– Во взводе нас было 30 человек. Люди со всех районов, не взирая на звания и должности: и капитаны, и сержанты, и рядовые. Три линейных взвода и хозвод, который обеспечивал нашу жизнедеятельность. Мы были направлены в спецкомандировку для обеспечения охраны правопорядка. Местная милиция охраняла въезд в зону, мы и одна пожарная машину располагались в 20 километрах от станции, военные охраняли территорию в 10 км от объекта, – рассказал Вячеслав Георгиевич. – Первое, что бросилось в глаза, когда пересекли зону отчуждения, – это тишина и пустота. Так было на протяжении всех 32 дней. Расселили нас в школе. Обязательный ритуал каждый день: прежде чем зайти в здание, промывали сапоги в мыльном растворе, брали чистую одежду, шли в баню, переодевались и только потом в комнаты, где спали.
Режим – въезд только по спецпропускам. Стационарные посты располагались в крупных деревнях, находившихся на развилках, магистралях: дежурили по два человека с оружием и керосиновой лампой. Никакого электричества, естественно, не было. Я, как командир, объезжал их и те населенные пункты, где постов не было. Необходимо было и воды ребятам подвести: пить здешнюю было нельзя. На всех нас был один дозиметрист, но мы также контактировали и с военными.
Что касается службы, приходилось задерживать браконьеров и тех, кто пытался что-то выносить из зоны. Были и вводные о том, что в отселенных деревнях могут прятаться преступники. Помню обыскивали населенный пункт Лесава…
Деревни были все выселены, но попытки вернуться происходили. Один раз старенькая бабушка, выписавшись из Наровлянской больницы и не дождавшись родных, хотела вернуться в свой дом. Мы ее увидели, она уже шла в зоне. Горим: «Куда Вы? Там же никого нет…». А она в ответ: «Иду домой умирать». Бабушку вернули в больницу, где ее уже искали родственники.
Нет комментариев