Продолжим тему стихотворных опусов, в которых упоминается последняя станция Льва Николаевича Толстого:

АСТАПОВО
За окнами весь день мороз
Замерзли сумерки,
Деревья не меняют поз
Как будто умерли.
А где-то в белой вышине
Циклоны с ветрами
Не днями жизнь отмерят мне,
А километрами.
Найду я словно Лев Толстой
Своё Астапово*,
У сердца есть ответ простой -
Откажут клапаны.
Толстому очень повезло,
Что ехал поездом,
А с самолёта, как назло,
С тоски не сброситься.
И ехал третьим классом он
Куда глядят глаза,
Где ждёт меня прощальный звон
На поезде нельзя.
(Валерий Давыдов, 2014г.)
АСТАПОВО
Может, и впрямь этот мир иллюзорен
и преисполнен наитий и грёз.
...Но станционный начальник Озолин
благоразумен, толков и тверёз.
Не ожидая событий недолжных,
не одобряя, случись они где б,
он на распутьях железнодорожных
единовластный вершитель судеб.
Но изменяется жизни исходник,
свист паровозный несётся вдогон,
и на путях непостижных господних
ждёт отправленья последний вагон.
Видно, у смерти язык намозолен —
местные вести уходят в улёт.
Чем же ты столь провинился, Озолин,
если в такой угодил переплёт?
Что же, заглянем в буфет станционный,
дёрнем по маленькой — за упокой.
Жаль, что насельник обители оной
нам не махнёт на прощанье рукой.
Ибо он только свидетель и зритель,
неразличимый в пучине утрат.
Старый дурак, станционный смотритель,
птицею-тройкой раздавленный брат.
(Игорь Волгин, 2018г.)
АСТАПОВО
( "Люди любятъ меня за те пустяки - "Война и миръ" и т.п., которые кажутся имъ очень важными". из дневника Л.Толстого)
Ночами вновь настыренъ сильный жаръ.
Мне дважды снилась Ясная Поляна.
Здесь все мои сомнения полягутъ,
и я вернусь къ прогневавшейся Софье.
Мне жаль людей. Но мне уже не жаль,
что я вкусилъ въ достатке грешной соли,
которой сдобрилъ каждый свой проступокъ.
Мне хочется спросить у чёрныхъ жабъ:
чемъ обернётся чёртова простуда?
Во мне сегодня властвуетъ та муть,
что слабо ограждаетъ миръ от смерти.
Не дай мне Богъ впоследствии отмерять
десятки летъ, что прожиты бесплодно.
Я, праведный отецъ, негодный мужъ.
Я, плотникъ русской совести. Я, плотникъ
не пламенной церковности! - узъ веры.
Коль дьяволъ - есть творецъ телесныхъ мукъ,
пусть онъ мои страдания узреетъ:
два лёгкихъ, что уже не бьются въ тактъ
и сердца, и висковъ больного старца;
и - два зрачка, вместившихъ сотни станций,
чтобъ вскорости лишить себя наживы.
С сумой пришелъ къ исходу устный тать.
Мои слова бессмертны! Правда, жилы,
такъ быстро сокращаются подъ кожей.
О, поезда! какъ гулка ваша сталь.
Мне ближе звукъ поношенной подошвы.
И, кажется, в груди моей - река,
что спитъ, но поворачиваетъ русло.
Я, заболевший гордостью и Русью,
кончаю векъ в чиновничей квартире.
Сейчасъ мне каждый голосъ, как репьякъ.
Я всехъ прошу, чтобъ просто прекратили.
Беру пиджакъ, натягиваю брюки...".
И онъ затихъ, и позже - чуть хрипя:
"Серёжа**... исти... истину... люблю ихъ..."
(Валерий Кулик, 2018г.)