А к январю 1904 года, когда родился Валерий (вообще-то крестили его Валерьяном, а в быту вплоть до поступления в летное училище звали Аверьяном), от былого благополучия не осталось и следа.
Павла Григорьевича сгубила собственная предприимчивость: он в рассрочку купил у купца Колчина корпус сгоревшего буксирного парохода «Русло» с намерением восстановить его и сделаться пароходчиком. Купец продажу обставил хитро, и вышло так, что мастеру Чкалову день и ночь нужно было работать на одну только уплату процентов по векселям. Заложить пришлось и «Русло», и даже собственный дом.
А в конце концов купец Колчин подал в суд, требуя возврата буксира: мол, за последние годы не получил за него ни копейки. Неизвестно, чем кончилось бы дело, если бы не 8-летний Валерьян.

Масленица, катания на тройках… Колчин стал бахвалиться, что его кучера Яшку никто не обгонит. Павел Григорьевич сказал, что с горы его Аверьян на лыжах быстрее съедет. На пари поставили спорный буксир. Через несколько минут стало понятно: лыжник проигрывает, тройка уходит от него все дальше. И тут мальчик, бросив дорогу, помчался напрямую к высоченному обрыву и… Скорость, свобода, ликование и никакого страха! «Ну ты, парень, заговоренный! — решили односельчане. — С такой высоты сигануть, кубарем на лед выкатиться, и ни царапинки!» Этот полет на лыжах над Волгой решил судьбу Валерия Чкалова, а может, и всей русской авиации!

Что же касается выигранного буксира, то Павел Григорьевич мыкался с ним еще 6 лет, пока в 1918 году его не национализировали. В бою с белыми многострадальное «Русло» пошло ко дну, а Павел Григорьевич словно сбросил с плеч неподъемную ношу: немедля ушел в затон виртуозно заделывать пробоины в днище парохода «Власть Советам»…

Тем временем Валерий — учлет военно-теоретической авиационной школы в Егорьевске, именуемой в народе «теркой» — осваивал рулежку: гонял на старинном «фармане» с подрезанными крыльями по взлетной полосе и пел от счастья. В ноябре 1924 года 20-летний Чкалов, получивший звание летчика-истребителя, был зачислен в эскадрилью под Ленинградом. Через неделю за выполнение фигур высшего пилотажа на стареньком, дышащем на ладан «ньюпоре» Валерий оказался на гарнизонной гауптвахте — в первый, но далеко не в последний раз.

Никто не может сказать точно, сколько раз Чкалов сидел на гауптвахте и сколько времени в сумме он там провел. 10 суток отсидел за полет вниз головой, еще 10 суток — за эксперимент с мертвыми петлями («Сглупил я, батя. Заключил пари, что непрерывно прокручу 50 петель. А вошел во вкус и сделал лишние 200», — объяснял Валерий командиру эскадрильи). За пролет боком между двумя растущими рядом деревьями — 5 суток, за пролет под Троицким мостом — 15 суток.

Вот уж когда было жутко! Каменная громада моста надвигалась со страшной скоростью, а щель между сводом и водой такая узкая! Вписался Чкалов точно, но многократное эхо от рева мотора словно взорвало его мозг. Оглохнув и ослепнув на несколько мгновений, Валерий чудом вывел самолет наружу. «Что это ты такой бледный?» — спросил механик, встретив Чкалова в ангаре
. А по Ленинграду уже расползался слух о пролете самолета под мостом. Когда этот слух дошел до командира эскадрильи, у него не возникло ни малейшего сомнения, чьих это рук дело. Он вызвал Чкалова: «Ты представляешь, что будет, если все наши летчики завтра попытаются сделать то же самое?» «Побьются, обязательно побьются», — сказал Чкалов, не поднимая головы. Командир эскадрильи только безнадежно вздохнул. Ну что с таким поделать?
Ведь отсидит на гауптвахте — и опять за свое! Выгнать к чертям из военной авиации? Нет, это было бы преступлением! Ведь летчик-то Чкалов такой, каких еще на всей земле не бывало.
И если о его самолете не поступало никаких известий несколько часов, было ясно, что у Чкалова просто кончился бензин где-то вдалеке от человеческого жилья. В то, что Чкалов действительно однажды может разбиться, сунув свою буйную головушку в очередное пекло, не верил даже комэск. Одно слово — заговоренный!

