#мыслиматериальнымечтайте

-Мам, мы же её оставим, правда? — Степа зарылся рукой в густую, длинную шерсть, приблудившейся к их дому, дворняге.
Она просто однажды оказалась у их калитки, тихо сидела, терпеливо ждала, когда проснутся хозяева, этого посеревшего деревянного домика.
Заходить на участок собака не решалась, хотя Тома, Степина мама, забыла набросить на столбик, веревочную петлю, и калитка бултыхалась на ветру, жалобно поскрипывая и стуча.
Лохматая бродяжка иногда поскуливала в такт её скрипу, но сидела смирно, прямо, как будто несла службу.
Когда уже совсем рассвело, и в который раз пропели петухи, за куцей березовой рощицей, дверь домика отворилась, на крылечко выскочил мальчик, в одних трусах и кое–как надетых, на ноги ботиках, попрыгал, потом присел на корточки, сосредоточенно рассматривая ползущего по доскам пола жучка, положил на его пути палочку, ещё поглядел, как черная точка барахтается, завалившись в щель, а потом выпрямился, хотел сбежать вниз, но застыл, потому что увидел, как из–за калитки, на него смотрит лохматый, в колтунах шерсти пёс, смотрит спокойно, как–то даже по–взрослому. Так на малышей смотрят военные и старики — мудрым, глубоким взглядом.
— Мама! — заорал Степка, кинулся по ступенькам вниз, споткнулся, полетел вперед, но даже как будто этого не заметил, быстро вскочил, потер коленки и помчался к собаке. —
Мама!! Мамочка! К нам собака пришла, я так давно хотел, и она пришла! Мама!
Степан тараторил и повизгивал, а потом, бесстрашный, налетел на псину и обнял её за шею.
Бродяжка напряглась, заворчала, а потом как будто кто–то шепнул ей на ухо: «Свои!» — и замолчала.
Она была очень терпелива, ждала, пока Степка вдоволь натискает её, нагладит, даже позволила потрогать свой нос, но тут же чихнула.
От мальчика хорошо пахло, его дыхание, смешивающееся с дыханием собаки, было теплым, прерывающимся на:
— Ах ты, мой хороший!
Ай да молодец! Ну что?
Что ты хочешь? Ты голодный? Да? Пойдем, мама скоро встанет и покормит нас! — Потом опять пыхтение и шебаршащие в шерсти пальцы. — А у меня сегодня день рождения. Я тебя загадал, даже нарисовал!
И вот, ты пришел или пришла. Тебя мама привела, да? Она вчера уходила, думала я сплю, а я знал, что за подарком.
Хорошая собака, хорошая!
Степан неловко тянул за уши, псу было неприятно, но надо терпеть, ведь своих не трогают, своих только любят.
Это приказ.
Кто и когда приказал это Жуже, она помнила смутно, только руки и запах, такой же, как от этого мальчика.
Пока Степа вел пса к дому, на крылечко вышла женщина, худая, с бледным, осунувшимся лицом. Заостренный нос, огромные на таком узком личике глаза, тонкие, сжатые в бледно–розовую ниточку губы…
Эти губы никогда не улыбались. Вернее, Степе иногда снилось, что мать смеется вместе с ним, но он в этих снах был совсем маленьким. Мама давным–давно не улыбается. Разучилась.
— …Мама, ну смешно же, погляди, какая картинка! — иногда тянул Тамару за подол юбки Степа, показывал то, что нарисовал. И сам улыбался, как будто учил маму, что надо сделать.
Но она только кивала в ответ, отворачивалась.
«Не могу я, теть Поль, ну как мне его растить, внутри всё пусто, холодно, он радуется, думает, что и мне хорошо, а я даже сделать вид не могу, что живу!» — шептала Тома соседке, тете Поле, когда приходила к ней посидеть на завалинке, пока Степа спал.
«Пройдет!
Это у всех сейчас так.
Ты не тяни себя, не мучай. Само все наладится. Жизнь, она же не поле, его перебежал, хошь, босиком, хошь, в галошах, и дело с концом.
