Утром 12 сентября 1919 года в город Фиуме, что на побережье Адриатического моря, вошли боевые отряды итальянских ветеранов Первой мировой войны во главе с полковником Габриеле Д’Аннунцио — авантюристом, поэтом и героем прошедшей бойни. С балкона гостиницы, где расположился штаб добровольцев, он обратился к населению: «Итальянцы Фиуме! В этом недобром и безумном мире наш город сегодня — единственный островок свободы. Этот чудесный остров плывёт в океане и сияет немеркнущим светом, в то время как все континенты Земли погружены во тьму торгашества и конкуренции. Мы — это горстка просвещённых людей, мистических творцов, которые призваны посеять в мире семена новой силы, что прорастёт всходами отчаянных дерзаний и яростных озарений».

Так началась пятнадцатимесячная история одного из самых странных государств, возникших в новом мире, пережившем великую войну. Республику Фиуме, или Итальянское регентство Карнаро, многие считают предтечей фашистского режима, установленного три года спустя в Италии Бенито Муссолини. Попробуем разобраться, так ли это на самом деле и что вообще представляла собой молодая республика.

Сейчас город Риека, который итальянцы называли Фиуме, является туристическим центром и одним из самых крупных городов Хорватии. Около 80% его населения — это этнические хорваты. Но так было не всегда. В далёком XV веке маленький славянский городок вошёл в состав государства Габсбургов и стал важным форпостом немцев в Адриатическом море. Город несколько раз переходил из рук в руки, пока к началу Первой мировой войны не оказался в составе Венгерского королевства.

В начале ХХ века в городе проживало чуть менее 50 000 человек. Согласно переписи населения, проведённой в 1910 году, 47% жителей Риеки были итальянцами, а 32% — хорватами. Однако после Первой мировой войны ситуация кардинально изменилась: по данным 1918 года, итальянцы теперь составляли почти две трети жителей, в то время как численность хорватов снизилась до 20%. Это было связано, с одной стороны, с националистической кампанией внутри Италии, направленной на присоединение адриатического побережья, а с другой — со значительной миграцией хорватского населения Риеки либо в Загреб, либо за пределы страны.

После окончания Первой мировой войны Риека стала камнем преткновения в отношениях Италии и Королевства сербов, хорватов и словенцев (КСХС). Оба государства хотели присоединить к себе этот важный стратегический порт, и никто не желал уступать.

Вооружённые формирования югославов и итальянцев повели борьбу за различные территории на восточном побережье Адриатики. Столкновения прекратились только на время переговоров на мирной конференции в Париже. Ещё в октябре 1918 года местные итальянцы провозгласили в Риеке республику и выразили намерение присоединиться к Италии. Однако итальянское правительство не спешило с аннексией спорных территорий — это могло привести к новой войне, которую сотрясаемая забастовками страна не выдержала бы. Для поддержания порядка в город временно вошли воинские контингенты союзников, но этот шаг не ослабил напряжения в городе.

В этой обстановке неопределённости и ожидания на авансцену вышли Габриель Д’Аннунцио и около тысячи его последователей. 12 сентября 1919 года они появились у ворот Фиуме.

«Все слушавшие его в первый раз испытывали двойственное впечатление — восторга и отвращения», — так в одном из своих произведений писал о себе сам Д’Аннунцио. В наших краях мало кто знает об этом человеке, одном из самых популярных поэтов столетней давности, влюбившем в себя не только европейскую, но и российскую публику. В Российской империи к началу XX века тираж его книг достиг отметки в 500 000 экземпляров. Его произведения носили откровенный характер, балансируя на грани эротики, а сам творец не чурался вызывающих поступков. Основную массу итальянцев поэт называл варварскими ордами, что не помешало ему избираться в парламент. Габриеле Д’Аннунцио вёл жизнь на широкую ногу и к 1900 году влез в фантастические долги.

Первая мировая война дала поэту шанс показать другую сторону своего образа: авантюриста и патриота, аристократа, для которого жизнь — ничто, когда Родине грозит опасность. Особенно Д’Аннунцио привлекала авиация: пилоты представлялись ему последними рыцарями в войне машин. В 1915 году, триумфально выступив в Генуе по случаю вступления Италии в войну, он записался на флот, но уже к лету перевёлся в авиацию.

