Такой трогательный рассказ из жизни...

---------------------------------------------------------------------------------------------------------
В 18 лет Аня забеременела, и разделить это счастье с отцом ребёнка никак не представлялось возможным – он просто уехал из города, открыто заявив, о своём нежелании иметь отношения с девушкой. Девушка рассказала всё маме, они пошли в клинику, но что-то исправить уже было поздно. Оставалось только одно – собрать всю свою волю в кулак, забыть о том, что ты ещё, можно сказать, сама ребёнок, и готовиться к непростой судьбе матери-одиночки. К счастью, Аня оказалась именно из тех девушек, кто не побоялся такой участи.
Вздохнув, она собрала свою ещё детскую волю в кулак, и морально приготовилась к непримечательной бабьей судьбе молодой матери- одиночки. Не она первая, не она последняя. Сама выросла без отца, в чём-то это даже привычно.
Поначалу, конечно, жалела о том, что не исполнится детской мечты о семейных ужинах, где во главе стола сидит Он, отец её будущих детей, и, жмурясь от удовольствия, вкушает нехитрый ужин. По бокам сидят вихрастые сыновья, веснушчатые и курносые, и маленькая дочурка, в белых носочках, платье с рюшами, и двумя тугими косичками в бантиках. И она, мама, спокойная и улыбчивая, разливает что-то вкусное по тарелкам.
А потом Новый Год, мигающие гирлянды, запах мандаринов, и пушистая ёлка, под которой спрятаны маленькие приятные подарки для всех малышей, и для них двоих. И обязательно Новогодний Сюрприз. Что-то такое, отчего щемит в душе, что-то особенное, и сделанное с любовью, только для неё, единственной и неповторимой. Может, песня, написанная и спетая ей одной, или стихи, или … Какой-то маленький кусочек сказки, который она спрячет глубоко в душе, и будет холить и лелеять его словно маленького котёнка, пока будет лежать ночью рядом с мужем. Он будет тихо сопеть, уткнувшись ей носом в шею, а она будет заново переживать все те самые ощущения от Новогоднего Сюрприза, и тихо млеть.
Сначала секундный испуг – от неожиданности и мгновенного страха, что ей что-то может не понравиться. А затем лёгкое удивление, а затем её затопит дикий восторг, нахлынет волной и накроет с головой, да так, что аж сердце зайдётся. И… счастье! Огромное такое счастье, как мягкое облако, и любовь в его глазах. Любовь, которой нет ни края, ни конца. Эхх…
— Мальчик, — по-доброму улыбнулась ей доктор, пожилая седовласая женщина. – Здоровый и крепкий такой малыш. Хочешь послушать, как бьётся его сердечко?
— Хочу, — боязливо прошептала Аня. – А можно?
— Можно, доченька.
Она слушала еле уловимый звук бьющегося сердца своего сына, в ней зарождался тот самый восторг, о котором она мечтала с детства. У неё будет сын!
И в эту секунду Аня решила про себя – «я научу его, своего малыша. Буду готовить ему такой Сюрприз, каждый год.
— Эти сапоги невозможно починить, — суровый дядька посмотрел на неё с высоты двухметрового роста. – Проще выкинуть.
Аня недоверчиво глянула на его серьгу в ухе, длинные волосы, и татуировку, налезающую на шею откуда-то из-под одежды. Длинные пальцы в шрамах, на запястье ещё одна татуировка в виде браслета. Один ноготь отбит наполовину, другой вообще какого-то немыслимого фиолетового цвета. Майка с черепами и смертью с косой.
«Под молодого косит. Сколько ему? Лет тридцать — тридцать пять, небось?»
— Жаль, — грустно вздохнула она. – Мне бы ещё сезон их поносить, уж очень удобные. Ну, раз вы говорите, что нельзя, значит, нельзя.
Мужчина посмотрел в её глаза, затем на сапоги, затем опять эти не по-детски взрослые глаза. Что-то в них такое плескалось…
— Подождите. Кхм… – он почесал нос сиреневым ногтем, достал толстенный блокнот, открыл. – Я попробую починить. Ничего не обещаю, но постараюсь. Оставьте свой номер телефона, я позвоню. Так-с… Завтра я занят, послезавтра тоже, а вот к четвергу я определюсь и позвоню, идёт?