Жизнь длинная, петляет, петляет, ухабы, рытвины, пригорки. Ты идешь, потом ползешь, потом и вовсе катишься… Трудно.
Но знаешь, чего я тебе скажу! — тетя Поля вскидывала вверх короткий, почерневший от картофельного сока палец. — Это у тебя единственная жизнь. Другой не будет, как ни проси.
И заново ты Степана своего маленьким не увидишь, и не порадуешься его глупым затеям. Всё единожды, всё без возврата. Так что живи, Томочка.
Надо жить, дышать надо. Ну, полно! Полно мокроту наводить!»
Полина Егоровна обнимала Тому за острые плечики, прижимала к своей мягкой, как перина, груди, грела и гладила шершавыми руками, а потом баюкала.
Жалко девку, в двадцать пять лет мужа потеряла. Похоронка пришла только через полгода, как всё случилось,
Тома её прочитала и вот тогда окаменела. Ходила, говорила, а в глазах такое равнодушие, что тетя Поля иногда сильно пугалась, как бы соседка не наложила на себя руки, ходила везде за ней — и к колодцу, и в поле, и к коровникам.
Те стояли пустые, всю скотину давно уже съели, но женщины все что–то копошились у пустых загончиков, налаживали, чинили, поправляли.
Председатель обещала к концу лета наладить дела, вот и старались.
Тамара работает, а тетя Поля рядом тоже что–то подтаскивает, суетится, но с Томки глаз не сводит.
— Плохо быть при жизни мертвой, помоги ей, Господи, дай глотнуть светлого, чтобы силы у неё были, чтобы сына вырастила! — молится Полина Егоровна.
А Томка давно не молится.
Как похоронку получила, так и поснимала в избе образа, бросила в угол на чердаке. Нет Бога, и добра нет. Хотела сжечь иконы, но потом передумала.
Говорили, что их можно обменять на еду, вот и ладно.
Не обменяла пока, мешало что–то…
Война закончилась, и вот Степану уже шесть, у него сегодня день рождения.
— Степа! Степан, с кем ты там?! А ну гони эту дворнягу прочь! Прочь, я сказала! Не нужна она тут! Грязная какая, фу! — закричала сыну Тамара, сбежала с крыльца, замахала на собаку руками.
Та замерла, подняла свою большую, косматую голову.
— Мама! Не прогоняй, она у нас будет жить, она пришла, потому что мне уже шесть, и я могу о ней заботиться. Ну пожалуйста, мама! Она станет нас охранять! — зашептал Степа, схватил мать за руку, в которой та уже держала палку.
— Нет, сынок. Нам не нужна собака. Её надо кормить, она дикая, посмотри, какая грязная! Больная еще небось.
Я сказала, нет!
Тома и сама не знала, почему так рассердилась. Просто, кажется, не хотелось видеть что–то живое рядом с собой, опять начинать любить, привыкать, впускать в свое сердце. Да и за Степу страшно, а ну как укусит его эта псина, мальчик заболеет или вовсе…
Тамара зажмурилась, потом раскрыла глаза.
— Ну как же так, мама… — отчаянно вздохнул Степан. — Она же голодная, она вон какая несчастная, её любить некому, а я бы любил. Я её в речке вымою, она станет хорошая, а, мам?
Женщина задумчиво оглядела участок. Собака в хозяйстве нужна, тем более, говорят, что стали по домам шастать, воровать, а тут свой охранник будет. Но чем кормить, если самим не хватает?!
— Ладно, Степа.
Только имей в виду, если что набедокурит, прогоню. А если хоть зарычит на тебя или меня, не погляжу, что ты её любишь, понял?
Степан кивнул.
Мама рассказывала, что её двоюродного брата погрызли собаки, он остался на всю жизнь калекой.
— Мам, я её помыть сведу, на речку, хорошо? Я справлюсь! Спасибо, мамочка! — Степан кинулся к Тамаре, схватил её руку, крепко сжал.