Воевал Д’Аннунцио лихо, с азартом, но довольно странно. После каждого боевого вылета он удалялся в свой дом, куда, несмотря на военное время, рекой стекались предметы роскоши, алкоголь и женщины. В этом был весь поэт — авантюрист, который видел в опасностях смысл жизни, и в то же время аристократ, не мысливший своего существования без роскоши и женщин. Прибавим к этому непомерное тщеславие и малую толику нарциссизма — и получим портрет главного действующего лица фиумских событий 1919–1920 годов.

К середине 1919 года ветераны войны начали роптать. В то время, как Англия и Франция с помощью арбитра в лице США занимались переделом мира, Италия, потерявшая около 2 млн человек убитыми и ранеными, довольствовалась мелкими остатками от империи Габсбургов. В среде националистически настроенных офицеров и солдат стали зреть планы о силовом захвате Фиуме-Риеки и присоединении города к королевству.

Ещё в августе 1919 года, после уличных столкновений между итальянскими войсками и союзниками, правительство Италии отозвало в Рим одну из бригад гренадеров. Однако её офицеры отказались подчиняться приказам начальства, обосновались в местечке Ронки неподалёку от Венеции и стали вынашивать планы триумфального возвращения в Фиуме.

Возглавившие заговор лейтенанты Фрассетто и Рускони прекрасно понимали, что без поддержки крупного политического деятеля или хотя бы харизматичного лидера их начинание потерпит крах. Они рассылали письма, в том числе и набиравшему популярность Бенито Муссолини, с просьбой поддержать их во славу Италии, однако никто не ответил на призывы офицеров. У них оставался один вариант — пригласить Д’Аннунцио.

Поэт незамедлительно прибыл в Ронки: ещё бы, такой шанс выпадает нечасто. Во главе колонны из двухсот человек он двинулся к Фиуме. «Бунтовщики» прошли сквозь заслоны из итальянских войск, и многие даже присоединялись к маршу. У черты города открытый фиат поэта остановил сам командующий экспедиционными силами в Риеке генерал Патталуга. Он попытался помешать добровольцам, но Д’Аннунцио использовал эффектный приём: он сбросил с плеч шинель, демонстрируя грудь, усыпанную орденами всех сортов и расцветок, и сделал контрольный выстрел одной фразой: «Если вы сможете прострелить это, то стреляйте». Город оказался у его ног.

Первые дни пребывания в Фиуме добровольцы, среди которых было немало бывших ардити — членов штурмовых отрядов итальянской армии, проводили, посещая карнавалы и пышные торжества. Атмосферу свободы и праздника не могло нарушить даже решение главы итальянского правительства Франческо Нитти о блокаде строптивых «гарибальдийцев» с моря и суши. Власти ввели против Фиуме чрезвычайно жёсткую блокаду, которая затруднила доставку продовольствия. Впрочем, в городе было достаточно наркотиков, и в первое время это позволяло не замечать нехватку хлеба.

Блокада не мешала появлению в городе самых разнообразных искателей приключений — от бывших солдат и офицеров до анархистов, футуристов и просто любителей острых ощущений. В Фиуме хлынул поток дам лёгкого поведения, которые сразу почувствовали, что в карнавальной атмосфере диктатуры эксцентричного поэта можно приумножить своё состояние. По сообщениям очевидцев, в городе царила свободная любовь, в том числе и гомосексуальная. Через некоторое время раскрепощённость привела к всплеску венерических заболеваний. Д’Аннунцио даже пришлось обратиться к своим последователям с просьбой поумерить пыл, ссылаясь на то, что сам он сохраняет «францисканскую чистоту». Поэт лукавил: в его доме частенько останавливалось сразу по несколько девиц лёгкого поведения.

Обычная жизнь города походила на бесконечный праздник. Солдаты в чёрных фесках, иногда совсем голые, танцевали в огнях фейерверков, время от времени уединяясь с женщинами (или мужчинами — кому что больше было по душе). Гулянья иногда сменялись гонениями на оставшееся славянское население — чужакам нечего делать в итальянском городе!

