У КАЖДОЙ ПЕСНИ ЕСТЬ СВОЯ СУДЬБА.

Как у людей, - всё то же самое: завидная и незавидная, счастливая и несчастливая, удачная и неудачная, - все те же самые эпитеты. Бывают и превратности судьбы у песен: испытания, лишения и даже роковые
обстоятельства; ирония судьбы бывает тоже: что-нибудь забавное такое с ними происходит; а бывают песни – баловни судьбы: это когда везёт им с самого начала и, вообще, всю жизнь судьба их балует. И мы, пожалуй, вспомним об одной вот из таких везучих песен, - баловней судьбы.
Весна, конец апреля, солнышко на небе, лёгкий ветерок, - а воздух просто опьяняющий, - теплынь. Любимый город Томск. А на дворе, вернее на проспекте Ленина год 1979-ый. Идём мы по проспекту этому в кино, - в кинотеатр Горького, - два первокурсника юрфака ТГУ - мой друг Володя по фамилии Сизов и я. Нам весело, - мы радуемся жизни, шумно обсуждая то, что было с нами прошлым днём, - точнее говоря, сегодняшним, поскольку все события происходили поздней ночью. Был хоккей по телевизору, - смотрели мы его в ленкомнате, - всем общежитием: юристы и экономисты, - это был последний матч
чемпионата мира: наша сборная играла с чехами. Убойная была игра, - что называется: заруба, - не на жизнь, а на смерть, - им ведь надо было отыграться за разгром, - они ведь нам влетели в первом круге: как младенцев мы их сделали: 11:1. Ну, и понятно, что настрой на этот матч у чехов был какой-то запредельный. Два периода игра была на равных, - нервы тоже на пределе, - а потом пять шайб подряд: заполучите, - всё, мы – чемпионы мира!.. И бегом во двор, - а он большой у нас между общагами: 4-ой, 5-ой и 6-ой, - толпа такая, - высыпали все, наверное: ура, ура, ура!!! Вдруг слышим: за «четвёркой», на проспекте Ленина
такой же шум, что и у нас, и те же крики, - это вышел Политех, - общаги
наши рядышком, - и нас зовут с собой: вперёд, друзья, - на Площадь Революции, на митинг! А куда мы денемся, - вперёд!.. На площади уже огромное скопление народа, - в основном студенты, - Томск ведь в этом плане просто уникальный город: каждый пятый его житель где-нибудь да учится. Милиция наш митинг явно прозевала, - с опозданием нагрянула: проспект, конечно, перекрыли и кричат нам что-то из машин по громкой связи, - толку-то, ведь нам не слышно: мы кричим намного громче: здравицы в честь нашего хоккея, нашей сборной и отдельных наших
хоккеистов: громогласное «Ура!», «Ура!», «Ура!..» Ну, а потом ещё мы погуляли по ночному Томску: расшалились ведь, и стало не до сна, - ну, и случайно вроде как увидели киноафишу: фильм «Опасные друзья». Ох, ничего себе, какая тема, - лагерная?.. Про зэкА?.. Давненько ничего уже такого не было. И было ли, вообще?.. Сходить, конечно, надо, - завтра начинается показ.
