Предыдущая публикация
Аннушка.
Часть 26
Судьба ещё та затейница, так повернёт, вывернет наизнанку, что перепутаешь небо и землю местами. Долгое время Макар не мог связаться с родными, ибо сначала, сразу после суда, попал он на строительство секретного завода где-то под землей (он и сам не знал где он находится), и на долгих пять лет был изолирован от общества якобы для сохранения тайны.
Начало истории
Писать письма было запрещено, а иной возможности подать весточку, не было. Работа под землёй была тяжелой, изнурительной. Погибших никто не считал, вывозили десятками и пригоняли новые партии людей. Выжил он чудом, благодаря своей хватке и умению приспосабливаться, работал на подъёмнике, отвечая за спуск и приём людей под землю. Позже, когда строительство завода было закончено был отправлен на север, к истокам реки Вишеры, за город Красновишерск, на заготовку леса. Это был лагерь на более пяти тысяч человек заключенных. На территории находилось три десятка бараков, сколоченных из сборных щитовых деталей. Каждый барак — по 50 и более метров длиной, в них в два яруса нары, две печки из бочек. Когда печи топили, в бараке собирался удушливый смрад и вонь от долгое время не мытых человеческих тел, с потолка капала вода, стены зимой покрывались инеем, летом плесневели. Люди, возвращались с работы мокрыми (снег, дождь, пот в жару), не успевали обсушиться и мокрыми же шли на работу на следующий день. В каждом бараке находилось до 500 человек. Ютились, как кильки в бочке. Нормы выработки для осужденных были непосильными. Их делали такими, чтобы меньше кормить людей, ведь за переработку давали «премию», чуть больше хлеба, чем положено. Мошка, комары изъедали лица людей, тяжелые бревна, которые грузили вручную, выворачивали суставы. Большинство заключенных норму не вытягивали, и получали по 300 г хлеба в день, к супу из ячневой крупы, сваренному с треской. На таком питании и изнурительном труде заключенные ежедневно умирали от разных заболеваний. В годы войны и этот паек урезали, мотивируя тем, что продукты нужны фронту. Макар не раз видел, как трупы складывали у специально отведенного барака, потом их грузили на сани или телегу, которые волокли все те же заключенные, вывозили в карьер, где их заваливали трактором. За одну такую «ходку» могли вывезти от двух до трех сотен человек. Долгое время он боялся оказаться в этом карьере, но потом пришло равнодушие, он смирился и покорно ждал своей смерти. Но судьба, затейница, всё заставляла и заставляла его жить. Однажды весной, во время войны, в лагерь вовремя не завезли продукты: снег был очень глубокий и набрался водой — на санях не проедешь. Те продукты, что остались, достались охране, а заключенных кормить было не чем. В отряде были разные люди, попавшие сюда порою по надуманным причинам, за украденную горсть зерна, не в том месте рассказанный анекдот или негативные слова, в сердцах сказанные про власть. Был среди заключенных и учитель ботаники, с котором крепко подружился Макар, Хан Вячеслав Михайлович, «японский шпион». Начитанный, много знающий, именно благодаря ему выжили тогда заключенные, под его руководством они варили осиновую кору и ели. Тем и спаслись, а сотни других так и остались, безымянными в местном карьере.
После того, как срок его закончился, Макар, привыкший к лагерной жизни растерялся, куда податься? В Курган? К жене и сыну? Живы ли они? И нужен ли он там? Оставался только один человек, который примет его в любом случае, Анна, нежная, добрая, безотказная, милосердная Анна в далёком Елошном.
-Мам, у тебя не дом, а караван –сарай, - ругалась на Анну Настя, которую муж, отправившийся в поездку подбросил по пути к матери, - забыла, как он отказал нам в помощи, когда мы за папу приехали просить? Анна молчала. Умение прощать не каждому даётся. Да и что скажешь Насте, ведь когда увидела она этого сгорбленного, будто изнутри иссохшего Макара, сердце дрогнуло. Приняла. Не могла она поступить иначе, не в её это было характере.