— А раньше нельзя? – Аня обрадовалась. — В пятницу Новый Год всё-таки. Хотела пройтись по магазинам, приготовиться к празднику.
— Нет, либо в четверг, либо можете забрать их прямо сейчас, иначе никак.
— Ну, — махнула она рукой, — в четверг, так в четверг.
В четверг всё не заладилось с самого утра. Сначала позвонила мама, и, сквозь плач, смогла объяснить, что не может выехать из деревни из своей командировки, дороги замело. Бедная мама, она переживала больше неё самой.
— Доченька, — кричала мама в трубку, — потерпи до завтра, я обязательно приеду до Нового Года, обещаю тебе! Ты справишься там одна?
— Мам, справлюсь, — Аня старалась придать голосу немного бодрости. — Только не плачь, пожалуйста, а то я сама сейчас расплачусь. Всё будет хорошо, я тоже тебе обещаю.
— Ты попроси соседку, тетю Варю, она хоть в магазин сходит, молока, хлеба тебе купит, – слышно было, как мама тяжело дышит. — Не ходи сама, хорошо? А то, не дай Бог, по дороге родишь.
Затем Аня умудрилась разбить бабушкину вазу. Старая такая ваза, фарфоровая, с красивыми цветами на белом пузатом боку, пережившая два переезда и Анькино детство, вдруг упала с комода и разбилась на мелкие осколки.
Аня, тяжело перекатываясь по дому, притащила веник, совок, и опустилась на колени.
И расплакалась. Все невыплаканные за эти месяцы слёзы, видимо, копились где-то внутри, глубоко, ждали своего часа, и, наконец, прорвали плотину.
Аня собирала осколки фарфора, задыхаясь от рыданий, потому что только сейчас до неё дошло совершенно чётко, что детство кончилось. Что слишком рано она влезла в приоткрытую щелку двери во взрослую жизнь. И по собственной глупости отсекла от себя ножом огромный ломоть – свою юность, переступив через неё, и не вернуться туда уже никогда. И не быть ей невестой в белом пышном платье, не радоваться мигу, когда сына возьмёт на руки его отец, не ходить им за ручки в парк гулять втроём…
«Я сама разбила свою жизнь на осколки…»
Она рыдала, пока совсем не осталось слёз, и, опустошенная, оперлась спиной об тот самый злосчастный комод, с которого свалилась ваза. Зазвонил телефон.
Аня постаралась притвориться весёлой, вдруг это опять мама:
— Алло?
— Здравствуйте, — густо просипел какой-то мужчина в трубку. — Я насчёт ваших сапог… Помните? Вы заходили к нам в мастерскую в понедельник.
— Да-да, — пролепетала Аня, громко шмаркнув носом. – Что с сапогами?
— Ну… я их починил. Сможете зайти сегодня до шести вечера? Учтите, завтра мы не работаем.
Она горестно вздохнула. На глаза опять навернулись слёзы, и голос дрогнул:
— Нет, сегодня не смогу. Не получится выйти сегодня на улицу, и некому прийти. Спасибо, с наступающим вас, — и положила трубку, не дожидаясь ответа.
Тихо наползали сумерки, заполняя квартиру грустью и одиночеством. Аня лежала на диване, не включая света, глядя вроде бы в потолок, а на самом деле в никуда. Не хотелось смотреть телевизор, где все веселились в предвкушении праздника, не хотелось есть, не хотелось ничего. Хотелось просто лежать, чтобы никто её не трогал и не беспокоил.
За окном шёл снег, медленный и ленивый, будто из сказки. К ночи, возможно, он занесёт все дороги.
Ей было страшно. Хотелось умереть от этого всепоглощающего чувства безысходности и беспросветности. И Аня поймала себя на мысли, что, почти готова это сделать своими руками. Но, что будет с мамой? Малыш мягко пнул её ножкой в ребра, напоминая о себе.