Ну, вот мы и пошли в кино. Ажиотаж пока не наблюдается, - дневной сеанс тем более, - билеты в кассе есть, спокойно, - всё: начало фильма, - смотрим. Ох, и сразу же абсурд. Показывают зону, - вроде как не
строгого режима, - общего, наверное, поскольку слишком много вольностей, - однако, в этой зоне вместе отбывают наказание и те, которые по первой ходке и особо опасные рецидивисты. Нет, такого не бывает. Это ясно и не только нам – студентам юридического факультета, хоть и первокурсникам. Рецидивисты отбывают наказание в колониях особого режима, - в «крытке». Ладно. Смотрим дальше. О-о! Им весело живётся: самодеятельность у них, - концерт. И флейта даже заиграла, -
две гитары к ней: играют переборами, - отлично. А солист – совсем ещё
мальчишка, - не, ну, это не «строгач», - красивый голос, - звонкий: «У беды глаза зелёные. Не простят, не пощадят…» И всё. Я замер. Эта песня мне проникла прямо в душу, - сразу же. Она меня сразила, - наповал. Я понял, что хочу её исполнить сАм, - и что я бУду петь её, - сегодня же, - во что бы то ни стало. И решение пришло ко мне мгновенно: осенило меня вдруг, - играл ещё второй куплет, а у меня уже готов был план: я знал уже, что буду делать. Перво-наперво предельно сконцентрировать своё внимание на песне, - как она поётся, - на её
мелодии, - гармония её была достаточно проста, она уже была прочитана; оставить Вовку здесь: сказать ему, что мы идём с ним и на следующий сеанс, чтоб ждал меня; а самому бегом, - ну, или на троллейбусе, всего две остановки, - к общежитию, на базу нашего ансамбля - факультетского ВИА, в котором я играл на бас-гитаре, да ещё и пел; там наш руководитель должен быть наверняка, у нас сегодня репетиция; я покажу Олегу эту песню, - мы её сыграем с ним на двух
гитарах, и запомним, основательно; ну, а потом в кинотеатр Горького опять, на следующий сеанс: дождаться этой песни, от начала около 15-ти минут, - и без особого труда переписать её слова, на пару с Вовкой: строчку он и строчку я, - делов-то; вот и всё, - и дело будет сделано,
- а то пока ещё дождёшься записи на плёнке, или же релиза на пластинке.
Такой вот у меня был план: казалось бы, простой, но в то же время очень сложный, - проявление моего юношеского максимализма. Но, однако же, сработало – на сто процентов. И уже через два дня я эту песню пел на
танцах, в нашем общежитии. Причём играли мы подряд два дня, в честь
первомайских праздников. И если в первый день я спел её всего два раза: раз в начале, - ну, не сразу, где-то пятым номером, - и раз в конце: по просьбе своей любимой девушки. То на второй день сразу же после исполнения «Отеля «Калифорния» - нашей дежурной первой песни, - к микрофону подошёл руководитель факультетской секции боевого самбо – старшекурсник – человек с большим авторитетом – и сказал: «Ребята! А давайте-ка попросим наш ансамбль исполнить для нас песню из кинофильма «Опасные друзья». И все, конечно: «Просим!», «Просим!», - засвистели даже и заулюлюкали, - прям, как индейцы. Ладно. Мы
исполнили. Потом у нас опять дежурный номер – «Мисс Вандербилт», - ну, или «Хоп-Хей-Хоп». Поплясали все, попрыгали, а потом подходит к нам ещё один авторите-етный человек - руководитель факультетской секции бокса, и говорит нам: «Ну? Для самбистов спели?.. Молодцы!.. Но сами понимаете: боксёры – тоже люди!..» Ну, и к публике: «Попросим наших музыкантов спеть ещё раз эту песню?..» Публика, конечно же, не возражала. Третий быстрый номер тоже был дежурным: «Birthday» группы «Битлз». Вновь все наплясались, - от души. А к нам подходит капитан сборной Томского Университета по футболу, - тоже старшекурсник, ну, и тоже очень популярный человек. Ну, и ко мне уже: на ухо шепчет, - я ведь тоже футболист: мол, ты чего? Давай уже для нас!.. Давай. Короче, спели эту песню мы в тот вечер, … я уже не помню, сколько раз. Но помню, что последние разы никто уже не танцевал, - все только пели с нами в унисон, поскольку в песне этой только три куплета, - как их можно было не запомнить?..
И в итоге что?.. За что боролся я, на то и напоролся. Думал ведь, что только наш ансамбль будет эту песню петь, - я для чего старался-то?.. А вышло так, что очень скоро песню эту стали петь буквально все, кому не лень. Ансамбль с исторического факультета, например, из общежития,
которое напротив, из «четвёрки», - мехматяне тоже, из «шестёрки», - это те, что были на слуху, - соседи ведь. Ну, а по слухам пели эту песню, - уже в мае, - просто в каждом томском общежитии, вообще: и на Вершинке в политеховских общагах, и на Южной в девятиэтажках, и на Усова у медиков, и на Киевской у … педагогов. Да и не только в общежитиях, а также в ресторанах и кафе, на танцах в Городском саду, - короче, в Томске не было, наверное, такого места, где бы песню эту не играли и не пели.