-Надолго он в Елошном? –спросила дочь, уминая пирожки с глубяной, запивая их молоком.
-Не знаю, Настя, некуда ему пойти, единственная я одна и осталася,-ответила она, наблюдая в покрытое морозными узорами окно, как гость аккуратно складывает расколотые дрова в поленницу.
-Ну здрасте, а Зина на что? И Вовка, сын между прочим его, родной, мог бы и помочь отцу.
-Ты знаешь Аполлинарий и Зина квартиру получили совсем недавно, а Вовка работает и собирается жениться, представляешь? Да чего я тебе пересказываю, сама прочитай письмо-то. Я вот думаю надо весточку им дать, что Макар вернулся, как считаешь?
-Вернусь в Лебяжье, отправлю телеграмму, адрес-то есть-ответила Настя, просматривая глазами письмо.
-Может успеют, приедут,-тихо сказала Анна, -недолго осталось ему на этом белом свете жить, болезнь, словно ржа изнутри ест, поздно он приехал, ой, как поздно, уже и не исправить ничего.
-Что и Нюра помочь не в силах? - Настя хоть и злилась на гостя, за то, что отказал им в помощи с отцом, но была отходчива, особенно когда речь шла о скорой смерти.
-А,-махнула рукой Анна, -лечить, только продлять его мучения, мы можем только облегчить будущие боли, большего нам не дано.
-А дядя Макар знает, ну, о болезни своей?
-Поэтому и приехал в Елошное, помирать, дочка, всякому страшно, особливо в одиночестве на чужой земле.
-Мамочка моя, прошу тебя, а ты живи долго-долго ! -взмолилась Настя, прижимаясь к ней.
-Дольше своего века никто не живёт, доня, уж сколь на роду написано столь и проживу, внучку-то пошто не привезла?
-Да куда ж её, Антип бегом-бегом скомандовал, я и собралась по-быстрому. Иришу чуть позже привезу, летом, просится к тебе, говорит у бабы Ани в Елошном лучше, чем где бы то ни было.
-А то как же, у нас здесь и воздух особенный. Твой-то как?
-Ты знаешь всё хорошо, но иногда сядет и в одну точку смотрит, не шевелится, будто и не со мной вовсе, а там в концлагере. Потом встрепенется, обнимет, а я и рада, вернулся всё тот же Антип, балагурит, улыбается. Ой, совсем забыла, месяц назад гость к нам приезжал, Иван, тот самый с кем Антипушка из лагеря бежал, да проверку СМЕРШа проходил. Приехал, всё чин-чинарём, встретили как родного. Ну подвыпили мужички чуть-чуть, я рядом скусся, подать там чего, добавить, а он голову на стол уронил и расплакался, как ребенок. Не нашёл он своих-то, жена молодая, дитё малое сгинули, как не бывало, уж он и писал, и ездил везде, а так и не нашёл никого, словно и не бывало их на белом свете. Так представляешь, больше так и не женился, хотя сколько их вокруг, молодых и вдовых? Не успокоюсь, говорит, пока хотя бы могилки их не найду!
-Вот что война, проклятая наделала, аукается и аукается людям, покоя не даёт! -вздохнула Анна, -иди зови Макара к столу, никуда не денутся поленья эти, ребятёшки вместо игры сложат. Настя вышла во двор, Макар, закрыв глаза, отдыхал на пне, подставляя лицо скудному зимнему солнцу. Слабая улыбка, похожая на улыбку ребёнка блуждала по его лицу. Женщина остановилась, не решаясь подойти. Она вдруг ясно поняла, почему мать приняла гостя, ведь прощение – это прежде всего подарок самому себе. Когда человек прощает, он избавляется от груза гнева, обиды, которые он нёс в себе. А тащить их, холить и лелеять ох, как тяжело! Зато простив и сбросив их со своих плеч, свободной птицей взлетишь и лёгкость небывалую ощутишь!