— Больно, пусти, малец. Сначала иди завтракать, мне на работу уже пора! — вырвалась Томка, потом вдруг наклонилась, сгребла вертлявого сына, подняла, прижала к себе и унесла в дом.
А собака села ждать. Она умеет это делать, давно уже ждёт. Приказ…
Скоро сбежала по ступенькам Тома в косынке и ,когда–то василькового цвета, а теперь выцветшем платье, шла босиком, несла в руках резиновые сапожки, их она наденет позже, когда примется за работу.
— Сидишь? Нет у нас еды, поняла? — бросила Тамара. Ей даже как будто нравилось быть такой жестокой, холодной. К чему разводить любезности, если еды и правда нет!
Муж любил возиться с собаками. Степа не знает, но до его рождения здесь, во дворе, жили три больших беспородных псины. Иван говорил, что они будут охранять Томку, если он куда–то уйдет, уедет, если…
Тамара псов боялась, никогда близко к ним не подходила, только наблюдала, как Ваня что–то говорит им в уши, гладит, вычесывает, учит командам.
Неужто Степка в отца, тоже разведет во дворе свору, будет с ней возиться?
Тамара отрицательно помотала головой. Пустое это всё, не прокормить даже одну псинку.
Ну да ладно, может собака сама уйдет, когда поймет, что здесь голодно?..
Дождавшись, пока мать уйдет, Степан вынес на крыльцо свою тарелку с остатками каши, поманил собаку.
— Ешь, пока мама не видит. Она запретила тебя кормить моей едой. А как же не кормить, если ты друг, правда? А потом мыться пойдем.
Я не знаю, как моют собачек, но мы всё узнаем, ты не бойся. У нас есть звериный доктор, дядя Миша, он, правда, без руки, на войне, понимаешь, потерял…
— Собака навострила уши.
Войну она знает. Там темно и пахнет страхом. А ещё там хозяин. — Так вот… Ну что ты скулишь, бедненькая? Дядя Миша нам поможет, он тебя осмотрит, всё расскажет, как мне тебя воспитывать… — приговаривал Степан, наблюдая, как его новый друг вылизывает тарелку. Только бы мама не увидела!..
Михаил Викторович заметил мальчишку с собакой издалека, помахал им здоровой рукой, а та, которой не было, тоже как будто взметнулась, Миша даже почувствовал, как зашевелились на ней пальцы.
Степа помахал в ответ, припустил бегом.
— Вот собака у меня теперь, дядя Миша! Мне бы её помыть, да и вообще… — пожал плечами Степа.
— Ну давай поглядим, что у тебя за собака такая! Ух, какая она умная, а глаза, Степа, ты видел её глаза? Добрые! — Михаил Викторович, натянув майку и поправив кепку, спустился по ступенькам навстречу мальчику, присел на колени, стал гладить пса. — Так… Так… Ну что тут у нас?
Гляди, Степа, ошейник!
На ней же ошейник, как же так, хозяйская что ли? Ты где эту собаку нашел?
— Она сама пришла, я утром выбежал, а она сидит у калитки, не заходит. Ну я её и взял, — охотно пояснил Степа.
— А мама что же, разрешила? — глухо спросил мужчина.
— Она сначала гнала, а потом сказала, что пусть остается, но кормить нечем. А я так считаю, дядя Миша, если я ем, то и ей дам, ага? — Степан заглянул Михаилу в лицо, румяный, взволнованный.
Он и сам не знал, почему так то ли растревожился, то ли обрадовался собаке. Ну что она?..
У многих его друзей есть такие, сидят в будке, им дают воду и кашу. Но эта собака особенная, Степан это чувствовал.
— Да не рычи ты, надо же снять, а то натер, поди, шею–то, да и колтуны вон какие набились!.. — Михаил осторожно натянул ремешок, расстегнул пряжку, и вот уже в его руках тонкий кусочек кожи. — Подписан. Степан, ты читать–то умеешь?
Степа во все глаза рассматривал надпись, потом отрицательно помотал головой.