8 ноября 1927 года, всего через три года после окончания летной школы, Чкалов демонстрировал достижения советской авиации в Москве, перед членам правительства. Кроме всего прочего он показал 15 фигур высшего пилотажа собственного изобретения, в том числе восходящий штопор и полет вверх колесами. Вечером того же дня Валерий писал жене: «Лелик, представь себе: то, за что я сидел на гауптвахте, здесь отмечено денежной премией!»

А вскоре Чкалова отдали под трибунал: он решил он решил потренировать молодых летчиков на бреющем полете. Ведя за собой звено, нырнул под провода телеграфной линии. Сам-то проскочил, а вот молодняк правильно прижаться к земле не смог, проволока резанула по хвостам. 2 января 1929 года Чкалов был осужден сроком на один год.

Его посадили в одиночную камеру на втором этаже брянской тюрьмы. Валерий даже сделал в тюрьме карьеру: стал контролером на кухне — там можно было раздобыть хоть что-то кроме постылой баланды. «Дни тянутся однообразно, — записал он в импровизированном дневнике, когда добился разрешения завести у себя бумагу и карандаш. — Камера маленькая, но теплая. Ночью уснуть долго не мог. Мысли о жене и сыне не давали покоя. Как-то они там, в Ленинграде? Неудачник я в жизни». Чкалов перечитал все книги в скудной тюремной библиотеке. В отведенные на прослушивание радио часы изучал оперный репертуар советских театров. Больше делать было решительно нечего. «Скука страшная, тяжелая, гнетущая тоска. Днем спал. Проснулся. Принесли обед. Сидел, лежал, ходил, все надоело, — написано в том же дневнике. — Человечество! Какое ты жестокое по отношению к слабым! Лучше убей их сразу, чем мучить и делать из них еще более слабых и непригодных к жизни». В конце концов Михаил Иванович Калинин лично распорядился, чтобы Чкалова освободили. Всего в брянской тюрьме тот успел отсидеть… 19 дней. Да-да, это не ошибка, именно столько. Хотя дел, которые он там успел переделать, мыслей передумать, чувств испытать хватило бы другому человеку не на один год.

У Чкалова вообще была такая особенность: он страшно торопился жить. Будто предчувствовал, что судьба отмерила ему совсем немного. Он любил застолья, перепивал любого, а наутро как ни в чем не бывало выписывал на своем самолете немыслимые фигуры. Мог в гневе избить командира за самодурство. И до женского пола был необычайно охоч. Говорят, что внебрачных детей Чкалова по всей России больше, чем мифических детей лейтенанта Шмидта…

Впрочем, если даже так и было, все это не мешало Валерию трогательно и искренне любить собственную жену.

Чкалову фантастически повезло с его Ольгой Эразмовной – она всегда и все понимала правильно. В конце концов за одиннадцать лет брака одной семьей они жили всего шесть лет: сначала в однокомнатном номере московской гостиницы «Интернациональная», потом в собственной квартире на Ленинградском шоссе, напротив Центрального аэродрома (те самые места, где мы теперь гуляем на экскурсии по Петровскому парку), затем на Земляном Валу. Все это в Москве. А познакомились они в Ленинграде зимой 1925 года. Педагогический институт, в котором училась тогда Ольга Орехова, в порядке шефства над эскадрильей устроил в клубе части драмкружок. Два года роман Ольги и Валерия развивался исключительно на сцене, а когда Ольга закончила институт и автоматически перестала шефствовать, Чкалов сделал ей предложение.