— Я помню о тебе, помню, — погладила Аня живот. С трудом встала и поплелась на кухню, попить кефира. Она всегда ненавидела кефир, но сейчас надо было. Успела налить в стакан, сделать пару глотков, как вдруг весело и переливчато затренькал дверной звонок. От неожиданности она даже пролила каплю на грудь.
— Иду! Минутку!
В дверях стоял тот самый патлатый дядька из мастерской по ремонту обуви, в тёплой куртке-авиаторе на меховом воротнике, огроменных армейских сапогах, с большим пакетом в руках, и смотрел на неё слегка удивлённо.
Аня глянула на себя и густо покраснела. Майка растянулась на пузе до предела, на груди пятно от кефира, мамины спортивные штаны, несмотря на большой размер, приоткрывали небольшой участок живота. И волосы, небось, растрёпаны. Как встала утром и заплела косу на бок, так больше и не смотрела на себя в зеркало. Она попыталась поправить выбившиеся пряди пальцами.
— У вас это… усы, — показал он пальцем на ее лицо. – Молоко?
— Кефир, — прошептала она, вытираясь тыльной стороной ладони.
— Вы извините, что я ввалился таким вот образом, — пробасил дядька. – Принёс ваши сапоги. Адрес в квитанции, а это совсем рядом и мне по пути.
— Спасибо, — смутилась Аня. – Не стоило так беспокоиться, но всё равно спасибо.
Она хотела закрыть дверь, но дядька всё стоял и смотрел. И вдруг тоже смутился, покраснел, кашлянул пару раз.
— По телефону мне показалось, что вы плакали. Простите, но… Может, нужна помощь?
— Нет, что вы, — она махнула рукой. – Обычные заскоки беременных, не обращайте внимания.
Он согласно кивнул.
— Ладно. Держите ваши сапоги. И с наступающим.
Сапоги были как новенькие. Ну, почти как новенькие. Не удержавшись, Аня натянула их прямо на босу ногу и прошлась по коридору. Удобно, улыбнулась, хоть что-то хорошее за этот день случилось.
Надо будет потом как-нибудь зайти в мастерскую и ещё раз поблагодарить дядьку. А он оказался добрый, несмотря на устрашающую внешность и майку с черепами...
Напевая что-то весёлое, она протопала на кухню, поставила кипятиться воду. Пора было варить макароны. Поужинала и вскоре провалилась в сон.
Проснулась от дикой рвущей боли внизу живота. Казалось, кто-то невидимый держит в руках огромную пилу, очень старую, ржавую и затупленную, и медленно пытается распилить тело пополам. Сжав зубы и еле дыша, она встала с кровати, и, держась за стены, доковыляла до тумбочки, где лежал мобильный телефон. Главное, набрать сейчас маму.
Пальцы нажали на кнопку последнего звонка, и Аня прорыдала в трубку:
— Мааам, роды начались! Мне страшно… Так больно, так больно… что делать?
— Кхмм, — густо прошелестел с той стороны мужской голос. – Кто это?
С опозданием она сообразила, что последний звонок был не от мамы, а от мужчины из обувной мастерской, и только что она его разбудила.
— Извините, я ошиблась номером, — прохрипела Аня, оборвав связь. С трудом концентрируясь на экране мобильного телефона, всё же дозвонилась до матери.
— Звони в скорую помощь! – прорывался голос мамы сквозь какие-то помехи. – Мы уже в пути, буду в городе часа через три! Не жди меня, звони в скорую! Позови тётю Варю, если что…
Линия скорой помощи была занята. Аня набирала номер уже несколько раз, но всё впустую. Волосы встали дыбом от ужаса, что же делать?
Тихонечко поскуливая, она гладила живот, пытаясь уговорить сына повременить с рождением.
— Потерпи, малыш, потерпи ещё немножечко, — шептали побелевшие губы, пока пальцы набирали номер телефона. Наконец, кто-то ответил. – Алло, скорая? Господи, как я рада… что вы ответили… У меня… кажется, начались роды… Нет, воды ещё не отошли… Схватки? Да… адрес…
Обессиленная, она оперлась о стену, пытаясь сообразить.
