ОГУРЦЫ В РАСПЛЮЙ

ОГУРЕЦ С ХРУСТИНКОЙ ДА КАРТОШКА С СОЛОНИНКОЙ -
УМ, ГЛЯДИ, ОТЪИШЬ!
Ну, прям мочи нету! Что за бабы у нас в селе? Фантазёрки, а не бабы! Изгаляются, выдумывают разное-всякое, переплюнуть других хотят. Лишь у них всё правильно, да как следует, умничают.
А другие-то, колбёшки*неразумные, подглядят, да слизнут, да повторят, бывает частенько себе во вред. Вот ведь, что вышло однажды!
- Маруськя! Эй, Маруськя, ты иде? В гароде штоля, а? Отзавися, муркни нам, мол туточки я, бабоньки,- однако в ответ тишина.
Две женщины местные, Клавдия да Шура, проводив коров на выгон, в стадо, передав их пастуху, направляясь обратно, к домам, всё же решили завернуть к Марусе Зоткиной, кое-чего уточнить. Обойдя дом, они прямиком проследовали на зады двора, к огороду, зная, что Маруся любит работать по холодку, чуть заря займётся.
На их окрик Маруся не отозвалась и, пожимая недоумённо плечами, женщины двинулись дальше по меже, высказывая предположения:
- А чаво, можить спить, не вышла ноня в гарод, а мы-та вопим здеся,- это Клавдия сказала.
- Да ну! Поди в хлеву, аль курятнике иде, чаво ж оттеда орать - та! Видала чай, её-та Малютка в стаде уж, стало быть на ногах она, - уверенно пояснила Шура,- да вона, гляди, зад её видать! В грядах, глухая тетеря! А мы глотки дярём, кулёмы,- пояснила она.
На шум сзади, хозяйка огорода не взбудоражилась, а подойдя ближе, увидали подруги непривычную для них картину.
На свежеперекопаной земле чётко выделяются несколько проделанных мотыгою бороздок, пролитых водою. Маруся, женщина ядрёная, крепкая, согнув слегка колени, упершись пухлыми руками в них, нависает над одной из бороздок и вдруг начинает плевать туда! Переступая галошами вдоль бороздки, размеренно, неторопливо, выплёвывает изо рта семечки огуречные! Что за диво! Бабы опешили прямо!
- Тьфу, тьфу, тьфу,- только и слышно! Строчит, как из пулемёта! Закончив ряд, повозив во рту языком, сложив губы дудочкою, Маруся перешла к следующей бороздке и дальше, и дальше. Бабы молча, завороженно следили за её действиями, понимая теперь, почему она не ответила на их призыв. Рот был занят! Наконец, управившись, Маруся хлебнула из ковшика, плавающего в ведре, воду, прополоскала рот, запрокинув голову, выплюнула и, утерев губы краешком фартука, повернулась к удивлённо замеревшим подругам:
- Ну! И чаво орём? Невидаль штоль, а? Огурцы сею! Ноня ж Пахом! Сей на Пахом, огурцов собярёшь мяхом*! Так вить сказвають,- Маруся широко заулыбалась,- расплюдай огурки на Пахома, не усядишь дома! А вы-та, гляжу, шалберничаитя*, гуляитя по чужим гародам!
- Эта, эта, чаво ж такоя былО,- приходя в себя от увиденного, спросила Клава.
- Да я тах-та завсягда сею, бабка сеяла и матерь так жа, чаво тута не понять-та? Носим за щекою часок, када и другой. Оне, семечки огурешныя, в тяпле да в слюнях разбухнуть, потом жа легше проклюнуца, скоренько взойдуть, вылазиють, прям вскорости, завтря!
- Во чудо какая,- покачала головою восхищённо Шура,- а я, глади, семя тыквенно за пазухой дяржу в мокренькай тряпице, да-а-а! Двоя дён тах-та ношу. С покон веку мои-та, рОдныя, к душе клали ближея, промеж титек, иде самая тяпло. Трудисси, топчисси днями, а они дуюца тама, глядишь - проклюнулися!