-Дядя Макар, идёмте чай пить, мама приглашает- тихо сказала она, стараясь не напугать его и хрупкое чувство прощения, которое только что появилось в её душе.
К весне Макар ослаб и слёг. Анна заваривали сильные травы, стараясь облегчить его страдания и с грустью наблюдая за тем, как ускользает меж пальцев его жизнь. Он много спал и не просил ничего особенного у Анны, но она знала, мечтал увидеть перед смертью жену и сына. Настя, как и обещала матери отправила в Ленинград телеграмму, но ответа они так и не дождались.
-Что поделать,-размышляла Анна,-не всегда в новой жизни есть место старому.
Но всё же, увидеться с Зиной и сыном Макар успел. Они приехали внезапно, постучавшись в дом Анны поздно вечером. Находившийся в полузабытьи Макар очнулся, приехавших узнал и слёзы радости показались на его глазах. О чём они говорили всю ночь? Никто не знает, но утром Анна, зайдя в комнату, увидела прикорнувшую у кровати Зину и Владимира, уснувшего с другой её стороны. Она перевела взгляд на Макара и ахнула, болезни словно не бывало. Лицо расправилось, посвежело, и та же улыбка была на его лице. Макару больше не было больно, он был уже там, где ждали его родители и брат. Она закрыла своей рукой глаза покойному и поцеловала его в лоб, желая его душе легкого пути на тот свет.
Похоронили Макара на елошенском кладбище, рядом с братом и хоть не приняты были уже причеты по покойным, Анна не удержалась, вспомнила юность, завела знакомое:
Да уж пройдёт-то зима лютая,
Да и стают снеги белые,
Придёт весна красная…
Крепился Владимир, хоть и помнил он отца смутно, но родная кровь не водица, не скрывала слёз Зина. Всё было хорошо в её судьбе, подрастала дочь, муж в ней души не чаял, пасынок сделал её бабушкой и сын запоговарил о женитьбе, а гляди ж ты, глаза на мокром месте и в груди словно пустота образовалась.
-Не поминай лихом, Макарушка, и прости нас за всё -шепнула она и бросила горсть мокрой земли на крышку гроба.
Тихая, спокойная, даже немножко сонная жизнь пришла в Елошное. В стране совершались великие дела, осваивалась целина и строились новые заводы, появлялись электростанции, выпускались трактора и машины, а здесь, в небольшом селе за Уралом время как будто остановилось. Люди работали, рожали детей, пионеры помогали ветеранам войны, на поля выезжали агитбригады, но что-то значимое и большое проносилось как будто где-то там, далеко. Хотя нововведения пришли и за Урал, взять к примеру, электрификацию. В былое уходили керосиновые лампы, а кое где и лучины, яркими искрами загорелись в деревенских домах лампочки Ильича. Многие старики считали их бесовскими и плевались, запрещая проводить электричество в дом, остальные же принимали самое живое участие в копке ям под столбы, натяжке проводов. Разговоров то было, спорили мужики на конных дворах о пользе электричества, иногда до хрипоты и драк дело доходило. А потом в Елошное привезли дизельный генератор и установили его в специальном, для него построенном, здании. В домах елошенцев выключателей не было и когда вечером во всех домах вспыхнули под потолками лампочки многие испугались от неожиданности. А попривыкнув не могли не нарадоваться ведь по сравнению с керосиновыми лампами свет электрических ламп, был как солнце. Хотя кое-кому яркий свет пришелся не по душе, Тамарка, например, враз разглядела в своей избе и прелый пол в углу и мокриц под лоханкой с помоями.
-На черта мне ваш свет сдался! -ругалась она дочь и зятя, придирчивым взглядов осматривая дом, при керосиновой-то лампе иные изъяны и не видны были, -пожару наделать хочешь? Избу спалить решили?
