Михаил Александрович (слева) и П. Л. Знамеровский. Текст на обороте найденной в архиве фотокарточки:
«9 апреля — 1918 — Пермь. Мы снялись во время прогулки по городу, на сенном рынке, где толкучка. Фотография была проявлена за 19 минут. Подпись. Я не брился со дня отъезда из Гатчины (22 февр. 7 марта)».
Подобное фото было отослано Наталье Брасовой в Петроград, на обороте рукой Михаила Александровича написано «Пермский пленник» и дан обет, что не будет бриться до дня освобождения.
Как писал краевед В. Ф. Гладышев, о последних днях жизни Михаила Александровича не сохранилось подробных сведений.
Основным источником информации является его личный дневник, сохранившийся в Свердловском архиве КПСС.
Великий князь, будучи от природы музыкально одарённым человеком, часто музицировал, вечерами ходил в театр, где всегда занимал левую нижнюю ложу, или в загородный сад, послушать струнный оркестр. С интересом следил за политическими событиями — местную советскую газету «Известия Пермского губернского исполнительного комитета» читал, не пропуская ни одного номера, а иногда даже устраивая читку газеты вслух.
По оценкам историка С. Л. Фирсова, жизнь Михаила Александровича в Перми была «однообразной и скучной» — впрочем, заметил историк, до конца мая 1918 года условия его жизни были вполне удовлетворительными.
Великий князь имел возможность скрыться, но не делал этого, опасаясь навредить своим арестованным родственникам. По воспоминаниям очевидца, проживавшего в «Королёвских номерах» одновременно с Михаилом Александровичем, изданным уже в эмиграции, однажды его спросили, отчего он не предпримет мер к побегу. Великий князь ответил:
«Куда я денусь со своим огромным ростом. Меня немедленно же обнаружат.“ При этом он всегда улыбался».
Хотя никакими сведениями о контрреволюционной деятельности Михаила Александровича местные власти не располагали, однако сам образ жизни его раздражал многих — проживание в дорогих номерах с прислугой, загородные поездки на автомобиле (лучшем в городе), встречи с разными людьми (в начале мая 1918 года к мужу на две недели приезжала графиня Брасова, в круг общения Михаила Александровича входили представители духовенства и купечества Перми, датский вице-консул Рее и его секретарь-австриец, бывший жандармский полковник П. Л. Знамеровский и его жена), посещения театра и прогулки по городу.
Последняя запись в дневнике Михаила Александровича датирована 11 июня 1918 года:
Сегодня были боли послабее и менее продолжительные. Утром читал. Днём я на час прилёг. К чаю пришёл Знамеровский и мой крестник Нагорский (правовед), он кушал с большим аппетитом, ещё бы, после петроградского голода. Потом я писал Наташе в Гатчину. Доктор Шипицин зашёл около 8½. Вечером я читал. Погода была временами солнечная, днём шел недолго дождь, 13½, вечером тоже. Около 10 зашёл мой крестник правовед Нагорский проститься, он сегодня же уезжает в Петроград.
Историк Л. А. Лыкова полагает, что наиболее полные и правдивые материалы об убийстве Михаила Александровича были подготовлены отделом истпарта Пермского окружкома РКП(б) в 1924 году в виде ответа на запрос ЦК РКП(б) предоставить материалы об убийстве Михаила Романова и обнаруженные в архивах только в начале XXI века.
С версией пермских событий июня 1918 года, изложенной в этом ответе, в целом совпадают выводы следствия Генеральной прокуратуры Российской Федерации.
Итак, согласно ответу пермского истпарта и выводам следствия, инициатива тайного убийства Михаила Александровича принадлежала Иванченко, который, будучи назначенным на должность начальника пермской милиции в апреле 1918 года и осознавая трудность поставленной перед ним задачи по охране Михаила Александровича, ввиду возможности побега последнего, решил вообще «избавиться от Романовых».
Он попытался получить в губисполкоме поддержку, но губисполком был категорически против. Тогда Иванченко решил действовать тайно. Он поделился своими мыслями с Мясниковым, который с энтузиазмом принялся за разработку плана действий по ликвидации Михаила Романова.
В первых числах июня 1918 года подготовка к похищению Михаила Александровича была окончена, к операции был привлечён Марков.