- А я-та об етим не ведала,- всплеснула руками Клавдия,- я в мокру тряпочку, да под чаплыжку* кладу завсягда.
- Тах-та тожа ничаво, да я, вота, привыкла уж расплёвывать их. Всю жизню тах-та, - завершила разговор Маруся и спросила,- а вы чаво припёрлися, аль дела какая?
- На спевках ноня будишь, аль как? Мы-та с Шуркою припрёмси уж,- пояснила Клавдия,- пойдём счас, огурцы посеим сухими семенами, коль прозявали пошти-шта Пахомов сев, и посля обеду, в три часика, будим в клубе. Мене дочка семена огурцов с городу привязла, на базаре брала, сказвала дюжа хороши будуть. Мои-та переродилися, всё свои да свои, сколь годов сею. Стали кислыя, круглыя и жалтеють чаво-та, надоть менять.
- Короче, ты нас, Манькя, всех перяплюнула, гляжу,- выдохнула с досадой Шура,- а у мене-та своих семянков пропасть, посодим какия имеем. Я-та запамятовала, што ноня Пахом, пустая бошка!. Пойтить штоля, тож в рот их набрать? Гляди пондравица ротом сеять и мене, в расплёвку-та, а? - она захохотала.
Развернувшись, женщины поторопились по домам.
А дальше вышло вот что.
Проходя по улице к своим домам, женщины увидали сидевшую на приступочке старой, крытой соломой, избёнки, Матрёну Разуваеву, девяноста лет отроду, Разуваиху, по местному. В серой, линялой юбке, перёд которой прикрыт запоном* в заплатках, в цветастой, старенькой кофточке и в платочке, таком же. Подперев голову кулачком, Разуваиха с подвизгом пела что-то себе под нос, не разобрать что именно.
Раскланявшись, женщины спросили о том, знает ли она такой способ посадки огурцов, как, к примеру, делает Маня Зоткина, расплёвывает их?
Матрёна пожевала ротиком, прикинув в головёнке своей что к чему, махнула куда-то вдоль улицы сухонькой, сморщенной ладошкой и прошелестела:
- И-и-и, дявчаты! Чаво тока на свети не бываить! Вона слыхали, поди, столб жалезнай с морю подымаица и с кажным днём вышея да вышея делаица,- она пошамкала ротиком и добавила присмиревшим Клавдии и Шуре,- на небесах, сказывали старыя люди, письмяна писаны! Грамошныя их читали! Жуть! Страшныя пророчества тама! Во чаво!
Она зевнула со стоном, утёрла рот уголочком головного платка, высморкалась в запон, при этом стало видно, что юбка, с этим запоном, не расставалась всю жизнь, срослась прямо. Под ним юбка, квадратик её, были свежее цветом, ярче, будто новый лоскут. Встрепенувшись вдруг, визгливо с подвыванием произнесла Матрёна:
- А в нашим гаю* видали диковиннава зверя, с человечиим ликом, в шарстИ всяво! Будта деревА с корнями рвёть и складаить их в стопочку, силища в ём агромадная, да-а-а! Двух мужуков, не-е-е, кажися бряшу, пятёрых, разорвал в клочки пряма и сожрал не подавимшися. Во бяда кака!
- А об огурцах чаво, плюдать их в гряды, аль как,- опять робко поинтересовались женщины, уже жалея, что зацепили разговором Матрёну.