— Ну так я тебе помогу, тут написано «Жужа», кличка, значит. Ты Жужа? — громко спросил Михаил Викторович у дворняги.
Она подняла голову, внимательно на него поглядела, серьезно, как будто всё–всё понимала.
—И откуда же ты к нам, Жужа, прибежала? Так, надо всё это безобразие выстричь, животное помыть, и вот, Степа, видишь, лапа у неё припухла, тут ранка, почистить, лекарство положить. Да ну чего ты, я ж осторожно! — улыбнулся Миша, погладил Жужу по косматой голове. — Ну вот, добро…
Через десять минут они — Михаил Викторович, Степа и Жужа — купались в Оке, бегали по песку, оставляя на нем мелкие следы своих босых ног.
Собака покорно стояла на мелководье, пока эти люди, маленький и большой, что–то делали с её шерстью, пока щелкали над ухом ножницы…
Жужа устала, её разморило, и она плелась домой к Степану, едва–едва переставляя ноги. Так нельзя, надо рысцой, бодро, но уж очень стало хорошо от этого теплого солнца, блестящей от солнечных зайчиков воды, умелых, ласковых рук ветеринара.
Только было немного грустно, что нет ТЕХ рук, родных, их нет и никогда не будет.
Жужа вздохнула и повалилась набок, в разлитое на траве желточное пятно июльского солнца. Степа присел рядом, погладил свою подопечную, поправил больную лапу, чтобы удобнее лежала, а потом почему–то заплакал…
Тамара собаку как будто не замечала, проходила мимо, едва взглянув в ее сторону, но кормила, вернее давала Степе остатки супа или каши, какие–то косточки и разрешала отнести.
— Покорми её, Степан.
Ты её хозяин, должен заботиться, — строго говорила она, а потом подглядывала в окошко, как питомица ласкается к Степке, бодает его головой в живот, тот смеется, опрокидывается набок, возится и даже подхрюкивает от удовольствия.
И Томкины губы невольно расплывались в улыбке, впервые за много месяцев ей стало теплее…
Полина Егоровна тоже подкармливала Жужу, разговаривала с ней, усевшись на лавочке у Томкиной калитки, а собака слушала серьезно, внимательно.
— Ты на Томочку не злись, Жужука, она у нас баба вдовая, горе у неё. Один сынок остался,одна радость. И той разучилась напиваться.
Ходит тенью только, бездушная будто. Товарки её смеются глупой шутке возницы, что их домой на телеге доставляет, а Тома сидит, как глухая, только руки сожмет в кулачки.
Несчастная она, понимаешь? Ты её береги, слышишь, животинка? И Степана в обиду не давай!
Тетя Поля медленно, тяжело опершись на колени, вставала, поправляла платок и шла к себе. А Жужа, вздохнув, смотрела ей вслед…
Закатилось за горизонт лето, впустив в деревню стылый, влажный дух сентября. Днем было уже не так жарко, Жужа больше не высовывала от жажды язык, не ждала, когда прибежит из дома Степан с полной миской свежей воды.
Собака прижилась у новых хозяев, привыкла к простому ритму их жизни. В гости к Степе постоянно приходили ребята, играли, бегали, кричали что–то друг другу, а Жужа следила за тем, чтобы был порядок.
Только Тамара по–прежнему её не привечала, не разрешала облизать руку, прижаться к юбке, просто встать рядом.
— Иди уже, иди!
Степан, убери собаку, чего она мне под ноги лезет! — ворчала Тома.
Сын послушно уводил питомицу подальше.
— У неё брата погрызли, она теперь боится. Ты на неё не обижайся! — тоже, как и тетя Поля, заступался за мать Степан.
А Жужа и не обижалась. Она слушала Томкино сердце и чувствовала там страх, а ещё боль и горе.
Сердце Степиной мамы плакало, и Жуже очень бы хотелось зализать эти раны, пригреть женщину, ласково толкнуться ее руки мордой, но пока не выходило.