Может, только в ИТК №4, - в настоящем, не «киношном» «строгаче», который был у нас на Южной площади, на улице Нахимова не пелась эта песня, - не было ансамбля там, - по крайней мере, я его не слышал. А бывал частенько там. Ну, не в самой колонии, конечно, - упаси, Господь, - а в доме, что напротив, - в девятиэтажке. Там всего-то двести метров расстояние: от зоны строгого режима до университетского студенческого общежития под номером седьмым, - и зона эта с верхних этажей, где проживали в основном студентки Факультета прикладной математики и кибернетики, была видна как на ладошке. И понятно, что девчонкам
было очень интересно наблюдать за тем, что происходит там, в колонии, - там ведь мужчины в основном, и молодых парней достаточно: а вдруг там среди них найдётся «суженый мой ряженый»?.. Ну, и я, когда бывал в «семёрке» у своих подруг с ФПМК, поглядывал туда: ведь интересно, и в кино ходить не надо. И, наверное, когда мы пели песни всей компанией, - с подружками моими, - там нас тоже слышно было.
Ну, а спеть нам было что, и вспомнить тоже: где мы только не были, когда катались по стране на поездах в составе «Голубой стрелы»
проводниками в летние каникулы. И вот однажды был у нас такой запоминающийся случай. Где-то в Подмосковье, на одной из станций был у нас простой. В столице полным ходом шла Олимпиада, и все составы на московском направлении слегка придерживали: фильтровали, проверяя пассажиров, - въезд в Москву тогда был ограничен. Ну, а нам, какая разница, - мы веселы: смеёмся, - «восемь девок – один я», - стоим мы на платформе возле моего вагона. А поезд наш стоит на запасном пути, на третьем от перона. И в это время на вторОй путь прибывает
поезд из Москвы. Ну, прибывает, да и прибывает: нам то, что, - у нас ведь красный свет, - мы даже и внимания не обратили на него, - какой-то «товарняк». Однако же в хвосте его был прицепной вагон, - так называемый «столЫпин», - предназначенный для этапирования
подследственных и осуждённых. Прибыл, и остановился параллельно с нами, - этим вот «столыпинским» вагоном, - нерабочей
стороной, где камеры. Оконца сверху там, зарешечённые, - из них выглядывают по два мужских лица, - впритык, - по три уже не получается: оконца эти небольшие. И девчонки все как по команде, - у-ух! – и повернули к ним свои головки: и глаза в глаза. Практически в упор. Ну, сколько там, между вагонами, - пять метров – разделительная полоса, не более. Вот, это встреча! В Томске расстояние намного больше. А ведь лица, если присмотреться, те же самые, - да и глаза ребят – такие же, печальные. Ну, и Мариночка – моя напарница, - бегом в вагон, - гитару
мне выносит: «Вить! Давай, споём! Ты знаешь, что!..» «Давай». И я запел, - девчонки сразу подхватили: «У беды глаза зелёные, - не простят, не пощадят. С головой иду склонённою, виноватый прячу взгляд…» И хорошо запели так девчонки: эмоционально, - даже как-то и с надрывом, с дрожью в голосах и громко так. В «столыпинском» вагоне, что напротив нас, почти синхронно распахнулись дверцы тАмбуров: и левого, и правого. Из них почти одновременно выглянули два солдатика «ВВ», - «краснопогонники»: за спИнами «калашниковы», - это караульные, - и рты от удивления пораскрывали. А за ними следом и начальник караула выглянул: сержант, но, видимо, сверхсрочник, - вид начальственный, и голос тоже, - зычный: «Это что за балаган здесь?..» К нам вопрос, но мы, конечно, ноль внимания: как будто ничего и не услышали, - поём, по-прежнему, уже второй куплет. «А ну-ка, прекратить!..» Ох, ничего себе!.. «А ты здесь не командуй!..» Как бы, между прочим, но довольно
убедительно ответила ему моя напарница Марина, - шустрая такая девушка, - четверокурсница уже, а выглядит как малолетка: ростом метр пятьдесят, - с косичками такая, - но уж очень бойкая. Начальник тоже рот раскрыл от удивления: «Чево, чево?..» «Что слышал!..» - вновь Мариночка отреагировала, - всё так же: как бы, между прочим, и добавила ещё: «А мы не для тебя поём!..» Действительно. Мы пели для ребят, которые на нас глядели широко раскрытыми глазами из оконцев,
что напротив. И в глазах у них мелькали слёзы.