Войска союзников не стали сопротивляться пришедшим итальянцам, но далеко от города не удалялись. Англичане погрузились на американский крейсер «Питтсбург» и остались в Адриатическом море, а французы расположились в казармах в порту Фиуме. Это не нравилось новоявленному команданте, как называли Д’Аннунцио его соратники, но применить силу он не рискнул.

Зимой стало понятно, что продовольственная ситуация в городе оставляет желать лучшего. Тогда ардити прибегли к банальному пиратству. Ещё в сентябре добровольцы захватили несколько кораблей итальянского флота, стоявших на рейде в Фиуме, и теперь они атаковали суда с грузом продовольствия. В это же время наземные отряды в лучших традициях стрелков Дикого Запада организовывали засады на поезда с хлебом.

Понимая, что на одном энтузиазме и красивой картинке удержать город невозможно, Д’Аннунцио начал вводить продовольственные карточки. Он выступал перед бастующими рабочими, обещая им рай на земле в случае победы. Одновременно поэт убеждал работодателей улучшить условия труда.

В декабре к повстанцам пришло понимание, что правительство Нитти не собирается присоединять Фиуме к Италии. Тогда Д’Аннунцио провозгласил на подвластных ему территориях Свободную Республику Фиуме, или Итальянское регентство Карнаро. С законодательным закреплением нового жизненного уклада, однако, поэт и его сподвижники явно не спешили — конституция появилась лишь в августе 1920 года.

Основной закон Республики можно назвать предтечей того корпоративного государства, которое впоследствии пытался создать в Италии Бенито Муссолини. Он, кстати, поддерживал выступление Д’Аннунцио — правда, только на словах. Конституция провозглашала создание десяти профессиональных корпораций, к каждой из которых граждане республики обязывались себя причислить. Главная корпорация называлась «аристократы духа», и именно ей принадлежала прерогатива управления государством.

Высшим носителем власти объявлялся команданте. Он вёл текущие дела совместно с Советом лучших, в который входили наиболее приближённые к лидеру «аристократы духа». Для выбора нового вождя созывался Совет корпораций.

Однако Д’Аннунцио нельзя назвать крёстным отцом фашизма. Муссолини позаимствовал у своего старшего товарища лишь внешние признаки: шествия, песни и прочие ритуальные декорации вроде маршей и манеры лидера держаться на публике. В то же время поэт был ярым индивидуалистом, человеком, лет на 400 опоздавшим появиться на свет. Он идеально вписался бы в общественную жизнь времён Ренессанса, но не в XX век безликих масс.

Не Д’Аннунцио единым жил Фиуме в то время. Вокруг команданте собралась разношёрстная компания интеллектуалов самых разных взглядов: от правых националистов до анархо-синдикалистов. Например, министром иностранных дел непризнанной республики стал бельгийский поэт-анархист Леон Кохницки. Пламенный революционер, он пытался убедить команданте в необходимости создать Лигу угнетённых народов — в пику вильсоновской Лиге Наций, а также отстаивал мнение, что опираться Республике следует на левые силы Европы. Д’Аннунцио холодно отнёсся к этой идее, и в конце концов бельгиец оставил свой пост и уехал из Фиуме.

Лига угнетённых народов нашла довольно слабую поддержку среди маргинальных политических движений самых разных стран. В неё согласились вступить каталонцы, мексиканские крестьяне-сепаратисты и хедив-губернатор Египта, мечтавший сбросить со своих плеч британское владычество. Кохницки обращался даже к Совнаркому, однако Ленин, хотя и признал правительство Фиуме, ушёл от прямого ответа. Большевики вообще видели в происходящем на далматинском побережье скорее ярую контрреволюцию, чем прогрессивный революционный процесс.

К осени 1920 года последователи Д’Аннунцио стали всё сильнее проявлять недовольство. Многие приходили в Фиуме для того, чтобы просто присоединить город к Италии, но всё превратилось в фантасмагорию с бесконечными карнавалами и концертами. Однако проблема Фиуме решилась не изнутри, а снаружи. Это было связано прежде всего со сменой правительства в Италии.