— Одеться… И взять сумку с вещами…
И тут же рухнула на колени, словно подкошенная, хватая ртом воздух. Так, на четвереньках, доползла до двери и отпёрла замки. Вдруг потом не хватит сил? Отдышавшись, она вытащила из шкафа приготовленную для роддома сумку, и попыталась натянуть на себя тёплые рейтузы, но не смогла. Живот разрывало на части.
— Мамочкаа-а-а-а-а-а…, — зарыдала она громко, по-бабьи скривив рот.
В какой-то момент Аня вообще перестала соображать, что творится, под накатывающими приступами дикой боли. Весь мир вокруг окрасился в какой-то нереальный цвет, где время остановилось, и казалось, в любое мгновение она провалится в небытие. Мозг отупел от раздирающих тело схваток, она не слышала и не видела ничего, только кричала и кричала...
И даже не поняла, когда дверь в квартиру открылась, и кто-то бережно поднял её на руки и куда-то понёс. Кто? Санитары скорой наверное...
А потом, через вечность, в глаза ударил яркий белый свет, вокруг зашумели люди в белых халатах, но уже было всё равно. Потому что боль усилилась во сто крат. Не осталось больше ничего, кроме этой всепоглощающей боли, и пришлось цепляться всеми силами за своё сознание, чтобы просто не умереть.
Её держали за руку, успокаивая и шепча какие-то добрые слова. Но было непонятно, кто и что именно, потому что другой, почему-то более важный голос, постоянно твердил:
— Тужься, девочка, тужься…
Она проснулась от режущего света в глаза. В окно, почему-то совершенно незнакомое ей окно, сквозь ветки старой липы, светило яркое зимнее солнце. Задорное такое солнышко, дерзкое, оно пустило пару солнечных зайчиков, и, помимо своей воли, Аня улыбнулась.
И тут же поняла, что спит на животе, а внутри… пусто. Резко привстала, ощупывая себя руками.
— Господи… Малыш…
В ужасе от неизвестности, она попыталась встать, но громко застонала. Не было ни единой косточки, ни единого места, которое не отзывалось болью на малейшее движение. Будто по ней проехал каток.
Дверь открылась. Незнакомая улыбчивая бабуля в больничном халате, вошла в палату, толкая перед собой небольшую тележку.
— Проснулась, мамочка? Доброе утро. Я баба Клава, — поздоровалась с ней медсестра.
Она подняла какой-то небольшой свёрток с тележки, протягивая Ане.
— Познакомься с сыночком. А то вчера ты уже ничего не соображала, когда его положили на грудь.
Аня обомлела:
— Не помню такого… Я вообще почти ничего не помню.
Женщина сочувственно погладила ее по голове:
— Не мудрено, девонька. Трудный путь вы прошли, чтобы встретиться. Мы уж думали, кого-то из вас двоих потеряем, — и тут же ответила на немой вопрос в глазах девушки. – Малыш шёл ножками вперёд. Зато, какой богатырь родился, красавец!
Аня и не поняла, что уже с минуту держит на руках собственного сына. Малыш спал, забавно сморщив носик. Он был таким… таким крошечным, таким беззащитным. Непроизвольным движением, она прижала сына к себе, словно оградив руками от всего мира.
— Назовёшь как? – баба Клава показала, как правильно держать малыша, после чего сложила руки на животе и внимательно наблюдала за молодой мамой.
— Ещё не знаю, — прошептала Аня, усаживаясь поудобнее. – Не решила. А… можно я посмотрю его?
Пожилая медсестра по-матерински еще раз погладила её:
— Смотри, чего уж… Всё равно потом развернёшь пелёнки. Все тут так делают. Не забудь к груди приложить, – велела она и добавила, уже на выходе. – Муж у тебя замечательный, кстати, всем нашим понравился…
— Муж?! – в ужасе вскинулась Аня, но дверь уже закрылась, и никто не услышал испуганного возгласа.
