ИСТОРИЯ ЛЮБВИ

Вертинские
«Полутемный зал в сигаретном дыму. Небольшое возвышение для джаза. На сцену выходит пианист, и рядом возникает человек в элегантном черном смокинге. Его тонкие, изумительные и выразительно пластичные руки, его манера кланяться – всегда небрежно, чуть свысока. Слова его песен, где каждое слово и фраза, произнесенные им, звучали так красиво и изысканно. Я очарована и захвачена в сладкий плен». Так спустя много лет напишет в своих мемуарах седая женщина с царственным профилем. Ее любимого супруга не было уже много-много лет, а ей самой – за восемьдесят.
Они были экзотичной парой – Александр и Лидия Вертинские. Он влюбился в нее, семнадцатилетнюю, когда ему самому было пятьдесят два. А кругом шумел на разные лады многоликий Шанхай. Признанный поэт Серебряного века, «трагический Пьеро» выступал тогда в клубе с многообещающим названием «Ренессанс». Страшное, между тем, было время. Шел сорок второй год, гремела вторая мировая война. Где-то за Уральским хребтом военная немецкая машина перемолола все армии Европы и едва не захватила последнюю посмевшую сопротивляться столицу – Москву. А их союзники из Империи Восходящего Солнца высадились в Китае, начали устанавливать свои порядки, стали увозить невинных в концентрационные лагеря. Весь мир, казалось, обречен быть облаченным в черную военную форму. Спасения нет.
А Вертинский поет:
Я знаю, даже кораблям
Необходима пристань.
Но не таким, как мы! Не нам,
Бродягам и артистам!
Его слушают и плачут русские девочки-кельнерши, барменши, «девушки для танцев» – все те, кого судьба забросила в шанхайский матросский кабак. Его слушает юная красавица за столиком, которая пришла сюда вместе с друзьями. «Я была юна, неопытна, совсем не знала жизни, но мне захотелось защитить его. Слова этой песни поразили и больно ранили меня. И всю свою неразбуженную нежность и любовь я готова была отдать ему. Готова отдать – с радостью. Потому что никого прекраснее его нет. И никогда в моей жизни не будет. Я это знала, сидя в прокуренном зале «Ренессанса».
После выступления певца пригласили сесть за столиком. Лидия робко произнесла: «Присаживайтесь, Александр Николаевич…» И как сам потом говорил Вертинский: «Присел – и на всю жизнь».
Они удивительно подходили и не подходили друг другу. Он был знаменит, хоть и не богат. Она была всего лишь стенографисткой в пароходном агентстве. Он признавал лишь великую русскую литературу, она читала только любовные английские романы. Он работал постоянно, не отказываясь ни от тяжелых гастролей, ни от долгих концертов, и даже умел готовить. Она только с восхищением наблюдала за тем, как его красивые аристократичные руки мелькают над столом во время приготовления очередного сложного французского салата. И он писал ей письма – такие письма, каких нынче, увы, уже не пишут.
«Плывет Ваш маленький пароходик… Бежит… размахивает руками. Торопится по волнам, вприпрыжку. На этом игрушечном пароходике, в каютке маленькой – мое игрушечное счастье. Лежит клубочком. Дремлет. Отдыхает. Утром милые зеленые глаза – как окошечки – продернут занавесочки и будут смотреть на море. А море будет такое же зеленое, как они. Сейчас ночь, я вспоминаю всю прошлую ночь, и на сердце у меня тихо-тихо, чтоб никто, никогда не узнал. Это и есть счастье».
И, конечно же, стихи – милые, забавные, печальные неистово влюбленные.
«Он был совсем иной, – вспоминает Лидия Вертинская. – Такой необычайно интересный человек, что все остальные казались скучными. И, конечно, его восхитительные письма связали меня. Я ждала их, без них мне уже становилось тоскливо. Письма Вертинского, его стихи и рассказы были как красивые сказки, недослушанные в детстве».
А вот мама Лидии была против этого брака. Ее можно понять. Единственная дочь готова выйти замуж за кабацкого артиста. Что с ними будет дальше среди войны в Шанхае – неизвестно.
И всё же они обвенчались в городском кафедральном соборе. И невеста в белом, и взволнованный хор, и цветы, и гости – всё было так, как должно быть в мирное время. А сразу после свадьбы Александр Вертинский написал письму Молотову, где просил разрешить ему вернуться в Россию. Все русские люди, где бы они ни жили, считали тогда, что в трудные военные годы нужно возвращаться – помочь в борьбе с врагом. И вот с юной женой и трехмесячной дочерью Марианной «трагический Пьеро» плывет вдоль побережья Дальнего Востока. С одной стороны японские военные крейсера, с другой – американские подводные лодки, которые только и ждут момента, чтобы запустить свои торпеды.
Особых вещей с собой Вертинские не брали. Не было даже необходимой посуды. Но на границе подошел пограничник и строго спросил, сколько Вертинский везет костюмов. Александр Николаевич ответил, что три костюма, из которых один на нем, еще концертный фрак и смокинг. Выслушав ответ, пограничник неодобрительно покачал головой, а Вертинский стоял с виноватым лицом.