У жены, в доме на Петроградской стороне, вблизи Геслеровского, ныне Чкаловского, проспекта, Валерий бывал только наездами — его эскадрилью перевели в Гатчину. 1 января 1928 года Ольга родила сына Игоря. К этому времени Чкалова перевели в Брянск, и он писал оттуда письма: «Лелик, почему так долго у сынки нет зубов? Ты обрати внимание. Это плохо, если у него все сразу пойдут потом. … Как он сидит? Сам или нет? Капризничает или нет, как оспа? Ты вот все эти мелочи про сынку не пишешь. Как вырос? Вес какой его? Сейчас же сходи и взвесь! Ты знаешь, как мне хочется все это знать! Душу свою скучающую, больную на бумагу не выложишь, да ты ее и так понимаешь». Ольга Эразмовна понимала. И терпела. И прощала. И ждала. Сидел муж в тюрьме — носила ему передачи и жалела. Стал народным кумиром — стояла рядом с ним на трибуне и гордилась.

Они собирались завести шестерых детей. Получилось — только троих. В мае 1933 года родилась дочь, которую в честь отца назвали Валерией. А младшая девочка родилась летом 1938 года, через полгода после смерти Валерия. Ее назвали Ольгой, в честь матери…

Утром 2 мая 1935 года Ольга с детьми, не замечая холодного весеннего ветра, стояли на собственном балконе и следили за полетом чкаловского самолета. Его трудно было перепутать с другими участниками авиапарада: моноплан с тупой мордой, одно крыло — красное. Валерий вернулся домой поздно вечером — сияющий, победный, слегка пьяный: «Ворошилов представил меня Сталину! Сказал: «Это тот самый воздушный хулиган».

Сталин спросил Чкалова: «Это правда, что вы без парашюта летаете?» — «Иосиф Виссарионович, я летаю на опытных машинах. Они очень ценны, и губить их жалко. Так вот, чтобы не было соблазна…» — «Неправильно рассуждаете, товарищ Чкалов. Нам ваша жизнь дороже любой машины!» Чкалов потихоньку усмехнулся: как будто речь идет только о его жизни! В памяти всплыл недавний случай: он получил тогда задание испытать новые авиационные бомбы. Сбрасывать их нужно было в точно обозначенный пятачок. Только вылетели с аэродрома, с мотором что-то случилось. Бортмеханик сказал, что нужно срочно садиться. Но бомбы-то еще на борту, а если с ними сядешь — взорвешься! Бомбардир посмотрел вниз: на первый взгляд место удачное. Во всяком случае, никакого населенного пункта под ними нет, а есть ли под деревьями люди — с такой высоты все равно не разглядеть. Но стоило ему открыть люк бомбового отсека, как Чкалов выхватил из кобуры пистолет: «А ну отойди! Всем лечь на пол и не двигаться, а то выстрелю!» Чкалов сел на крохотную площадку между деревьями, да так нежно, что бомбы не были потревожены. «Товарищ командир, а ведь чуть не гробанулись!» — сказал бомбардир, едва придя в себя от пережитого. «Чуть» в авиации не считается», — ответил Чкалов, утирая пот со лба. Он действительно был убежден, что спасение собственной жизни — последнее, о чем следует думать в экстремальной ситуации. Или и вправду считал себя заговоренным!

…Через три дня после знакомства со Сталиным Чкалова наградили орденом Ленина, а к нему в придачу выделили автомобиль с водителем и еще — личный самолет! (Свой «По-2» Чкалов держал в ангаре Химкинского авиазавода, а по выходным катал на нем сына.) Так Чкалов из фигуры романтической стал превращаться в фигуру политическую. Вскоре после исторического перелета в Америку горьковчане выдвинули его в депутаты Верховного Совета. Одновременно с этим Чкалову присвоили новое воинское звание — комбриг. А потом произошло и совсем невероятное: Сталин предложил Чкалову пост наркома внутренних дел. Берия предполагалось сделать его заместителем. Впрочем, Валерий отказался: мол, вся его компетентность во внутренних делах ограничивается знакомством с брянской тюрьмой, а этого, очевидно, мало. Кто знает, сумел бы этот невероятный человек сделать советскую историю чуть другой, хоть немного скрасив ее страшные черные страницы, если бы согласился? Вряд ли, конечно, это было в его силах…