Она смотрела на сына. Это было нечто невероятное – держишь в руках махонького человечка, у которого бьётся сердце, хмурится лобик, потому что ему что-то снится. Господи, он не успел родиться, и уже видит сны!
И вот это чудо сотворила она, растила в себе, и теперь за него в ответе. Навсегда.
Аня развернула пелёнки. Тихонечко, стараясь не разбудить малыша, нежно потрогала крошечные пальчики, подержала в руке розовенькую пяточку, поражаясь тому, что та полностью утопает в её небольшой ладошке.
От восторга перехватило дыхание, и выступили слёзы на глазах. Счастье нахлынуло диким водопадом и затопило её всю.
— Я буду тебе хорошей мамой, сыночек, — прошептала Аня прерывающимся от волнения голосом. — Обещаю.
Малыш, словно почувствовав всю важность момента, открыл глаза, не по-детски серьёзные, и скорчил смешную рожицу.
Боязливо, словно ступая на зыбкую и незнакомую почву, Аня высвободила одну грудь и попыталась направить в рот малыша. Тот, будто проделывал этот фокус уже сотни раз, сразу присосался, и сосредоточенно задвигал губками.
Аня облегчённо вздохнула, расслабилась, и только в этот момент поняла, что всё это время была напряжена как натянутая струна.
От радости и счастья хотелось петь.
Что может быть лучше тихонечко спетой колыбельной, особенно, когда держишь на руках собственную кровиночку?..
— Очень достойный молодой человек, — сказала шёпотом приехавшая через час мама. – Оставил в прихожей записку с номером телефона, где сообщил вес и рост малыша, и даже примечание, что можно беспокоить в любое время.
Она держала на руках спящего внука, и делилась с Аней новостями.
— Санитарки сказали, что он занёс тебя в приёмный покой на руках, уже полубессознательную, ты не хотела отпускать его, просила остаться. Ну, ему выдали халат, и все роды он держал тебя за руку.
От стыда Ане хотелось зарыться в одеяло с головой:
— И он это видел? Как я рожала?
Мама кивнула, тихонечко засмеявшись:
— И не только. Ещё и пуповину резал и держал ребёнка на руках первым. Его же приняли за отца.
— Господи…, — прошептала Аня. — Стыдно-то как… Столько всего навешала на чужого человека, и даже не знаю, как его зовут…
— Кстати, Анюта, — добавила мама. – Скорая приехала только через два часа после твоего звонка, еле пробились через снежные заносы. Разбудили соседей, устроили скандал, угрожали штрафом за ложный вызов. Только когда тётя Варя подтвердила, что ты была на сносях, они убрались восвояси.
...За окном опять шёл снег, зажигая тысячи искр в свете вечерних фонарей. Через несколько часов наступит Новый Год.
Малыш спал в кроватке, ей не спалось. Все мысли были о парне, что был с ней прошлую ночь, когда она осталась одна в самый жуткий момент всей жизни, кто не отпускал её руку, и поддержал тогда, когда никого не оказалось рядом.
Он так и не пришёл. Наверное, отсыпается, подумала Аня, и, тяжело вздохнув, отошла от окна. Вчера она забыла мобильный телефон дома, а мама не додумалась его привезти, и теперь нельзя даже позвонить незнакомцу, чтобы просто сказать спасибо.
После обеда в палату подселили ещё одну женщину, Марию. Она была старше Ани на десять лет, весёлая и добрая, и теперь отдыхала после благополучно завершившихся третьих родов.
Затем ещё раз заехала мама, привезла всяких вкусностей, половину которых пришлось отдать санитаркам, потому что кормящим мамам можно есть далеко не всё.
— Дома все ждут, когда я разрешу им прийти в больницу, а мне просто хочется побыть одной, прежде чем начнётся весь дурдом, — Маша захихикала, прям как маленькая девочка. – Им только дай волю, сразу пойдут сюда дефилировать парадами.
— Ещё бы, — заметила Аня. – Наконец-то, долгожданная девочка. Такая чудесная…
Дочка у соседки родилась замечательная, светловолосая и какая-то очень солнечная, вся в мать. Та удовлетворённо кивнула, и вспыхнула от удовольствия. Как и все рыжие, соседка краснела на раз, и от радости, и от удовольствия, и от огорчения, наверное, тоже. Хотя, такие веселые люди редко унывают.