- Ети Зоткины, - проговорила с презрением Разуваиха,- молилися по-старому завсягда, в храм православнай не сувалися. Да и неча им тама делать было! Оне, сами-та,с Сибири, прижилися туточки. У их всё чрез пень колоду, можа и плявали огурцы в гряды, так рази ж ета по - нашенски, ась? Ну уж ежали жалаитя - плюдайтя! Всюю Расею- матушку, расплюдали уж! Я таперича ничаму не удивлюся! Ни-ча-му,- сказав так Разуваиху, подняла подслеповатые маленькие глазки к небу, поджала, церемонно, тонкие губы в шнурочек и подтянула кончики головного платочка под подбородком. Было ясно, больше говорить она не желает, однако, когда женщины продолжили свой путь, до их ушей донеслось с приступочков:
- Дявчаты-ы-ы! Гляди-и-итя, каб вам боком чаво ня вышло!
Подруги двинулись дальше, не обратив внимание на последние слова Матрёны.
Лишь потом, после некоторых событий, в их памяти всплыли пророческие слова старой Разуваихи. Они аж ужахнулись, поняв верность этих слов.
- А чаво ж она сказывала, мол старые люди про письмена говорили, а у нас в селе старше её-та никого, уж давненько нету, а? Как понимать-та, - продолжив путь и вдруг приостановившись, удивилась Клавдия.
- Да дурить она, морочить народ, вота чаво, за каким-та лядом припляла к огурцам Рассею, взбаламошенная врушка! Зверь какой-та мужуков цельнаю кучу сожрал, бредни, - Шура решительно прибавила шагу и, подойдя к своему крыльцу, махнула рукою Клавдии,- пока! На спевках встренимси.
Всем известно, что примеры других заразительны очень! Нужно нам это или нет, всё ж охота попробовать и самим.
Войдя в дом, Шура кинулась к холщовому мешочку с семенами и набрав приличную пригоршню, а чего ж мелочиться, огуречных семечек, всыпала их в рот, распределив за обеими щеками, так, что лицо её стало круглым, а пухлые губы еле сомкнулись. В ожидании, когда семена распарятся для посадки, она достала из-за пазухи платочек влажный, с тыквенными семечками, и удовлетворённо заметила, что они набухли и, в общем-то почти готовы были, для посева, а лунки-то уж давно готовы, но засунула, до поры, обратно, не до них теперь. Дальше занялась Шура домашними делами. Стала растапливать печь, ставить на плиту чугун с картошкой, в кожуре, свиньям, и кастрюлю с чищенной, семье на обед.
Решила, коль посевная, некогда наготавливать, пусть обойдутся картошкой отварной со сливочным маслом да укропом молодым, да сметаною, да квасом мучным. К картошке сало солёное да капустка квашенная ещё есть, да и будя. А уж на ужин придумается что-то. О том, что стала греть огуречные семечки во рту, решила не говорить никому.
- А то возгордится Манькя, будто у ей я пример взяла. Ага, обойдёсси, поди.
Клавдия, в отличии от Шуры, более медлительна и не так скоро соображающая, постояв возле стола на кухне, отправилась к шкафчику с лекарствами и семенами и нашла среди пакетиков тот, с огуречными, который дочка привезла из города. Сама дочь её, тем временем мирно спала в маленькой спаленке, так как утро было раннее, да и вставать нужды особой не было. К тому же она была в гостях у родителей, на недельку приехала.
Клавдия развернула пакетик из газеты. Семена огурцов показались ей красноватыми, но значение этому она не придала. Было их десятков шесть всего, да хватит и столько.
- Чем свободнее расплюю, посею, тем больше уродится,- решила женщина и высыпала их в рот, прежде выпив стакан молока, предусмотрительно, чтобы пока носит семена, пить не хотелось. На языке почувствовался горьковатый привкус.
- Ну и чаво,- подумалось Клавдии,- раньше-та я их в рот не брала, можить все завсягда такия бывають.
Она стала катать-валять семена во рту, обволакивая их слюною, чтобы быстрее набухали.
- Ни Маньке, ни Шурке об етим ни-ни,- усмехнувшись решила Клавдия,- а спросють, так скажу, мол сеяла как и завсягда сею, обычно, без фокусов.
