Роберт Рождественский

В сорок четвертом
Везёт
на фронт
мальчика
товарищ военный врач.
Мама моя,
мамочка,
не гладь меня,
не плачь!
На мне военная форма –
не гладь меня при других!
На мне военная форма,
на мне
твои сапоги.
Не плачь!
Мне уже двенадцать,
я взрослый
почти…
Двоятся,
двоятся,
двоятся
рельсовые пути.
В кармане моём документы –
печать войсковая строга.
В кармане моём документы,
по которым
я – сын полка.
Прославленного,
гвардейского,
проверенного в огне.
Я еду на фронт.
Я надеюсь,
что браунинг выдадут мне.
Что я в атаке
не струшу,
что время моё пришло…
Завидев меня,
старухи
охают тяжело:
«Сыночек…
Солдатик маленький…
Вот ведь
настали дни…»
Мама моя,
мамочка!
Скорей им всё объясни!
Скажи,
чего это ради
они надо мной ревут?
Зачем
они меня гладят?
Зачем сыночком
зовут?
И что-то шепчут невнятно,
и тёмный суют калач…
Россия моя,
не надо!
Не гладь меня!
И не плачь!
Не гладь меня!
Я просто
будущий сын полка.
И никакого геройства
я не совершил
пока!
И даже тебе не ясно,
что у меня впереди…
Двоятся,
двоятся,
двоятся
рельсовые пути.
Поезд идёт размеренно,
раскачиваясь нелепо, -
длинный
и очень медленный
как очередь
за хлебом…
1980
…Мать с отцом были на войне с самого начала, я был с бабушкой, и только когда она умерла, мать выпросила отпуск, чтобы забрать мнея с собой. Оформила меня как сына полка. У меня была перешитая форма, и мы поехали на фронт. Две недели ехали. Я был дико горд - проехать полстраны в военной форме! На каждой станции ходил вдоль вагона.
Но в Москве матери знакомые сказали, что фронт готовится к наступлению. Она была военным врачом, ее место - у стола. А я куда? Испугалась и оставила меня в детдоме. В Даниловом монастыре половину занимала тюрьма, половину - детдом.
Обидно было до смерти, что на фронт не попал. Потом пришел дяденька, стал звать в военно-музыкальное училище. И мы с приятелем поперлись - вырваться из детдома хотелось. Опять же - форма. Тогда по стране много этих военных училищ сделали - чтобы пацанов спасти, потому как очень голодно было. Так я стал воспитанником Красной Армии. Сначала у мня был тромбон, потом - бас-геликон. Дудели мы до посинения.
А потом был День Победы. 9 мая мы были на Красной площади. Нас качали - мальчиков чего не качать? В самый салютный час вспыхнули сотни прожекторов, и люди кидали мелочь в их лучи - и мелочь искрилась в лучах. У меня оттуда осталось: не надо быть взрослым, надо быть счастливым.
Роберт Рождественский