Храм Христа Спасителя взрывали в 1931 году. Оставшуюся после взрыва мраморную крошку сыпали на дорожки в парке Сокольники, бронзовый декор оставил след в московском метро, а вот уличные скульптуры – горельефы – до сих пор хранятся на территории Донского монастыря, абсолютно забытые государством. Корреспондент АиФ.ru выяснял, почему памятники с прежнего Храма Христа Спасителя пылятся на задворках.

Старинные горельефы — фрагменты наружного украшения старого Храма — до сих пор хранятся на территории Донского монастыря. Они вмонтированы в крепостную стену монашеской обители, и прячутся за деревьями, высаженными у ограды. Раньше они украшали стены самого знаменитого храма страны, сейчас — вмонтированы в небольшие ниши. Не в небе, как раньше, а недалеко от земли — так, что каждый посетитель монастыря может подойти, потрогать. Туристов здесь много, отношение разное: кто-то успел покрасить ноготь на ноге одной из скульптур.

Некоторым фрагментам не нашлось места и в стенах. «Красивейшие скульптуры из белого мрамора стоят, запорошенные снегом, в непогоду -забрызганные грязью. Да, за ними стараются следить работники Донского, но я одного не понимаю -предмет искусства такого масштаба и красоты не интересует чиновников от культуры?» — пишут на многочисленных форумах гости монастыря. Памятники нуждаются в реставрации, без нее мрамор становится более уязвимым для внешних угроз. Столетия назад и воздух был чище: в окружающей среде таилось гораздо меньше опасных выбросов. По проекту, на Храме Христа Спасителя — 48 горельефов. Они изображают просветителей Христовой веры, ее хранителей, а также святых, в дни празднования памяти которых происходили сражения заграничного похода русских войск в войне 1812 года. От взорванного храма осталось всего пять сюжетов, а также несколько одиночных фрагментов. «Это крупицы былой славы, былой красоты, — рассказывает Олег Стародубцев, заведующий кафедрой Церковной истории Сретенской духовной семинарии, — посмотрите, как проработана каждая деталь — до морщинки, до ногтя на пальце. Это сейчас мы имеем возможность все это разглядеть, а ведь тогда они находились на приличной высоте. Но работа проделана фантастическая».

Горельефы с взорванного храма спасли чудом. В июле 1931го года святыню обнесли забором, в декабре — взорвали, но за это время кто-то успел вывезти ценные фрагменты на территорию Донского монастыря, который уже тогда был закрыт. Во времена, когда церковь была под запретом, поступок был смелым. Историки предполагают, что это сделал Алексей Щусев — академик архитектуры, автор генплана советской Москвы и проекта Мавзолея. Советская власть благоволила Щусеву и он мог использовать личный авторитет для спасения фрагментов Храма. А уже через три года, на территории Монастыря начали создавать Музей Архитектуры, где нашли приют многие осколки и фрагменты разрушенных храмов, церквей, старинных «буржуазных» построек. Все это покоилось на территории вместе с шалашами папуасов и фрагментами советского искусства — в музее ценилось разнообразие экспонатов. «То, что удалось спасти хоть что то, большая удача. Советской власти была цель — втоптать все в грязь. Храм Христа Спасителя — это памятник победе русского оружия, былому патриотизму. Там внутри были плиты, на них золотыми буквами выбиты имена каждого отличившегося в Отечественной войне 1812 года, вплоть до низших чинов, если они действительно совершили подвиг, — рассказывает Олег Стародубцев. -Эти плиты потом пошли на электросчетчики, на лавки для бань, …. Историю сохранили так. Это вопрос политический, храм был слишком весомым, слишком много говорил о памяти русского народа об Отечественной войне. А историю начинали с нуля».

В 1991 году московские власти передали территорию Донского монастыря Русской православной церкви, и все экспонаты вывезли. Остался только знаменитый некрополь — здесь можно найти могилы Солженицына, Деникина, государственных деятелей прошлых веков — и горельефы. Спустя три года разрушенный Храм Христа Спасителя начинают воссоздавать заново. Один из первых вопросов, который встает перед создателями — что делать с сохранившимися фрагментами. Мэр Москвы Юрий Лужков предложил использовать их при строительстве — провести реставрацию, встроить в концепцию нового Храма. Такие поручения он отдавал специальной комиссии еще в 1997 году. Однако руководитель проекта воссоздания художественного облика — Зураб Церетели — от этой идеи отказался. «Прошлый храм строили десятилетиями, мы подняли его всего за 2, 5 года, — вспоминает Церетели. — Мы использовали самые новые технологии, чтобы усовершенствовать его — с дверью, которую раньше могли открыть только девять человек, теперь легко управлялся один. Стены с фресками, которые раньше страдали от холода, защитили с помощью специальной воздушной прослойки внутри — чтобы роспись сохранялась как можно дольше».

Критики скульптора считают это слишком явным отходом от оригинала. Многие искусствоведы сохраняют нейтралитет, говорят: время такое. «Конечно, белый мрамор создает совершенно другой облик, он символизирует чистоту, легкость. Бронзовые горельефы диссонируют, цвет тяжелый, желтый, — комментирует искусствовед Татьяна Бажутина. — Но все делалось быстро, в сжатые сроки, поэтому получилось, как получилось». «Посмотрите на эти лики, — говорит Олег Стародубцев, — какое величие, какая духовность, запечатленная в камне. После Отечественной войны его строили как храм памяти, когда народное воодушевление было так высоко, что купцы выстраивались в очередь с целым обозами кирпича, чтобы отдать его бесплатно, а комиссия оценивала его качество, и при малейшей претензии обозы отсылались обратно. Было воодушевление, был ответ русского духа! Современный храм — совсем другая история, и сравнивать — не нужно. Другие исторические условия. Те художники, которые работали над новым, выросли в советское время: плакатная живопись, „весь мир до основания мы разрушим“, и вдруг нужно сделать такое. А как? Где образ, где пост, где молитва? Почему там, на старых горельефах, такие совершенные лики? Потому что все через сердце. Россия восстанет, но не сразу, нельзя требовать многого».