Хозяин велел быть терпеливой. Жужа выполнит приказ…
*******
Они пришли в начале октября, тогда, когда Тома была на работе, а Степка бегал по улице с мальчишками и собакой. Двое мужчин прошмыгнули в отворенную калитку, прокрались к дому.
Тамара не запирала дверь, ведь Степа в любой момент может захотеть вернуться, поэтому зайти внутрь домика было делом пары минут.
В сенцах долго не задержались, прошли в комнату, огляделись. Один стал быстро шарить руками в ящиках комода, другой полез в буфет, нашел там хлеб, принялся есть, роняя на пол крошки.
— Быстрее давай! Всё бы тебе брюхо набить! — заворчал первый, улыбнулся, наконец найдя то, что хотел.
В небольшой жестяной коробочке Тамара хранила деньги, открытки, письма, карточки.
— Ну вот и хорошо.
Поедем с тобой, Петя, в Ташкент, а там тепло, там абрикосы с кулак, там жить станем привольно, свободно. Чего ты копаешься, ненасытный? Пошли уже! — зашипел мужской голос как раз тогда, когда Степа с Жужей влетели в дом.
Оба застыли, как вкопанные, Жужа тихо зарычала.
Люди были чужие, чужой, злой запах, их тут не должно быть!
— Ой, дяденьки, а вы, наверное, к маме? — нахмурившись, спросил Степан.
— Мы–то?
Ну да… — протянул один из воров. — А она нас ждала?
— Нет…
То есть она говорила, что если придут люди, то продаст им иконы. Тетя Полина ругалась, а мама всё равно говорила, что продаст, — пожал Степа плечами.
— А где ж мать?
Когда придет?
Мы бы подождали, — улыбнулся гость. Второй подтолкнул его в плечо, кивнул на дверь, мол, пора.
— Мама? Она не сейчас.
Но… Но, хотите, я вам молока принесу, попьете.
У нас осталось, там, в подполе, чтобы не скисло. Я сейчас! — Степан, гордый тем, что сам принимает гостей, мужчин, таких же, как был его отец, в солдатской форме, кинулся вперед, с трудом открыл крышку подпола.
Жужа залаяла, Степка дернулся, не удержался на краю, упал вниз, на какие–то мешки.
Деревянная крышка над его головой захлопнулась, стало очень темно. Степан боялся мышей, и ему показалось, что они сейчас обязательно прибегут к нему.
— Дяденьки!
Откройте, мне страшно! — попросил он.
Но ему не ответили, послышался рык Жужи, возня, что–то упало, закричал мужчина, а потом выстрелил пистолет.
Степа задрожал, стал биться руками, пытаясь высвободиться, но ничего не получалось. Там, наверху, лежа на полу, скулила тихонько Жужа.
Нельзя пугать мальчика, чужаки ушли, теперь главное дождаться Тамару. И Жужа ждала.
Вот вбежала в горницу тетя Поля, охнула, кинулась к собаке, потом услышала Степку, вытащила его из подпола.
— Что? Что стряслось–то?
А я прикорнула, потом что–то бахнуло, ребятишки сказали, что у вас. Степка, что случилось?
Ну полно, полно, малыш, рассказывай! — гладила она мальчика по голове.
На отца похож… Как же похож…
Степан рассказал, как хотел угостить гостей молоком, как свалился вниз, а Жужа дралась,
и они её… Они…
— Гости, значит?
Так, Степка, беги–ка ты к дяде Мише, Жужке твоей помощь нужна.
А я к председателю, воры у нас в деревне, вот что! — Полина Егоровна вскочила. —
А ну быстро! Собаку ранило, бежим!
И побежала, как могла, но ноги заплетались, было трудно дышать. Степка припустился за ней…
Михаил Викторович унес Жужу к себе, велел Степану ждать за дверью.
— Как же за дверью?
Ой б**** Я же ее хозяин! — прошептал мальчик.
Собака грустно на него посмотрела, отвернулась.
Она уже когда–то вот так лежала на земле. А внутри, там, в боку, было горячо и больно. Очень больно.