— А твой когда придёт? – полюбопытствовала Маша, устраиваясь поудобнее на кровати.
Аня неопределённо пожала плечами. За весь день пришлось выслушать кучу комплиментов о своём мифическом муже, и решила про себя, что никому ничего объяснять не будет. Зачем давать пищу для размышлений тем, кто её совершенно не знает, а через неделю забудет?
— Отсыпается или спаивает от радости всех друзей и знакомых? — с видом знатока кивнула она. — Мужикам напрочь крышу сносит, когда рождается первый ребёнок, особенно если это сын. Мой напился в стельку, когда я Серёжку родила, аж через сутки сумел приползти к роддому, такой перекошенный, мама родная. А с Федькой уже полегче было, пришёл только с лёгким перегаром, и утром. Я ж ночью родила.
Аня понимающе улыбнулась, затем подошла к кроватке сына проверить, как тот спит. Малыш, туго спеленатый час назад, умудрился высунуть наружу кулачок и теперь усердно сосал его во сне. Она не стала поправлять. Только улыбнулась, и счастливо вздохнула.
— Уже решила, как назовёшь? – шёпотом спросила Маша.
— Ещё нет, — также шёпотом ответила Аня.
— Надо какое-то особенное имя, — отозвалась соседка через минуту. – Такой красивый подарок на тридцать первое декабря…
За час до полуночи в палату вошла баба Клава, проверила, всё ли у рожениц в порядке, и, пожелав им счастливого Нового Года, ушла. Затем и дежурная медсестра, молоденькая девушка в красивом халате, забежала, смущённо пробормотала поздравления, и тоже убежала. В коридоре засновали остальные санитарки, за дверью послышался голос врача, кто-то пробежал, зацокав каблучками.
— Пить идут. Как пить дать, — скаламбурила соседка. – Мои сейчас, наверное, тоже за стол садятся. А мы тут за всех отдуваемся…
Обе тихонько засмеялись, стараясь не разбудить малышей.
Через час, когда до праздника оставалось всего ничего, Маша встала:
— Схожу-ка я в туалет. Ты не хочешь?
Аня отрицательно мотнула головой:
— Я с малышами посижу.
Не успела соседка выйти за дверь, как через минуту возбуждённая заскочила обратно, шепча:
— Ань, посмотри в окно! Весь роддом смотрит, одна ты валяешься…
Девушка, испуганная, встала и, забыв обуть тапки, прошлёпала босиком к окошку.
С высоты третьего этажа улицы города были хорошо видны. Там всё также с неба сыпали пушистые хлопья снега, угрожая накрыть мир снежным одеялом, светили фонари, последние прохожие торопливо бежали куда-то.
— Нет, ты вниз посмотри, прямо под окно, — для верности, Маша показала пальцем.
Внизу творилось что-то … необычное.
Высокий парень в толстой куртке-авиаторе раскладывал рыбацкое кресло. Рядом с ним, на снегу, лежали огромный нераскрытый летний зонт, здоровенная чёрная сумка, и что-то, завернутое в блестящую фольгу.
— Твой? – громкий шёпот прозвучал у самого уха.
Аня заворожённо кивнула, не отрывая взгляда от окна. В горле зарождался ком, мешающий дышать, а сердце глухо ударилось о рёбра, в предвкушении чего-то потрясающего.
Тем временем внизу, «он» раскрыл невероятного размера цветной зонт, воткнул в снег, но тот свалился на бок. Он ещё раз воткнул его, для верности вкрутил пару раз, и уселся в разложенное кресло. Затем достал из сумки куски каких-то палок, принялся их соединять между собой, соорудив через несколько минут одну очень длинную, и что-то к ней закрепил.
«Удочка», осенило девушку.
— Это удочка? — подтвердила её догадки Маша. – А что он собирается делать?
Аня пожала плечами:
— Не имею ни малейшего понятия. Маш, дай, пожалуйста тапки, ноги мёрзнут…
— Ага, минутку.