В том, что произошло дальше, одни винят Берия, другие говорят, что с некоторым опозданием был выполнен приказ Ежова (в тот день уже неделю как отстраненного от обязанностей наркома внутренних дел). Третьи утверждают, что трагедию подстроили по прямому указанию Сталина. А может, это все-таки была случайность… Просто к 21 декабря — дню рождения Сталина — конструкторы хотели во что бы то ни стало сделать подарок: сдать новый суперсовременный истребитель, не хуже, чем немецкий «мессершмит», а на его доработку по уму требовалось еще несколько месяцев… Более или менее точно известно только одно: Сталин был увлечен женой Ежова — рыжеволосой красавицей Суламифью. А она вдруг стала в открытую появляться с Чкаловым…

Глубокой осенью 1938 года Валерий махнул отдохнуть на родину. Он всегда отдыхал только на Волге, в родной Василевой Слободе, которая, правда, уже к тому времени называлась Чкаловском. Погостил у брата Алексея и у сестры Софьи. И потом поехал к мачехе, в дом своего детства.

— Ну что, сынок, Ольга твоя Софье рассказывала, что ты неладно вел себя у Сталина?

— Да ладно, мать, не переживай! Сталин тоже человек и шутки понимает. А дело было так. Подошел он ко мне на приеме в Кремлевском дворце и говорит: «Хочу выпить, Валерий Павлович, за ваше здоровье». А я отвечаю: «Спасибо, оно у меня и так прекрасное. Давайте лучше, Иосиф Виссарионович, выпьем за ваше здоровье!» А рюмочка-то у него маленькаямаленькая, да и не водка в ней, а вода минеральная — все стенки пузырьками покрыты! Взял я из его рук эту рюмочку, а взамен ему — большой бокал с водкой: «Давайте, Иосиф Виссарионович, выпьем на брудершафт!»

— И что же?
— Да ничего… Выпил я свой бокал, он свой тоже пригубил. Ну и поцеловались мы. Вот и все!
— Глупый ты у меня, сынок, — качала головой Наталья Георгиевна.

Чкалов рассчитывал побыть дома еще, но с завода пришла телеграмма: «Все готово. Ваше присутствие необходимо». Это значило, что день испытания истребителя «И-180» назначен. И Чкалов срочно выехал в Москву. «Прибыл?» — удивлялись многие. Чкалов злился: «Знаю, что про меня теперь говорят. Мол, стал важным лицом и не больно-то лезет в пекло».

15 декабря 1938 года — за шесть дней до дня рождения Сталина — был страшный мороз. Уже сидя в кабине, Чкалов проверил акт о готовности самолета «И-180». И сказал: «Поехали». Он всегда говорил так перед вылетом (много позже эту привычку переймет Юрий Гагарин). Вылетел Чкалов в районе нынешней станции метро «Полежаевская». По дороге встретил самолет своего приятеля Коккинаки — покачал крыльями в знак приветствия. Покружил над дачей Сталина в Кунцево и полетел к аэропорту на Ходынском поле. До посадки оставалось метров 400, когда жалюзи моторного отсека заклинило в открытом положении, мотор, переохладившись, заглох, и самолет стал падать. Все обошлось бы, не окажись перед ним деревянный барак, возле которого в цветастом пальто стоял ребенок. Если бы Чкалов врезался в этот барак, стропила самортизировали бы удар, и все могло кончиться иначе. Но летчик направил самолет в последний вираж и врезался в столб. Удар головой о металлическую арматуру не оставляет шансов даже заговоренным. Это произошло на том месте, где сейчас стоит дом № 52 по Хорошевскому шоссе. Теперь даже не окраина Москвы…

лики истории