшаяся Афродита. Она схватила коней под уздцы – и упряжка, замедлив ход, спустилась на землю неподалёку от Лернейского болота, того самого, где прежде обитала убитая Гераклом гидра.
– Откуда ты, богиня, и зачем ты пугаешь моих коней? – добродушно воскликнул Арес.
– Я знаю, куда ты мчишься на своей колеснице, – взволнованно сказала Афродита. – Ты готовишь гибель для Фив.
– Ну так что с того? – отвечал Афродите Арес, который больше всего на свете любил войны и кровопролития. – Давно пора стереть с лица земли этот городок. Сражение будет на славу. Уверяю, тебе тоже понравится! Отойди от колесницы, дай проехать. Ну, скакуны, вперёд! – и хлестнул своих крылатых коней.
Но Афродита лишь ещё сильнее ухватилась за поводья и даже повисла на них, не давая повозке тронуться с места.
– Или ты забыл, что Гармония, давшая жизнь всем фиванским царям, твоя дочь! Или мало тебе тех страданий, что выпали на её долю? Остановись. Молю тебя! Пощади Фивы. Спаси своих собственных внуков и правнуков.
Арес испытал некоторое смущение при этих словах Афродиты. Он сошёл с колесницы, приблизился к богине любви и принялся утешать её.
– Полно, Афродита! Не печалься так сильно и не отчаивайся раньше времени. Может быть, кто-нибудь и останется в живых. Такое часто случается на войне. Да, по правде сказать, нам ли, богам, горевать о человеческих городах?
Увидев, однако, что Афродита отнюдь не утешилась, а даже наоборот – в её красивых глазах вспыхнули искорки гнева, и немного побаиваясь рассориться с богиней любви, которая, несмотря на кажущиеся ветреность и легкомыслие, была злопамятна и при желании могла создать неприятности своим обидчикам, Арес принял более миролюбивый вид и произнёс с рассудительными нотками в голосе:
– Среди фиванцев-то ведь немало ещё и потомков моего дракона. Об этом тоже не надо забывать. Неужели и им страдать? Так что, Афродита, в твоих словах много правды, если хорошенько подумать. Однако ведь я выполняю повеление Зевса. Мы с тобой не вольны его отменить. Другое дело, что мы можем проявить сдержанность вместо ярости. Не будем карать без разбора и спасём город от полного разрушения. А там, глядишь, и Громовержец смилостивится. Согласна, Афродита? По рукам?
Афродита довольно улыбнулась, нежно поцеловала Ареса и упорхнула.
[Продолжение следует]
© 2023
Нет комментариев