-Что ты, мама-отвечала ей Лиза, выкручивая лампочку полотенцем, -разве от электричества бывают пожары? Да и огонь-то в нём не зажигательный, а так для виду только!
-Да и генератор работать будет только до 12 ночи, - вторил жене Вася, - пусть молодежь потанцует в клубе.
-Всё бы пели да плясали, вот спалите избу, будете с голыми ж@пами в сарае жить,-продолжала торощиться Тамара, но бунканье её никто не слушал, молодость главенствовала, брала своё.
В целом же в селе электроэнергию подавали только в дома, клуб, кантору и на одну из ферм. Смагин добился и из района привезли первую доильную установку, «Елочку». Когда её в первый раз включили, и она загудела, доярки, а следом за ними и коровы, испугавшись, кинулись бежать. Доярки долго почем зря костерили председателя, но через неделю все: и люди и животные привыкли, а первые ещё и поняли преимущества электроэнергии. В Елошном, по гудению дойки, стали время определять, если вечером она заработала, значит время уже 5 часов.
Розовощекое солнце желтым блином катилось по небу, согревая апрельскую землю своим теплом. В доме Анны собралась большая семья, приехали Настя с Антипом и дочерью, пришли Вася и Лиза с сыновьями и маленькой дочкой, Нюра, правда без мужа, уехавшего на совещание, здесь же были Анечка и Андрей. Повод для общего сбора был выбран радостный, переезд, новенький дом, ждал свою хозяйку, Анну. Он сверкал свежими, обтесанными брёвнами и крышей, блестевшей на солнце. Теплый, просторный, с традиционной русской печью на уютной кухне и двумя небольшими комнатами, чтобы внуки, жившие при ней, чувствовали себя комфортно. Дом был трудом всех членов семьи, занимавшихся его строительством каждую свободную минуту. Не остался в стороне и Смагин, председатель колхоза и по совместительству муж Нюры, подсобил материалами и рабочими. Анна нарадоваться не могла, родительский дом пришёл в полную негодность и держался только на честном слове.
Близкие повитухи как раз собрались на улице, вынося из старого дома пожитки и складывая их в тракторную телегу, когда репродуктор, висевший на столбе странно хрюкнул, зашипел и заговорил голосом Левитана: «Говорит Москва, работают все радиостанции Советского Союза…», все, привыкнув к тому, что диктор сообщал самые важные новости, напряглись. Шестидесяти четырёхлетняя Анна схватилась рукой за забор, а Тамарка, тащившаяся по улице в сторону магазина не удержалась на ногах и осела в колкий и твердый сугроб на обочине.
-Передаем сообщение ТАСС о первом в мире полете человека в космическое пространство!
12 апреля 1961 г. в Советском Союзе выведен на орбиту вокруг Земли первый в мире космический корабль-спутник "Восток" с человеком на борту. Пилотом-космонавтом космического корабля-спутника "Восток" является гражданин Союза Советских Социалистических Республик летчик майор ГАГАРИН Юрий Алексеевич.
Первыми на слова диктора отреагировали семнадцатилетняя Анечка и пятнадцатилетний Андрей.
-Ура! Ура!!!- закричали они, заскакав по снегу, как молодые жеребята, впервые выпущенные на солнце.
Захлопали двери домов, елошенцы выскакивали на улицу кто в чём был, держа в руках кто что: лопату, метлу, кастрюлю. Новость, такая шокирующая и не совсем понятная, застала всех врасплох. Всеобщей радость, слёзы, объятия. С криками: «Ура-а-а-а!» вверх летело всё, что было в руках у людей. Все очень шумно начали обсуждать событие: «Человек в космосе! Первый космонавт наш! Советский!!!». На маленькую Лидочку, пятилетнюю дочь Лизы и Васи никто не обращал внимания. Она прихватила небрежно брошенный на куче вещей сломанный зонт и отважно отправилась к старой, деревянной лестнице, прислонённой к стене сарая, чтобы всем показать, кто здесь настоящий космонавт.
