«Я ЖИВ, МАМА.

ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО!»
Хотим поделиться с вами историей, которую рассказала нам фельдшер скорой медицинской помощи отделения № 1 МСЧ № 142 ФМБА России, побывавшая пару лет назад в командировке, в Луганске. Эта история настолько трогательная, что до сих пор у Елены Александровны Жук наворачиваются слёзы при воспоминаниях.
Она ехала в машине скорой помощи, везли раненого бойца из госпиталя — уже после оказания ему хирургической помощи. У него была зашинирована челюсть из-за переломов, он не мог говорить, но мог писать — руки работали.
Боец лежал на носилках и показывал рукой, что хочет что-то сказать.
Рассказывает Елена Александровна:
— Я спросила: «Писать будешь?» Он кивнул. У меня ничего под рукой не было, никакой бумаги. Я взяла упаковку от перчаток — она же картонная — и дала ему свою ручку.
И вот он на ходу, машина трясётся, пишет. Мне нужны были его данные для документов: фамилия, имя, отчество, звание. Он всё мне написал. Оказался офицер, молодой ещё, девяностого года, но уже такой опытный вояка. Он дал мне свои данные, а потом выводит: «Позвони маме».
Я отвечаю: «Ладно, а что я скажу, где, когда, как?» Он пишет номер телефона, имя мамы. Сам парень из Ростовской области был. «Сообщи ей, в какой госпиталь меня повезут». И меня спрашивает, рисует вопросительный знак: «В какой госпиталь меня повезут?»
Я пояснила: «Сейчас пока не знаю. Приедем в аэропорт, там уже по бортам будем смотреть, куда нас направят. Тогда я тебе и скажу». Их же в Москву — в Вишневского, Бурденко, Склифосовского — возили.
Приехали в аэропорт, его выгружаем. Смотрю — санборты стоят. Я у сопровождающих спросила: «Куда полетят бойцы? Вот этот парень — куда?» А мне в ответ: «Не ваше дело, конфиденциальная информация». Я объяснила: «Так и так, как родственникам сообщить, где потом пацана искать? Он ещё сколько времени разговаривать не сможет».
Только тогда мне сказали: в Москву, в Бурденко. Передаю ему, а он лежит, у него полные глаза слёз. Я его успокаиваю: «Я скажу маме, обязательно скажу. Не расстраивайся, я позвоню ей». И у меня до сих пор в телефоне записано: «Мама солдата». Позвонила, она тоже вся разревелась. Я её успокаиваю: «Всё хорошо, он будет жить, ранения совместимые с жизнью. Сейчас поправится и — снова в бой, так сказал». Она так благодарила, плакала... Я говорю: «Пока он с вами не свяжется — не может разговаривать. Но всё будет нормально».
И уже заканчивая свой рассказ, Елена Александровна добавляет:
— Эта коробка из-под перчаток у меня дома до сих пор лежит, эта оторванная картонка. Я её не выброшу никогда.
Эта потрёпанная картонка ценнее многих наград. На ней был выведен не просто номер телефона — было написано самое главное поручение, воля солдата, который не мог говорить, но мог думать о самом дорогом. Посреди войны, хаоса и стали этот простой обрывок упаковки стал самым важным документом — тихим, но сильным свидетельством простой и вечной истины. Что даже когда мир рушится, мысль человека возвращается к самому главному — к дому и матери. Чтобы просто сказать: «Я жив, мама. Всё будет хорошо».
Таких историй — миллион. И пока живы эти простые, бесценные свидетельства — жива и наша общая человечность.