Новым премьер-министром летом 1920 года стал Джованни Джолитти — настоящая политическая акула, начавшая путь на государственном поприще задолго до Первой мировой войны. Он смог ненадолго утихомирить рабочее движение внутри страны и взялся за решение внешнеполитических задач. Фиуме в списке стоял на одном из первых мест.

12 ноября 1920 года Италия и Королевство сербов, хорватов и словенцев подписали Рапалльский договор. Стороны признавали Фиуме вольным городом по примеру Данцига, обязывались соблюдать его неприкосновенность, однако от претензий на него никто не отказывался. Д’Аннунцио эту договорённость решительно отверг и начал готовиться к боевым действиям, так как Джолитти брал на себя задачу очистить Фиуме от повстанцев команданте.

Практически все итальянские политики благосклонно отнеслись к подписанному договору. Даже Муссолини, поддерживавший предприятие Д’Аннунцио, одобрил соглашение итальянцев и югославов. Поэт оказался в политической изоляции. В этих условиях Джолитти начал собирать против повстанцев армию и флот. Команданте тоже не сидел без дела: он проводил смотр оставшихся войск и организовывал учения. Однако моральный дух в Фиуме стремительно падал.

Премьер-министр Италии попытался договориться с Д’Аннунцио, но тот игнорировал обращения лидера государства. Тогда Джолитти приказал генералу Кавилье очистить Фиуме от инсургентов. Оставшимся в городе солдатам пригрозили смертной казнью, если те не покинут команданте. В то же время в Фиуме прибыло небольшое пополнение из фашистов и ветеранов войны, а также два торпедных катера, дезертировавших с морской базы в Пуле.

В канун рождества итальянские войска пересекли границу Свободного государства и двинулись к Фиуме, сметая заставы ардити. Начались настоящие бои с убитыми и ранеными. 25 декабря Кавилья остановил наступление, однако уже на следующий день возобновил атаку. В то же время с моря итальянский флот начал бомбардировку города. Главной целью стал дом губернатора, где находился штаб Д’Аннунцио. Поэт, несмотря на то, что получил осколочные ранения, оставался на рабочем месте.

Тем не менее, осознавая безвыходность своего положения, 26 декабря 1920 года команданте согласился сдать город и вместе с правительством регентства ушёл в отставку. 31 декабря был подписан акт о сдаче города, а через несколько дней жители Фиуме, вздохнувшие с облегчением после почти полутора лет вакханалий, стали свидетелями последнего марша «аристократов духа». 2 января команданте торжественно похоронил павших в столкновениях с правительственными войсками, провёл в Фиуме ещё неделю, контролируя эвакуацию своих верных бойцов, а затем навсегда покинул город и на целых 17 лет, вплоть до самой смерти, уединился в имении у озера Гарда.

Через четыре года Фиуме всё-таки вошёл в состав Италии — Муссолини, не поддержавший Д’Аннунцио в решающий момент, сделал это бескровно, дипломатическим путём. Несмотря на то что дуче перенял у поэта множество косметических приёмов для своего движения, он боялся бывшего команданте Фиуме, небезосновательно видя в нём опасного соперника.

Муссолини душил поэта «бархатной подушкой». Имение, в котором Д’Аннунцио провёл остаток своей жизни, предоставило ему государство. «Аристократ духа» получал большую пенсию, его работы издавались на государственные деньги, но главным условием получения этих благ был отказ от участия в политической жизни страны. Поэт на склоне лет безропотно принял новые правила игры, однако временами позволял себе давать дуче советы по тем или иным внешнеполитическим вопросам. Например, он предостерегал «коллегу» от сближения с нацистской Германией, прозорливо предрекая, что такая дружба приведёт Италию к краху.

Габриеле Д’Аннунцио не дожил до начала Второй мировой — он скончался в своём имении в 1938 году. Фиуме, нынешней хорватской Риеке, не суждено было остаться итальянским городом: в 1943 году он вошёл в состав марионеточного Независимого государства Хорватия, а после войны — в Социалистическую Федеративную Республику Югославия.