Перекладины на лестнице были не по-детски высокими, но она упорно карабкалась, таща за собой зонт, с помощью которого она хотела спрыгнуть вниз.
Увидела её Тамарка, успевшая подняться на ноги и сердито отряхивающая себя от снега.
-Куды зенки пялите? Ребенка угробить хотите? - закричала она, показывая на внучку, которая вылезла уже на крышу.
-Лидочка,- всполошились женщины, заохали, Лиза бросилась к лестнице, но Анна быстро заткнула всех:
-Замолчите немедленно! Напугаете! –знала она, что у стены сарая под подтаявшим снегом лежит не убранная с осени борона.
-Деточка,- спокойно обратилась она к ребенку, задрав голову, -ты чего на крыше забыла?
-Баба Аня, смотри, я космонавт! –гордо ответила та.
-Космонавт, отличный космонавт! –согласилась Анна, наблюдая, как Антип и Андрей ползут на крышу сарая, с другой стороны.
-Ты вот, что, внученька, меня подожди, я тоже космонавтов быть хочу! - отвлекала она девочку от прыжка.
-Нет, ты старая,-ответила внучка, пытаясь раскрыть зонт.
-А я конфет с собой возьму и пряников,-соблазняла Анна, -вкууусные,-говорила она, мысленно поторапливая мужиков, не решивших встать в полный рост на худой крыше и передвигавшихся по ней на коленях.
-Тогда ползи сюда, - согласилась Лидочка, зорко следя за тем, как бабушка ставит ногу в калошах на первую ступеньку, -ты вот так руками делай,-подсказала она бабушке, поднимающейся по гнилой лестнице. К счастью Антип и Андрей подоспели раньше и подхватив несносную девчонку спустили её на землю и помогли спуститься Анне. Огорчённая тем, что полет в космос не удался, Лидочка горько разревелась, приговаривая, «космонавтов хочу быть», а взрослые, наоборот почему-то облегченно рассмеялись, обнимая и целуя её. Всё такая же недовольная Тамарка покопатила себе дальше, бункая под нос, не видя, как Антип рубит старую лестницу, чтобы больше ни у кого не возникло желания «стать космонавтом».
Вечером в новом доме Анны собрались все домочадцы, пришли односельчане. На двух сдвинутых вместе столах стояла привычная еда: варенная картошка, соленья, квашенная капуста, грибы, блины в большом количестве, булочки и пироги, был нарезан пышный хлеб, в плошках желтел мёд и разные варенья, имелось варенное кусками мясо и порезанное тончайшими ломтиками прозрачное сало. Радостные улыбки, смех, объятия, большой семье было тепло и уютно всем вместе.
-Ну, за нашу космонавтку! –произнес первый тост Антип и все зашевелились, рассмеявшись и глядя на Лидочку, сидевшую возле бабушки. Та обняла девочку и прижала к себе.
-А я всё равно стану космонавткой! –упрямо шепнула она Анне.
-Будешь, конечно будешь, детка, на-ко пирожку, подкрепись.
Искрилось и сверкало семейное застолье, приветственными криками и рюмкой встретили они вернувшегося с совещания мужа Нюры, привезшего с собой колбасы колечками и сыра.
-Поздравляю вас, ребята! -Смагин широко улыбался, -и с полётом в космос и с новосельем и,- он сделал небольшую паузу, -и с тем, что по итогам сегодняшнего совещания была дала высокая оценка работы нашего колхоза! Ура, товарищи! Ура!
-Ура! – тонко звенели рюмки, -ура! –пел граммофон, -ура! –кивала луна с высокого, угольно-черного неба.