Наверное, мы спели бы и что-нибудь ещё, - никто бы нам не помешал, - начальник поезда смотрел на это дело благосклонно, он всё видел,
- а начальник караула смягчился уже. Но впереди горел уже зелёный свет, и машинист электровоза сразу же, как мы допели песню, дал гудок. Девчонки побежали по своим вагонам, отправляя на ходу своим уже поклонникам, - ребятам из оконцев, - серии воздушных поцелуев. Поезд тронулся. Начальник караула, видимо, уже испытывал симпатию к Марине, и когда мы проезжали мимо, он спросил её: «А как тебя зовут?..» Мариночка ответила: «Зовуткой!..», - а ещё и показала ему … дулю.
Вот такие у меня воспоминания об этой песне – «Сон-трава». Поют её по-прежнему везде, где только можно, - у неё, действительно, завидная
судьба. Чего не скажешь, к сожалению, о судьбах её авторов. Татьяна Юрьевна Коршилова – известная телеведущая, и просто обаятельная женщина, - она вела и «Голубые огоньки», и «Шире круг», «С песней по жизни», - так же и она была ведущей «Песни-80» и «Песни-81». Не поэтесса, но слова такие написала к этой песне, - лучше не придумаешь, - поистине волшебные. «Откуда эта боль?» Оттуда. С лагерной больницы в Магаданской области, - на Колыме, где Таня родилась, - ей эта тема очень хорошо знакома. Да и потОм она росла в семье безвинно репрессированного – своего родного дяди композитора Владимира Алексеевича Сидорова – автора известных довоенных шлягеров: таких, как «Дружба», «Тайна», «Русая головка», - он был осуждён по «делу Козина», - Вадима Алексеевича, с кем он проработал вместе много лет, - оклеветали человека тоже. Ну, а племянница его любимая – красавица
Танюша - трагически погибла в автокатастрофе в 1982-ом году. И композитор этой песни – Евгений Николаевич Птичкин, – тоже жизнь свою не так закончил, как достоин был её закончить автор популярнейших в
народе песен: «Сладка ягода», «Ромашки спрятались», «Эхо любви» и прочих, - очень много песен написал он: в основном, для фильмов. А потом произошёл развал страны, и всё было разрушено, - кинематограф в том числе. И Птичкин стал вдруг никому не нужен, - умер он в нужде, в 1993-ем году.
Ну, и пару слов ещё о клипе. В кадре: Дмитрий Дюжев и Екатерина Вуличенко, - выдержки из телесериала «Дело было на Кубани». Ну, а
песня здесь звучит всё так же в исполнении Сергея Беликова. Он и пел её тогда, в том фильме, о котором я рассказывал – «Опасные друзья», - поёт и ныне: лучше всех. Так, надо бы подпеть ему:
У беды глаза зелёные - не простят, не пощадят.
С головой иду склонённою, виноватый прячу взгляд.
В поле ласковое выйду я, и заплачу над собой…
Кто же боль такую выдумал, и за что мне эта боль?
Я не думал, просто вышло так по судьбе, не по злобе.
Не тобой рубашка вышита, чтоб я нравился тебе.
И не ты со мною об руку из гостей идешь домой,
И нельзя мне даже облаком плыть по небу над тобой.
В нашу пору мы не встретились, свадьбы сыграны давно.
Для тебя быть лишним третьим мне, знать, на веки суждено.
Ночи, ночи раскалённые сон-травою шелестят,
И беды глаза зелёные неотступные глядят…
Из книги Виктора Арышева «Мой песенный роман» том 1.