Раз в месяц прабабушка расцветала и благоухала: духами «Красная Москва».

Волосы красила хной и басмой, накручивала на бигуди, а потом на газу
нагревала старинные щипцы для завивки. Их температуру надо было
проверять на листе бумаги: бумага должна была становиться волнистой, но
не подгорать, не желтеть. Плойкой делались волны
красивые. Лицо надо было намазать кремом «ЖМ», а потом пройтись пуховкой
с пудрой «Кармен» из круглой коробочки с нарисованной знойной цыганкой.
Ещё помада, тушь, которую надо было слюнить, карандаш для бровей. И
немного помады на лист бумаги надо, а потом щеки порумянить — это были
румяна как бы. И из старинного шкафа прабабушка доставала комбинацию,
пояс, чулки, платье с горжеткой из горностая, лаковые туфли на каблуках…
Кружевной берет надо было к волосам кокетливо прикрепить шпильками. И
ещё ажурные перчатки. Потом уже духи, конечно — это последний штрих.
Одевание начиналось рано утром, очень рано. А потом прабабушка брала
ридикюль и шла на собрание. Оно раз в месяц было, какое-то профсоюзное
собрание. И там был мужчина по фамилии Вахонин. Тоже старый; прабабушке
ведь уже лет семьдесят было, а мне — пять. И вот все это делалось ради
Вахонина. Я его так никогда и не увидела; таинственный персонаж! Я знаю,
что он был исключительный. Вот и все, что мне известно. И вся
многочасовая подготовка была ради него. И очень красивая прабабушка
уходила, совсем молодая. И в большой профессорской квартире пахло
духами, пудрой и плойкой. Любовью пахло. Вот так женщина готовится к
собранию, если там есть исключительный мужчина. И мужчина так готовится.
Даже если ему восемьдесят лет, как исключительному Вахонину. И на его
похороны прабабушка собиралась так же долго и тщательно; только надела
чёрную шляпку. И больше никогда не пользовалась ни пудрой, ни тушью, ни
помадой. А пузырек с духами мне подарила. И это был запах любви. Я его
до сих пор помню…
© Анна Кирьянова