Шумело в этот вечер Елошное, праздновали люди великое свершение, первый полёт человека в космос, испытывали гордость за свою страну, со слезами на глазах вспоминали ушедших и сгинувших в горниле страшной войны, которым было не дано, узнать об этом дне.
Спала крепким сном в новой комнате, под лоскутным одеялом, маленькая Лидочка, летала она во сне меж звезд, раскинув руки парила над землёй, а навстречу ей летели конфеты и пряники, обещанные бабушкой.
Хорошие настали времена, благостные, зализывала страна раны, нанесенные войной, постепенно возвращаясь к мирной жизни, поэтому со спокойной душой ушла Анна на покой, прекратив врачевать, перестала она вздрагивать от ночных кошмаров и стуков в окно, когда прибегали взволнованные родители, приглашая её к занедужившему ребёнку. Многие односельчане, те, что помоложе, начали лечиться у врачей, в больницах, а с детскими корчегой или коликами принимала Нюра. Та и вовсе, растворившись в муже, управляла семейным кораблем, пытаясь ненавязчиво руководить и Смагиным. Тот, будучи твердолобым, попытки эти пресекал, но иной раз к жене, разбирающейся в людях, прислушивался. Держал, как говорят ухо востро. Именно Нюра подсказала ему о необходимости детского сада в селе, заставила выделить помещение под уголок отдыха доярок, да обратить внимание на обветшавший клуб. В одном они никак не могли сойтись, камнем преткновения стала Анечка, дочь Нюры, воспитанная бабушкой. Смагин ругался с женой, требовал, чтобы ребёнок жил с ними, но женщина, ещё хорошо помнившая военное безмужье не хотела его делить не с кем. Нет, девочке не было отказано от дома, и она часто забегала к матери в гости, но особой любви к ней Нюра не испытывала, зато хватало её с лихвой, от Анны. Та внучку баловала, передавая ей свои знания, но с горечью замечала, что не было у девушки интереса к ведовским делам. Отмахивалась она от её наставлений, убегая в клуб, на танцы. А после окончания школы и вовсе уехала из села, поступив на акушерку в медицинское училище, аж в Курган, видать всё же семя, брошенное Анной, дало ростки. Осталась она с Андреем, которому также не нашлось места в родительском доме. Пока была жива Лукерья Демьяновна он купался в любви сразу двух бабушек, заменивших ему отца и мать. Он не осуждал Васю, своего отца, но и простить так и не смог, сохраняя дистанцию в их отношениях. Вырос он высоким, в мать, плотным, косая сажень в плечах, занимался спортом, готовясь к армии и уже заглядывался на девчонок.
Чем старше становилась Анна, тем больше вокруг неё было смертей. Уходили ровесники и люди помоложе, особенно те, кто подорвал здоровье своё в окопах войны и тяжком труде. Вот и очередь Тамары подошла, которая слегла, враз обезножив, и больше уже не встала. В больницу увезти себя она не дала, считая всех врачей убийцами, осталась в собственном доме, требуя к себе ежеминутного внимания. Даже болезнь не изменила женщину, желчью изливалась она на родных, гоняя их туда-сюда. Вот и сегодняшняя ночь была не из легких, страшные боли пришли к Тамаре, выкручивали кости, раскалёнными иглами впивались в её тело. В миг ставшие мокрыми простыня и одеяло, душили, прилипая к телу.
-Лизка, -беспрестанно звала она дочь, крутясь на постели, -воды! -хрипела иссохшим ртом, но живительная влага скатывалась с её подбородка, не попадая в рот, словно сам дьявол не давал женщина напиться. Измученная дочь, не спавшая уже несколько ночей, послала мужа за Нюрой, но та, не раз страдавшая от острого языка больной, в помощи отказала.
-Что же делать, Вася? -плакала Лиза, сидя на кухне и слыша материнский вой из комнаты,-как же ей помочь? Фельдшер таблетки выдала, но они не помогают совсем, ведь какой уже час кричит!