В это самое время, в доме у Шуры произошло вот что.
Слив сваренную картошку, положив кусок сливочного масла, Шура завернула кастрюлю в газету, потом в полотенце и отставила в ожидании прихода мужа. А он явился на удивление скоро! Распахнув дверь, рванулся к рукомойнику. Шура от неожиданности отвернулась и натянула платок на щёки, от семян пухлые. Умывшись, муж присел к столу:
- Так, давай чаво там поисть, да ряшить надоть прям счас - мы берём сабе мясу, пол парасука? Ноня кум резака звал. Мы ж давно сговаривалися. Чаво молчишь-та?
Стоя лицом к печке, накладывая картошку, Шура молчала.
- Чаво прижукла-та? Бярём аль нет, - настойчиво спрашивал муж.
- Угу,- послышалось в ответ.
- Чаво ты тама угукаишь, а? Берём аль нет?
- Угу, угу,- только и смогла выдавить Шура, давясь семенами огурцов и злясь на себя, что поспешила. Надо бы попозже, когда муж уйдёт, тогда и греть те семена, а она враз сыпанула.
Выскочив в сени, отдышалась слегка, схватила в холодном чулане жбан кваса, плошку сметаны да шмат сала и вернулась в кухню. Отвернувшись от мужа, принялась резать хлеб.
- Я ничаво не понЯл,- вдруг насупил брови муж,- какого рожна ты крутисси, да отвярнулась, а? Говори толком, чаво решим.
Он встал из-за стола, подошёл стремительно сзади к Шуре, резко, за плечи повернул к себе лицом и отпрянул!
Щёки жены были надуты, нос, зажатый этими щеками, заострился, непривычно толстые губы вытянуты вперёд и сложены в трубочку. Глаза, округлившись, помаргивали, виновато.
- Батюшки мои,- вскрикнул муж,- эк табе разнясло, пчёлы штоль покусали?
И тут Шура не выдержала:
- Не пчёлы,- вскрикнула она в лицо мужу, при этом, часть разбухших уже семян огурцов, вылетела веером из рта, обсыпав и её саму и мужа, но большую их часть, Шура проглотила! Она подбежала к ведру с водой и принялась большими глотками запивать царапающие горло семена.
Муж молча, в ужасе, смотрел на Шуру.
- Чаво привязалси к мене,- вскипела разъярённая Шура и слёзы брызнули из её глаз,- я табе угу, угу, мол да, бярём мясу, нет жа, пытаить всё!
Когда успокоившись, выплакавшись, она присела к столу, то всё и рассказала, как хотела попробовать способ, каким Маня Зоткина давно сеет, расплёвывает по грядам семена огурцов.
- Глупость это, нужды нету так изгаляться над собою,- только и сказал муж, хлопнув дверью, вышел.
- И вправду, дура я, беспросветная,- раскаянно подумала Шура.
Маруся гладила себе платье, чтобы идти в клуб, когда дверь распахнулась и вбежала раскрасневшаяся, потная дочь Клавдии.
- Ты что же тётка Маруся удумала, а? Мамке худо! С уборной не выходит пол дня! Мы-то уж туды попасть не можем!
- А я причём сдеся? Не угощала её и с собою не давала дажа ничаво! С какого перяпугу в убошке-та сидить,а?
- Ну это ж ты наговорила семена огурцов в роте держать, а они протравлённыя! Меня на базаре, в городе предупредили! Ей сказать не успела, да не думала, что за щёку положить.
Что тут скажешь? Без вины виновата Маруся, да пойди-ка, оправдайся теперь! То-то и оно!
колбёшка - не очень сообразительная
мяхом - мешком
шалберничающие - праздношатающиеся
чаплыжка -мисочка
запон - фартук
гай - гайкать - аукать (южно-тамб.) дубрава, роща, чернолесье
Елена Чистякова (Шматко)