История одной старушки: Очерки из многолетней жизни одной старушки, которую не по заслугам Господь не оставлял Своею милостью и которая считала себя счастливой всегда, даже среди самых тяжелых страданий.
Есть такое распространенное в современной духовной литературе выражение: кончилась жизнь — началось житие. Между тем граница, как будто неизбежно возникающая от столкновения двух похожих слов: жизнь, житие, — прочерчивается совсем не всегда, совсем не во всех святых судьбах.
В судьбе матушки Амвросии (Оберучевой, 1870-1944) не стоит, кажется, отделять путь в миру от пути иноческого, существование на свободе от скитаний в ссылках, так как судьба ее обладает исключительной внутренней цельностью. Монашество ее было выстрадано всей предыдущей жизнью в миру, опыт страдания и сострадания, обретенный на свободе, помог выстоять в заключении.
Матушка Амвросия, Александра Дмитриевна Оберучева, монахиня и врач, написала историю своей «многолетней жизни», для нее самой, конечно, только жизни, и, быть может, именно поэтому так велика надежда, что перед нами — самое настоящее житие. Книга составлена по ее дневникам, которые она вела всю жизнь и отобрала, привела в порядок, дополнила по просьбе близких незадолго до кончины.

Мне всегда вспоминается эпизод из жизни Антония Великого. К авве приходили трое монахов, двое о чем-нибудь спрашивали, а третий все время молчал. Антоний, наконец, решил спросить у монаха, почему он ни о чем не спрашивает. Монах ответил: «А мне достаточно на тебя смотреть». Так было и со мной.
Рядом с отцом Серафимом нужно было жить, с ним нужно было общаться, за ним нужно было наблюдать. Это был такой опыт, который очень трудно поддается описанию. Я не задавал почти никаких вопросов отцу Серафиму. Он всегда приглашал меня к службам, которые совершались у него в келлии, и к обеденному столу; там были разные люди, задавали разные вопросы. Я слушал его ответы, наблюдал за ним и этого для меня было достаточно.
Я не слышал никаких заумных ответов, не видел каких-нибудь чудес. Я видел тихую святость. Я никогда не слышал, ни одного раза, чтобы батюшка кого-нибудь осудил или о ком-нибудь пренебрежительно отозвался, хотя он видел всяких людей и от некоторых много натерпелся. Но он относился ко всем с одинаковой любовью, всех умел объединять, рядом с ним они становились едиными. Это тоже одно из свойств святости.
Апостол Павел говорит, что для чистого все чисто, и если человек видит в других какие-то пороки, это обличает только его собственную нечистоту. И самое важное, что я открыл для себя (это заметил еще старец Силуан Афонский): все святые похожи на Христа. Христа я представляю себе именно таким – кротким, тихим, жалостливым, участливым ко всем.
В разные эпохи Христос открывается какими-то новыми гранями. Человека конца 20 века вдохновить, привлечь к себе может только Христос кроткий и любвеобильный, а не праведный и грозный Судья, хотя Он таковым и остается.
Вспоминая отца Серафима, убежден, что лучшая форма проповеди в наше время – личное общение с человеком, который своей жизнью воплотил идеал Евангелия. Для меня это было откровением: отец Серафим нес в себе образ Христа. Я знал очень многих священнослужителей, благочестивых, честных, но отец Серафим – святой. Это – тайна. Объяснить ее, как и всякую тайну, невозможно. Да и сама духовная жизнь есть тайна. Отношения человека с Богом настолько личные, что желание передать их другому словами всегда обречено на неудачу».

«Пока человек жив, он может покаяться. Господь ждет покаяния всякого человека, даже после его смерти всемилостивый Господь внимает молитвам живых за умерших».
«Нельзя на обиды отвечать обидами. Христиане должны не только прощать друг другу обиды, но и молиться перед Богом друг о друге».

«Этот образ жизни – попущение Господне за грехи наши, а внешние формы жизни многих людей сегодня обманчивы. К сожалению, много тех, для кого обман стал нормой жизни. А это очень прискорбно».
Ни на одной проповеди, которые я слышал, ни в частной беседе никогда не было и намека на критику современных руководителей. Не потому, что боялся, – страха он вообще не знал. Он говорил, что всякая власть – от Бога, и человек, наделенный этой властью имеет большую ответственность перед Богом, независимо от того, как он лично относится к Богу...

...Эта война ясно нас учит, что народ с Божественной миссией, желающий либо наказать, либо исправить другой народ, не смеет ни в одной заповеди преступить закон Божий. Ни войско, ни вождь, ни даже самый обыкновенный солдат не смеют преступить закон Божий.
Если только один солдат войска совершит кражу, займётся мародёрством, прелюбодеянием или осквернением святыни или совершит какой-либо другой грех против Божиего закона, – то этим он создаёт препятствие к военной удаче всей армии. Чем выше по чину воин, тем большим препятствием будет его грех. Грех военачальника против Бога и Божиего закона равносилен измене и сдаче неприятелю.
На войне возмездие за всякий грех следует быстрее, чем в мирное время. Этого никогда не надо терять из виду. Война – это быстрая Божия расплата за долго длящиеся дела человеческие в мирное время.
Мы сожалеем и горюем, что такой-то отряд случайно попал впросак и погиб. Но нет случайности на войне. Или же мы жалеем офицера, погибшего от «шальной» пули, залетевшей в его палатку. Нет и никогда не было «шальных» пуль. Каждая пуля попадает туда, куда надо. На войне нет слепых случайностей, генерал.
Крестьянские народы наших Балкан всегда знали, что на войне солдат должен быть чист от греха и духом прям, должен со страхом стоять, как свеча перед Богом. Это они знают и теперь, и этим знанием руководятся на войне, поскольку они духовно не развращены теми, кто, ничего не зная и ни о чём не думая, говорит о войне. Количество же этих последних на Западе очень велико. Они потеряли всякое понятие о тонких духовных и моральных влияниях, имеющих на войне решающее значение.
Решающую роль на войне приписывают они машинам живым и мёртвым, т.е. солдату как живому материалу и военным орудиям. Всё это вместе, без различия, они называют одним словом «материал». Материалисты во всём, они материалисты и в оценке войны. Их философия войны признаёт лишь материал и технику.
Поэтому их оценка войны ничтожна, поэтому все их предвидения и предсказывания, касающиеся последних войн (живыми свидетелями коих являемся мы), все без исключения, были опровергнуты исходом этих войн.
Их основная ошибка, не разделяемая балканским крестьянином, заключается в том, что в борьбе двух армий они видят только эти две армии, а не видят Третьего, Решающего, Всевидящего, о Котором неиспорченные крестьянские народы на Балканах думают больше, чем о воюющих сторонах. Это и есть библейское отношение к войне...

Друзья, команда ZOV36.СвоихНЕбросаем - Панинский район, предлагает мирный детский гуманитарный конвой на Донбасс. Просьба поддержать!

Отец Серафим из опыта знал, что человек без помощи свыше не может принести должного покаяния Богу, поэтому сам, часто со слезами, безмолвно умолял Бога о том, чтобы Он послал благодать покаяния согрешившим.
В общении с батюшкой человек постепенно начинал открываться, сам снимал свою маску, потому что с ним можно было только быть, а не казаться. Он всем своим существом призывал тебя жить, быть живым и давал искру этой жизни. От него люди уходили преображенными его миром и любовью.
Исповедуя, батюшка не делал строгих выговоров, не накладывал епитимии, не назначал особых молитвенных правил или постов, но умел дать почувствовать человеку, что необходимо изменить жизнь, возненавидеть грех и следовать воле Божией, призывающей грешников ко спасению.