-Если кто и может помочь, то это моя мать. Это она знает травки, способные унять любую боль, дойду до неё.
-Куда? Ночь на дворе, дождёмся утра как-нибудь-остановила она мужа, -но громкий крик матери, полный боли, прервал её речь.
-Нет, так продолжаться не может! –возмутился Вася,-это невыносимо! Ты понимаешь, что я должен высыпаться? Какой день уже сижу возле старой клячи, а на работу я как завтра пойду? Опять неспавший?
-Очень просто, подумала про себя, злясь на мужа, Лиза,-тоже мне работа, книжки в библиотеке выдавать, не переломишься! - но вслух сказала:
-Я до тетки Анны дойду всё-таки, в лоб не подаст, но может совет какой-никакой даст. Ты домой иди, приляг, молочка теплого с медом выпей, может так уснёшь? -предложила она, лихорадочно одеваясь, -должно же хоть что-нибудь маме помочь!
Анна не спала, лежала на кровати, глядя на кроваво-красную луну, перемещавшуюся по небу.
-Чья-то смертушка ходит, - подумала она, и вздрогнула, услышав тихий стук в окно.
-Мама Аня, - раздался голос невестки,-откройте, это я Лиза. Женщина, кряхтя села на кровати, с трудом поднялась, похромала к двери.
-Что случилось у вас, Лиза? -спросила она, распахивая дверь.
-Маме совсем худо, криком исходит, прошу тебя, помоги! -взмолилась гостья.
-Ох, грехи наши тяжкие, ну заходи, коли пришла, обождать придётся, пока соберусь.
Анна, переодевшись, прихватила свою сумку, повязала на голову теплый платок.
-Пошли потихоньку, хоть и дрянной человек твоя мать, но всё же человек, значит без помощи остаться не должна.
При свете керосиновой лампы Тамара выглядела ужасно, мокрая от пота, с седыми волосами, прилипшими к голове, с безумными глазами, измученная от боли.
Анна, увидев больную засуетилась, достала травы и настои, начала колдовать над снадобьями, а когда Тамара, выпившая их, успокоилась, приказала Лизе:
-Васю зови, хватит ему подушку давить, знаю-знаю, что бессовестно дома дрыхнет он, постель смени, да исподнее на матери, я пока на кухне подожду, пристала, пока до вас шли.
Через полчаса розовая от того, что боль ушла Тамарка спала на чистой постели.
-Посижу покуда у вас, -сказала Анна невестке и пришедшему сыну,- действие настоя недолгое, закончится быстро, а там поглядим. Чаю хоть предложите мне или у вас как-то иначе гостей привечают? Лиза ойкнула и схватив пустое ведро умчалась в розовеющее утро на колодец за водой.
-Чего зыркаешь на меня? Брылы-то отвесил, - обратилась Анна к Васе, - всё не выспался? –сказала она сурово, -изнежила тебя жена - то, погляди, пузо отрастил, сиськи, как у бабы! Хорошо живёшь, горя не знаш, к матери на могилу, когда заглядывал? О сыне родном, Андрее, когда последний раз вспоминал?
-Оттого и не захожу,-огрызнулся сын,-что ты только поучать горазда, как не зайду, то это не то, то-то, а я за, между прочим, ветеран войны, почётный житель села! А от названной матери слова ласкового не слыхал, одни попрёки!
-И не услышишь! Коли дальше так жить намерен, будто все тебе обязаны и должны! Ить ни копейки ребёнку не дал, всё в себя валишь! Лидка-то где? -спросила на без перехода.
-К соседям отправили,- мрачно ответил Вася, недовольный тем, что высказала ему Анна.
-И хорошо, что отправили, ни к чему ей видеть подобное. Подошедшая Лиза зажгла примус, поставив закопченный чайник, заглянула к матери, та лежала, открыв глаза.
-Проснулась мамка-то-сказала она Анне, помогая ей встать с табурета.