И рядом кто–то стонал. Жужа повернулась тогда, разглядела. Это Иван, её хозяин, они воевали вместе. Жужа была очень послушной, она знала все команды, понимала всё, что он говорит, даром, что дворняга. Их ранило одним махом, взрезало осколками воздух, а потом подкосило так, что вздохнуть больно…
Иногда во сне Жужа вспоминала хозяина. А ещё Степа был такой же, как он, только маленький.
«Ты бы нашла его, а, Жужа… Сберегла... Тамару мою тоже привечай, она добрая, только боится собак. С ней осторожно надо, ну чего тебя учить… Ты же у меня хорошая, Жужа, ты справишься!» — шептал солдат, крепко держась за шерсть собаки, а та тащила его по обугленной земле, припадала на задние лапы, скулила и всё лизала лицо Ивана.
А он улыбался. Глупый, смерть дышит ему в лицо, идет по пятам, а он улыбается только лишь тому, что собаку не сильно зацепило. Люди вообще глупы, они ничего не понимают. А смерть научит их, заставит прозреть!..
Жужа залаяла, прогнала черную тень, увидела Ваниных товарищей, заскулила.
А потом стало черно…
Оправившись, Жужа долго ждала своего хозяина у выхода из палатки, куда то и дело заносили раненых.
— Уберите же её!
Мешает, под ногами путается! Уберите! — отдал суровый приказ вышедший покурить хирург.
Жужу оттащили, она упиралась, рычала, а потом вдруг всё поняла. И стало пусто внутри…
…Их рота была разбита где–то под Двиной, Жужа долго бежала, моталась по лесу, иногда выходила к людям, но не шла к ним, ведь среди них нет того, единственного, кто наказал ей беречь Степу.
А когда они наконец повстречались, Жужа и Степа, то она сразу узнала мальчика. Даром, что дворняжка, а поняла. И берегла, как умела.
К ветеринару прибежала Тамара, обняла Степу, тот попросил сходить, узнать, как там собака.
— Миша!
Степка там плачет, себя винит. Что с… Жужей? — Тамара редко звала собаку по кличке, а сейчас сказала это имя так ласково, тоже стала плакать. —
Жужечка, милая, не надо, слышишь? Ты нам нужна, тебя Степа очень ждет! — шептала Томка, поглаживая питомицу…
… Вечером они сидели втроем на скамеечке у старой березы. Тамара приходила сюда, чтобы смотреть на реку, провожать плывущие по небу облака, кудрявые, ватные, снизу темные, а сверху бело–розовые.
А ещё ждать. Чего и кого, она не знала. Иван, ведь, не придет!
— Дядя Миша, а с Жужей всё будет хорошо? — в который раз спрашивал Степан.
— Да не переживай, немного совсем её зацепило.
А вот раньше…
Ранена она была, шрамы остались. Я спрашивал у знакомых, говорят, она, возможно, служила.
Войны, почитай, всего год, как нет. Могла и оттуда вернуться, — задумчиво ответил Михаил.
— Это он нам её прислал. Ваня… — вдруг тихо сказала Тамара. — Ваня очень любил собак, возился с ними, учил, и имена такие смешные давал. Жужа у него была, точно.
Степа вскочил, хотел что–то сказать, но от волнения только задохнулся, потом бросился к матери и крепко–крепко обнял её. А она, поцеловав сына в макушку, чуть прижалась плечом к Мише.
Тамара снова научилась улыбаться, смеялась даже Степкиным проделкам, шуткам тети Поли, радовалась первому снегу, а потом и ёлке.
— Отогрелась девка. Вот и славно. А что замуж за Мишку не идет пока, так оно и понятно, не всё сразу! — объясняла Полина Егоровна умной Жуже.
Та слушала, лизала руки соседки и всё оборачивалась, не идет ли Степан.
Она без него никуда, наказано беречь, вот она и исполняет. Обычная дворняжка, но самая–самая хорошая.
© Автор: Любовь Курилюк
Спасибо за ваши комментарии и лайки👍 🤨🐶😳