Казацкая автономия имела разнообразные названия, на что, в частности, указывал в "Разговоре Великороссии с Малороссией" Семён Дивович, вложив в уста Малороссии такие слова: "От древних казаров род веду и начало, / Названий сперва было у меня немало". В XVII–XVIII ст. в обозначении Гетманщины конкурировали такие названия, как Русь, Войско Запорожское, Малая Русь/Россия и Украина. Постепенно остаются самые употребительные термины "Малая Русь" и "Украина".

"Украина малороссийская", как её иногда называл Самуил Величко, способствовала формированию новой идентичности, которая как в социальном, так и в территориальном отношении была значительно уже руськой идентичности авторов Переяслава и Гадяча. Она обладала почти исключительно казацкими чертами, вынесла за свои рамки неказацкий элемент и поглотила, прикрыв собой, обособленную идентичность "показаченной" шляхты. В географическом отношении сужение произошло как за счёт Беларуси, так и земель Правобережья. Идея Руси-Украины по обоим берегам Днепра была актуальной для казацкой элиты времён Руины, но уже при Иване Мазепе именно территория левобережных полков стала географической привязкой новой украинской (казацко-малороссийской) идентичности.

После Полтавской катастрофы 1709 года малороссийство оказалось единственной официально возможной формой политической идеологии в казацкой автономии. Хотя послеполтавские произведения старшины ещё несли в себе элементы хазарской мифологии, но в них уже доминировали идеи малороссийского цикла, подчёркивавшие лояльность казацкой автономии по отношению к Российской империи. При отсутствии других официально разрешённых альтернатив, малороссийство стало идеологической оболочкой для защиты немногих автономных прав и привилегий, сохранившихся в Гетманщине после Полтавы.


Ярким символом новой эпохи и новой политической ориентации казацкой старшины стал возрождённый и реформированный в послеполтавскую эпоху культ гетмана Богдана Хмельницкого, вызванный потребностями казацкой элиты. Одной из ключевых черт малороссийской идентичности того времени был её "легалистический" характер, связанный с сохранением и защитой особых прав Войска Запорожского / Малой Руси / Украины как территориальной автономии. Эти права, определявшиеся "статьями" между царским правительством и каждым последующим левобережным гетманом со времён Богдана Хмельницкого, постоянно урезались Москвой, а впоследствии Санкт-Петербургом и нуждались в постоянной защите со стороны казацкой элиты. Символом защиты этих прав и важной составляющей малороссийского сознания в целом и стал идеализированный героический образ Богдана Хмельницкого.

В условиях постоянного урезания автономных прав Гетманщины "статьи" Хмельницкого и его время неминуемо приобретали в глазах казацкой старшины образ "золотого века". Эта тенденция усилилась в условиях фронтального наступления на автономные права Гетманщины после Полтавского поражения. Изменение официальной политики Санкт-Петербурга после смерти Петра I и издание в 1727 г. новым императором Петром II указа о восстановлении гетманского правительства и других должностей в Украине согласно "договору Богдана Хмельницкого" способствовали укреплению культа Хмельницкого.

Авторы второй половины XVIII ст. ещё раз пересматривают историю казацко-московских отношений и находят новые аргументы для защиты старинных прав и свобод Малороссии и даже возвращаются к идеям "гадячского цикла". Модель польского государственного устройства, базировавшаяся на идее государства двух народов, с определёнными модификациями переносится украинскими интеллектуалами XVIII в. на российскую имперскую почву. Теперь Дивович старается воспринимать как равного партнёра в общем государстве не Польшу, а Россию-Великороссию. Он вкладывает в уста Малороссии следующие слова, адресованные Великороссии:

     Так мы с тобою равны и одно составляем,

     Одному, не двум государям присягаем, –

     Почему почитаю тебя равну себе.

Способ мышления, видения будущего казацкой государственности и формулирования собственной идентичности, заявленный украинскими авторами Гадяча, надолго пережил своих создателей. Правда, если руськая элита XVI ст. определяла себя в категориях gente Roxolanus, natione polonus, то идентичность их потомков второй половины XVIII ст. может быть определена по этническому происхождению как малороссийская, а по своей государственно-политической ориентации как "всероссийская". Казацкая элита приложила немало усилий для того, чтобы "всероссийские" – общеимперские культура, язык и идентичность включали как можно больше малороссийских черт. Этот процесс, оказавшийся в конечном итоге достаточно успешным, вызвал ревнивое отношение политической элиты казацкой автономии к монопольному праву великороссов на употребление термина "Россия". Тот же Дивович устами Малороссии обращался к её великороссийской "собеседнице": "Знаю, что ты Россия, да и я так звусь".

Тенденция отстаивания прав на "украденные" великороссами название и идентичность ярко проявилась в "Истории Русов" – историко-политическом трактате начала XIX ст. и лебединой песне казацкой старшины. Как можно судить по её тексту, потомки старшинских родов Левобережья считали самих себя, а не россиян настоящими русами. Борьба за право на эту родословную означала "возвращение" казацкой элиты к отброшенной некогда руськой идентичности. Правда, возвращение это происходило при абсолютно иных обстоятельствах, а содержание новой руськой идентичности имело абсолютно иное наполнение. Территориально-географически эта идентичность должна была включать уже не только украинскую этническую территорию и Беларусь, но также и бывшую Московщину – Россию. Социально она нивелировала отдельную сословную идентичность казацкой старшины и растворяла её в рамках более широкой идентичности всероссийского дворянства. Понадобилось новое поколение "будителей" Украины, чтобы вызвать к жизни и по-новому употребить казацкий элемент в создании современной украинской нации.

Заключение

Мифологизация казацкого наследия и казацкого прошлого в XIX и в значительной мере в XX ст. стала важным фактором в процессе формирования современного национального сознания украинцев. Образы казаков и их предводителей присутствовали в большом количестве стихотворений и прозаических произведений поэтов и писателей-романтиков середины и второй половины XIX века. Современная украинская литература успешно дебютировала в казацком облачении "Энеиды" Ивана Котляревского. "Тiï слави козацкоï повiк не забудем", – призывал читателей отец украинской нации Тарас Шевченко. Для него, как и для многих его современников, а в особенности ценителей и последователей, образ казака был квинтэссенцией всего национального, украинского. В казацкой эпохе украинские романтики видели "золотой век" своей нации и успешно использовали казацкое наследие в качестве нациеобразующего мифа для формирования общей исторической и национальной идентичности у выходцев с отдалённых в пространстве и разделённых государственными границами украинских земель.

На протяжении XIX столетия термин "Украина", который применялся до этого времени почти исключительно для обозначения территории бывшей казацкой автономии (термин "Западная Украина" в середине XIX века означал Правобережье), распространился на большинство этнических украинских земель. Вместе с ним распространился и образ нового национального героя – украинского казака. Эти тенденции в полной мере отразились в тексте национального гимна Украины, написанного выходцем из Гетманщины Павлом Чубинским (1863). Гимн призывал к борьбе украинцев со всей этнической украинской территории, апеллируя при этом к связанной почти исключительно с Гетманщиной казацкой традиции: "Станем, браття, в бiй кривавий вiд Сяну до Дону / I покажем, що ми, браття, козацького роду".

Характерно, что объединяющая сила казацкого прошлого оказалась настолько мощной, что смогла преодолеть не только государственные границы империй, но также и веками существовавшие конфессиональные преграды. Современная внеконфессиональная украинская идентичность успешно использовала казацкий компонент в своей борьбе за создание современной нации на украинской этнической территории.