-Проснулась и хорошо, оставьте нас одних,-попросила гостья, -переговорить с Тамарой нужно. Она кивнула Лизе и Васе на входную дверь, сама прошла в комнату больной.
-Так и знала, что без тебя здесь не обошлось, -зло встретила её Тамара, не чувствующая больше боли.
-И тебе здравствуй, Тамара,-спокойно откликнулась Анна, -вижу полегче тебе, стало быть пришло время поговорить.
-Буду я ещё со всякими тут разговаривать,-буркнула больная,-больно надо!
-Не хочешь, не разговаривай, только кончился твой век, уходишь ты, нынче смертушку твою видала, уж в Елошном она, бродит, тебя ищет. Ничего не попишешь, все там будем, кто раньше, кто позже.
-Ещё посмотрим кто вперед уберётся, ты сама-то на ладан дышишь.
-Не буду спорить, у каждого человека свой век, вот у тебя он закончился, правда есть чутка время, слишнилось, значит надо с родными пообщаться, попросить прощения у тех, кого обидела.
-Нет таких! –с вызовом ответила Тамарка, -не грешна, не балована, жила как все не то, что некоторые, которые добренькими прикидываются только!
-Тебе бы о собственной душе подумать, - покачала головой Анна, а ты всё на других киваешь, пойду я, пожалуй, не в силах я помочь тем, кто сами себе помочь не желают.
-А ну, стой! -выкрикнула вслед, развернувшейся к выходу Анне, Тамарка,- добренькая, да? Так знай, добренькая, что это я твоего Сёмку посадила, я, я, я, я, я! Выкусила? Вот тебе! А- то добренькая какая нашлась! О душе она человеческой печётся! Тебя судьба по голове кувалдой бьёт, а ты знай себе, улыбаешься! Ненавижу я тебя! Чтоб ты и твой род передохли все!
-Всё сказала? – спросила её гостья, которую заметно потряхивало от волнения, -счастливо оставаться! –сказала она, выходя из комнаты.
Во дворе, увидев Лизу и Васю, строго настрого наказала:
-В дом больной ходить не вздумайте! Тамара не меньше суток спать будет, разбудите, боли вернутся, больше никто не поможет! Уходите, рабочий день начинается, по темноте домой возвращайтесь, там уж видно будет. Идите, кому сказала! Я чуток во дворе постою, покараулю. Послушные невестка и сын, радостные от того, что освободили их от присмотра, ушли на работу, а Анна, глядя на дом прошептала:
-Это тебе за Сёмушку,- и сгорбившись похромала со двора.
Поначалу, когда действие трав ещё продолжалось, больная строила планы, думала о том, чем бы ещё напакостить ненавистной Аньке, но по мере разрастания боли, мысли эти отошли на второй план. Боль, словно змея, вкручивалась в её тело, вгрызалась и ела изнутри. Жаром палило щеки, не хватало дыхания. В ужасе Тамарка звала людей, но никого не оказалось возле неё в смертный час. Никто не держал её за руку, не оплакивал и не просил не уходить. Одна, совершено одна, с болью, страхом и пониманием того, что это конец, жизнь окончена. Женщина выла и кричала от боли, страшна была её смерть, как наказание за неблаговидные поступки, что она совершала при жизни. Вернувшиеся вечером Лиза и Вася лишь нашли холодный труп женщины с немыслимой гримасой ужаса на лице. Мало кто оплакивал и жалел Тамару, многим в селе она причинила боль и лишь Лиза всплакнула разок, когда опускали гроб матери в могилу и тут же забыла, увлеченная вихрем жизненных перемен. Вскоре могилка её обросла травой, чуть позже, после смерти Лизы, слилась с землей, словно и не жил на свете человек. Не осталось после Тамарки, ни следа, ни памяти, ибо каждому воздастся по делам его.
Продолжение
#аннушкаоттандем
Следующая публикация
Нет комментариев