Тапочки были тёплые, было гораздо удобнее.
Удочка, тем временем, поднялась до их окна, к леске была привязан небольшой пакетик, и требовательно стукнула в стекло пару раз.
— Открой, — шепнула соседка.
— Дети не простудятся? – забеспокоилась Аня.
— Шутишь? За пару секунд не успеют.
В пакете на крючке оказался её мобильный телефон. Аня ахнула от мысли, что мама участвовала во всём этом неожиданном сюрпризе.
Пальцы набрали пароль, экран засветился, уведомив о подключении к сети, и тут же, следом, пришло сообщение:
«Встретим Новый Год вместе?». Она кивнула в окно. Затем подтвердила это через телефон коротким словом «Да».
Сверху хорошо было видно, как парень улыбнулся, затем стал разворачивать обернутый в фольгу предмет. Это оказалась полностью наряженная к празднику небольшая ёлочка! Но это было не всё. Он вытащил какой-то длинный шнур, подсоединил к чему-то под креслом, и елка заискрилась всеми цветами праздничной гирлянды!
Через минуту телефон завибрировал сообщением:
«Вот теперь у нас полноценный праздник! Не хватает только Деда Мороза».
Загрохотала канонада петард вдалеке, в небо взвились разноцветные ракеты, расцвели огненные хризантемы.
Наступил Новый год.
Но она не заметила всего этого, взгляд был прикован к тому, что творилось внизу. Он достал из сумки красную шапку и пушистую бороду из ваты, нацепив всё это на себя. И опять взял телефон в руки.
«С новым Годом! Хочешь получить подарок?»
«Очень!»
«Тогда расскажи Дедушке Морозу стишок или спой песенку. Только не забудь встать на табуретку».
— Маш, дай стул, пожалуйста, — попросила она прерывающимся от волнения голосом. – Помоги мне подняться на него.
— Ненормальная, — прошептала соседка, но сделала всё, о чём её попросили, придерживая Аню руками, чтобы та не свалилась. – Вы что, не можете позвонить друг другу?
— Так интереснее, — ответила Аня. – И это останется в телефоне, на память. На всю жизнь.
Маша понимающе кивнула:
— Только не вздумай когда-нибудь его выкинуть. А то я тебя первая убью.
— Ни за что, Машуль, — а пальцы сами набирали давно забытые строки:
«Любит ёлочку народ наряжать под Новый год.
В каждом доме ёлка есть, Но такая только здесь!»
«Прелесть! Заслужила подарок», пришло в ответ. И к её окошку потянулась удочка с большой коробкой. Дрожащими пальцами Аня отвязала её с крючка, и осторожно, чтобы не разбудить детей, отклеила бант, затем развернула праздничную упаковку.
Внутри оказался мягкий плюшевый заяц, с задорной ромашкой в зубах. Аня, не удержавшись, всхлипнула. В этот миг она полюбила неказистые ромашки безоглядно и навсегда.
«Спасибо». Он не ответил, потому что в этот момент зазвонил телефон, мелодия была отчётливо слышна, несмотря на несмолкающий грохот салютов и петард. Он прикрыл одно ухо рукой, и что-то объяснял кому-то в трубку.
«Тебе пора уходить?»
«Да, друзья зовут в гости праздновать. Но я не хочу уходить. Только если ты меня прогонишь. Ещё не устала?»
«Нет! Это самый красивый Новый Год в моей жизни!»
«Я старался, спасибо. Знаешь ещё стишки? А то у меня тут припасены подарки. На табуретки больше не лезь, одного раза вполне достаточно».
Из следующей маленькой коробочки Аня извлекла крошечные синие носочки для малыша, красивые такие, с кружевами и вышитыми забавными медвежатами.
Затем последовали зимний детский комбинезон, и красивая заколка для волос, и тёплые смешные тапочки для неё, с мордами собак, и книжка сказок для детей…
«А это от твоей мамы, очень просила передать», и крючок перенёс ей пушистый халат.