Приехали в Читу в самые морозы, а Лидия – в одних туфельках. Александр Николаевич тут же начал репетировать и давать концерты, чтобы на первый же заработок купить жене валенки. В этом был весь Александр Вертинский. Он был аристократ до мозга костей, даже чай в ресторане мог попросить так, что официанты с ног сбивались, чтобы выполнить этот заказ. Но при этом непрерывно работал – на износ, не жалея себя. Холодные грязные гостиницы, постоянный голод, неустроенность военного и послевоенного быта – ничего его не страшило. Семья, жена, дети – были для него понятием святым. Ради них он жил и работал. Ради них он мечтал о даче. Писал: «Вот умру, дача вас прокормит».
В военной Москве Вертинский почти не бывал, хотя семью поселили в хорошей гостинице и выдали талоны на питание. Он непрерывно выезжал с концертами на фронт – как человек глубоко порядочный, он считал, что раз не может служить в армии по возрасту, то должен отдать долг Родине как может.
Советские люди относились к певцу с большой любовью. Он был удивительно экзотичен для страны победившего пролетариата, но когда он начинал петь, простые ткачихи и доярки плакали точно так же, как русские кельнерши и барменши в далеком Шанхае.
Но между тем, многие думали, что Вертинские очень богатые люди. Александр Николаевич говорил: «Здесь считают, что за границей с неба падают жареные куропатки». И как-то однажды он в задумчивости сказал жене: «Знаешь, они хотят на мне отыграться за всю революцию!» Поэтому за вещи и многое другое, что пытались прибрести Вертинские, с них запрашивали втридорога. Так, за немыслимые деньги уже после войны семья приобрела дачу, о которой так долго мечтал Александр Николаевич. На вопрос Лидии о цене Вертинский лишь пожал плечами: «Что делать: ты ведь сама видишь, мы за всё переплачиваем, это издержки моей громкой фамилии!»
Для чего нужна была дача этой аристократической и артистической семье? Как и все люди, они мечтали о собственном доме на природе, где можно было бы укрыться от городской суеты, отдохнуть на природе. Во время гастрольных поездок Вертинский писал еще крошечным дочерям о том, что поет, чтобы заработать деньги на дачу. Там, обещал он, у них обязательно будет корова и огород. А если не корова, то хотя бы коза.
Эти мечты оказались весьма наивными. На станции с обещающим названием «Отдых», где в артистическом городке находилась дача Вертинских, условия были непростыми. Почва оказалась песчаной, вокруг огромные корабельные сосны. Поэтому овощи не росли, зато стоял «болконский» дуб, разбитый молнией надвое – потом его весь излазят внуки Саша и Степан.
Всё, что удалось вырастить Вертинским на даче – это несколько яблонь. Они быстро поднялись и роскошно цвели каждую весну, благоухая на всю округу. Цвели и тут же осыпались, не давая плодов, оставляя только легкую грусть от несбывшихся надежд.
О своей даче Александр Вертинский пел на старый мотив с присущей ему тонкой иронией:
Хорошо в этой «собственной» даче
Бурной жизни итог подвести.
Промелькнули победы, удачи
И мечтаний восторги телячьи,
И надежды, как старые клячи,
Уж давно притомились в пути.
И сидишь целый день на террасе,
Озирая свой «рай в шалаше»...
Так немного терпенья в запасе,
Ничего не осталось в сберкассе,
Ничего не осталось в душе.
Но зато, если скинуть сорочку,
Взять лопату, залезть в огород,
Можно разбогатеть в одиночку,
Продавая клубнику в рассрочку,
И всего за какой-нибудь год!..
Умер Александр Вертинский тоже на гастролях. Больное сердце – а рядом ни у кого не оказалось даже обычного валидола. Вместе с Вертинским ушла, нет, не эпоха – ушла неповторимость искусства, когда один немолодой бард заполнял собой всю сцену и держал в состоянии сладостно-напряженной приподнятости и счастья огромные зрительные залы.
Лидия Владимировна так и не вышла второй раз замуж, хотя ей предлагали и «партии были блестящими» – на позабытый дореволюционный манер говорила вдова певца. Кто может сравниться с ее великолепным Александром Вертинским? Никто! Мелькнула она в кино экзотической птицей («Садко»), в другой картине тоже снялась в роли сказочного персонажа («Королевство кривых зеркал») и пропала – не нашлось в советском кинематографе применения ее удивительной красоте. Всю жизнь проработала художником по эстампам.
Несмотря на почтенный возраст, Лидия Владимировна очень любила свою дачу. Она уезжала из Москвы с первыми теплыми днями весны, и оставалась там до поздней осени. Никто не звал ее бабушкой, только Лилой, как некогда Александр Николаевич. На дачу приезжали дочери Марианна и Анастасия Вертинские (известные артистки), приезжали внуки – особенно часто Степан Михалков и Саша Вертинская. Приезжали и маленькие правнуки. Со временем дочери взяли все заботы по даче на себя.
Умерла Лидия Владимировна в 2013 году. А яблони выросли здесь уже новые и также роскошно цветут каждую весну…