А давайте-ка, любі друзі, поговорим сегодня о распаде Британской империи. Точнее – даже не о самом распаде, но о том, как и, возможно, чьими усилиями он стал возможен.

Традиционно британское имперское могущество базировалось на трёх китах: на мощи Королевского флота, на системе союзов и на сильном фунте стерлингов. Но в период между двумя мировыми войнами американским стратегам удалось подорвать это могущество, последовательно выбив каждую из трёх ножек британского табурета.

Сперва, в 1922 году, Белый Дом очень удачно провёл Вашингтонскую конференцию, в ходе которой американским дипломатам не только удалось вбить клин в отношения Великобритании и Японской империи, но и вообще разрушить союз между этими двумя державами. Отныне на Дальнем Востоке британцы остались один на один со своими страхами, лишь щелчком пальцев удвоив число своих геополитических соперников в стратегически важном для себя регионе.

Здесь же, на конференции, американцы подложили бомбу и под другой краеугольный камень британского глобального владычества – под неоспоримую мощь Королевского флота: решениями конференции за американцами было закреплено право строить линейный флот, по силе равный британскому, а квота японского флота переводила (5:5:3) старую формулу ”Rule, Britannia!” в разряд досужих баек и исторических песен.

Таким образом, к 30-ым гг. ХХ ст. оставалась непокорённой лишь одна твердыня – фунт стерлингов. По правде говоря, она не была неприступной – первый шаг к её сокрушению был сделан в годы Первой Мировой войны: беспрецедентные в истории Британии траты на военные нужды (здесь стоит лишь напомнить о необходимости создания с нуля и развёртывания миллионной армии) привели к тому, что, вступив в глобальный конфликт мировым кредитором, из него Великобритания уже вышла мировым должником. Говорить о том, что функция кредитора переместилась за океан, в Нью-Йорк, полагаю, излишне.

Тем не менее, в «ревущие двадцатые» британское правительство пыталось выправить ситуацию с неясными перспективами на успех этой тяжёлой миссии: стагнация в отраслях, традиционно игравших роль драйвера экономики островитян – угольная промышленность, хлопковая промышленность и судостроение, – вселяли в государственных мужей скорее опасения, нежели надежды, а искусственно завышенный курс национальной валюты делал британские товары дороже продукции конкурентов на 10%, что в конечном итоге обернулось сокращением экспорта (к середине 1920-ых гг. экспорт угля и текстиля находился на отметке 50% уровня 1913 года!) и ростом безработицы (приблизительно 10% трудоспособного населения страны).

В этих условиях очередной – с 1924 года – канцлер казначейства Великобритании от Консервативной партии и по совместительству внук американского финансиста с кровью то ли евреев, то ли ирокезов в жилах Уинстон Лэнард Спэнсэр Чёрчилл (Winston Leonard Spencer Churchill) сделал следующий шаг на пути к упрочению роли Британии в мире (в 1920 году Банк Англии начал это движение: стремясь вернуть фунту стерлингов роль мировой валюты, он поднял учётную ставку до 7%), который сыграл с британцами злую шутку. Добившись уже в апреле 1925 года восстановления золотого стандарта и доведя обменный курс фунта до предвоенной отметки – 4,86 долл. за 1 фунт стерлингов, Чёрчилл, тем не менее, не достиг главного: фунт не получил статуса мировой валюты, но его дальнейшее укрепление ещё более ослабило позиции экономики метрополии – британские товары подорожали на мировом рынке в среднем на 12% и с катастрофической скоростью теряли свои рынки (и что важнее – рынки доминионов и колоний!). Бурному экономическому росту ведущих стран Запада Британия смогла противопоставить только барахтанье между небом и землёй: её промышленное производство к 1929 году лишь вышло на предвоенный уровень при том, что доля Великобритании в мировом промышленном производстве снизилась к тому же году до 10% по сравнению с 14% в 1913 годом!

Дальше, на счастье британцев, разразилась Великая Депрессия, которая означала передышку для имперского проекта, но последовавшая за ней Вторая Мировая война поставила на нём большой и жирный крест.

Принято считать, что Чёрчилл выиграл для Британии войну, но проиграл империю. Это так, но не будем излишне строги к премьер-министру: ему пришлось бороться с объективной закономерностью – обстоятельствами непреодолимой силы. Как по этому поводу весьма точно высказался один американский журналист, «... такова была цена, заплаченная Чёрчиллем. Лейбористская оппозиция не осмелилась выдвинуть против него это обвинение даже позже, во время выборов, ибо Великобритания не могла поступить иначе, если только она не была готова отказаться от своего империалистического статуса. Она могла капитулировать либо втихомолку перед Соединёнными Штатами, либо позорно перед Германией. Первая возможность означала американское обволакивание империи и проникновение в неё; вторая возможность означала открытую сдачу империи немцам...».