«Мне неудобно спрашивать, но придётся. Как тебя зовут?» Это сообщение она постаралась скрыть от Маши, пока та восхищённо цокала языком, разглядывая подарки.
«Кирилл» пришло в ответ. Это имя ему подходило, звучное, как колокольчик, и доброе.
«А по отчеству?»
«Глебович», и рядом смешная рожица смайликом.
— Маш, а что, если я назову сына Глебом?
— Кхм… Красивое имя. Старое и редкое. Очень мужское, — кивнула та, не отрывая глаз от комбинезона для малыша.– Мне очень нравится, Анечка. Достойный выбор.
— Ты про имя или про комбинезон?
— Про обоих!
«Так как у меня нет подарка для тебя, я тут подумала. Можно я назову сына Глебом?»
«Папа будет горд и очень рад. Спасибо от нас обоих за такой подарок».
«Ты ему расскажешь обо всём этом?»
«Уже рассказал».
«Он, наверное, в ужасе. И я не успела поблагодарить тебя. За всё, что ты для нас сделал».
И тут опять их прервали. Ему опять позвонили, Кирилл отошёл в сторону за угол, и вернулся уже не один, а с девушкой и парнем. Те несли в руках большой свёрток, перевязанный синим бантом.
«Не пугайся, это мои друзья, Лена и Саша. У них подарок для тебя, а для меня горячий кофе в термосе». Удочка опять перенесла подарок, уже от незнакомых ей Лены и Саши, с большим пушистым белым медведем.
Затем, в течение десяти минут, подъехали ещё и Серёжа с Олей, и какие-то два лохматых близнеца — Захар с Игорем, и куча других людей, чьи имена она уже не запомнила. Кирилл передал ей удочкой привезённые друзьями подарки, пока кто-то внизу раздавал стаканчики с дымящимся кофе.
Маша, глядя на эту импровизированное гулянье на свежем воздухе, сходила к холодильнику и принесла покушать для обеих.
«У тебя потрясающие друзья. Скажи им спасибо, от меня».
«Они говорят, что ты красавица. Но я и сам это понял».
Она смутилась, не знала, что на это ответить. Пришло новое сообщение:
«Ты знаешь, что у тебя самые красивые кефирные усы из всех, что я видел за все свои почти 27 лет?»
«Не знала. А у тебя самые шикарные фиолетовые ногти!»
«Это я на работе молотком отбил. А теперь у нас для тебя последний подарок, и мы оставим тебя отдыхать. Готова?»
«Да».
Все, кто стоял внизу, собрались в круг, скрывая от её глаз что-то, затем повернулись к зданию лицом, и у каждого в руке горели пучки бенгальских огней. Как огромное созвездие на небе, горящее в эту минуту только для неё одной.
«Привезти петарды и пускать салют я не рискнул. Доктора оторвали бы мне голову. А эти штуки бесшумные. Надеюсь, тебе понравилось.»
В глазах предательски защипало. Аня смахнула набежавшую слезу.
«Спасибо, Кирилл Глебович. Это был самый чудесный праздник за все мои почти девятнадцать лет».
«Спокойной ночи, Анечка. Береги себя и малыша. Мы уезжаем, позвоню завтра».
За пару минут они собрали стул, зонт, и всё остальное.
«Забыл. Ёлку оставляем тебе».
Он помахал ей рукой, широко улыбнулся, затем все дружно помахали и исчезли за углом.
— А ёлку могут украсть до утра, — заметила стоявшая рядом Маша.
— Наверное… — прошептала Аня. Она уже не замечала катящихся по щекам слёз.
Они стояли в полном молчании, и смотрели на ёлку, уже без огней, но они и не нужны были. Все окна роддома освещали гордо стоявшую пушистую и разряженную красавицу, никто не спал, даже врачи, наблюдая за праздничным Новогодним Сюрпризом для Ани.
— Какая же ты счастливая, Анечка, — громко всхлипнула подруга. – Боже, какая же ты счастливая…
А она и не знала, чем заслужила это счастье. Знала одно - теперь она будет трепетно беречь двух самых дорогих мужчин в её жизни...
История из сети