В управлении мотовилихинской милиции прошла первая встреча заговорщиков (Иванченко, Мясников, Марков). В связи с трудностью исполнения задуманного для троих человек к делу были привлечены ещё двое — Иванченко привлёк Жужгова, а Марков порекомендовал Колпащикова.
Было решено, что похитители явятся в гостиницу, где проживал Михаил Александрович, поздно вечером, предъявят ему фиктивный документ об аресте и потребуют срочно проследовать за ними, якобы для перемещения в иное место отбывания ссылки. В том случае, если великий князь будет сопротивляться, применить силу. Всё дело внешне было решено обставить таким образом, как будто бы Михаил Романов был похищен собственными сторонниками-монархистами.
12 июня все пятеро непосредственных исполнителей похищения направились на этих фаэтонах из Мотовилихи в Пермь, где фаэтоны были оставлены во дворе управления пермской городской милиции, а сами заговорщики направились в здание управления.
Вечером 12 июня в помещении Пермской губЧК Марков и Мясников в присутствии председателя Пермского губернского исполнительного комитета В. А. Сорокина и члена коллегии Пермской ГубЧК П. И. Малкова, с которым у Михаила Александровича сложились приязненные отношения, составили подложный документ об аресте.
На этот документ Малков поставил печать губернской ЧК и свою подпись, сознательно видоизменив её.
Тогда же к операции был привлечён В. А. Дрокин, которому было поручено дежурить у телефонного аппарата милиции, куда могли бы звонить Михаил Александрович или лица из его окружения, сигнализируя о похищении, и, в случае возникновения опасности раскрытия заговора, сделать всё, чтобы сорвать или отсрочить высылку милицейского отряда вдогонку за похитителями.
К 23 часам 12 июня Мясников пешком пошёл к «Королёвским номерам», остальные четверо участников похищения отправились туда же на двух фаэтонах. Прибыв к гостинице, группа разделилась: Марков, Иванченко и Мясников остались у лошадей, а Жужгов и Колпащиков зашли в гостиницу.
Последний остался на первом этаже возле швейцара гостиницы, а Жужгов поднялся в номер к Михаилу Александровичу, который уже находился в постели. Великий князь в те дни страдал от обострения застарелой болезни — язвы желудка.
Жужгов предъявил фальшивый ордер на арест, но Михаил Александрович, не узнав на нём подпись Малкова, потребовал, чтобы ему дали возможность переговорить с ним. Разговор происходил на повышенных тонах, что привлекло внимание постояльцев других номеров.
Встревоженные происходившим шофёр и камердинер Михаила Александровича спустились на первый этаж к телефону и стали звонить в милицию. Их звонок принял Дрокин. Наблюдавший за происходившим Колпащиков выбежал на улицу и сообщил оставшимся там сообщникам, что события разворачиваются по неблагоприятному для похитителей сценарию.
Жужгову было послано подкрепление в лице Маркова и Колпащикова. Похитители, вооружённые револьверами и гранатой «коммунист», угрожая физическим насилием, вынудили Михаила Александровича подняться и одеться. Великий князь попросил, чтобы его секретарю Джонсону было позволено сопровождать его. Его просьбу удовлетворили (по показаниям Маркова, такая возможность была заранее согласована похитителями).
Похищенных вывели на улицу и усадили в фаэтоны. Процессия отправилась в сторону Мотовилихи.
Примерно в семи километрах от Мотовилихи и в километре от керосиновых складов Нобеля процессия свернула с дороги в лес и, удалившись от дороги на 100—120 метров, остановилась. Была дана команда выходить из повозок.
В момент высадки пассажиров из фаэтонов и было совершено убийство.
Первым выстрелом Маркова был убит пулей в висок Жонсон. Одновременно с ним стрелял и Колпащиков, но его пистолет дал осечку. Первая пуля, выпущенная Жужговым в Михаила Александровича, лишь ранила его в плечо. Во второй раз Жужгов так и не выстрелил: он использовал для стрельбы самодельные патроны, и после первого выстрела барабан его револьвера заклинило.
Последующими выстрелами из пистолетов и револьверов Жужгов, Плешков, Новосёлов, Колпащиков и Марков добили свои жертвы.
Историки обращают внимание на великодушие Михаила Александровича, который, будучи уже раненым после первых выстрелов, по воспоминаниям Маркова,
«…с растопыренными руками побежал по направлению ко мне, прося проститься с секретарём».
Комментарии 1