Боевые слова.

Интервью Микки Рурка
14.11.2015 (часть 5.)
1987 год, Лос-Анджелес.
PLAYBOY: Мы делаем вывод, что вас не беспокоит то, что пишется в обзорах.
РУРК: Истинная правда – и я говорю это не просто для того, чтобы произнести вслух – они могут говорить обо мне всё, что угодно, и хорошее, и плохое. Я их не признаю. Одно время я это делал. Но теперь они могут называть меня великим, бриллиантовым, не из этого мира, с другой грёбаной планетки, и это для меня ничего не значит. Я хочу сказать, кто эти люди? Откуда они взялись? Что они делают? Что у них за удостоверения? Но им по силам информировать общество! Даже долбаный придурок из «PLAYBOY», парень, обозревавший «Год Дракона», откуда он выполз? Мне бы хотелось собрать их всех в одной комнате, чтобы они могли сказать мне всю эту дрянь в лицо. («PLAYBOY» вышел из печати слишком поздно, чтобы поместить статью о «Годе Дракона»; Рурк ошибается.)
PLAYBOY: Довольно резко.
РУРК: По-настоящему плохо – это когда вы пытаетесь играть для критиков. Это хуже всего. А затем вы можете с тем же успехом загасить все свои умственные способности и покончить с этим.
PLAYBOY: Почему?
РУРК: Потому что я видел много актёров, которыми я восхищался много лет и которые свернули так резко, что спустя недолгое время они бы не смогли сделать ничего. Они отказались от права на личную жизнь, продают, снимают фильмы, потому что думают, что могут быть популярными, блокбастеры или что-то ещё. Они обращаются к тому, к чему их хотят повернуть влиятельные люди Голливуда. И это наихудшее преступление из всех. Если у вас есть злость, то вы, по крайней мере, всё ещё пребываете в поиске. Вы всё ещё чертовски необузданны.
PLAYBOY: Вы упомянули блокбастеры; скажите, это правда, что вам предложили роли в «Полицейском из Беверли Хиллз» и «Лучшем стрелке», а вы отказались?
РУРК: Официально роль в «Лучшем стрелке» мне не предлагали. Мне прислали сценарий, но я не мог представить, как я буду произносить большую часть монологов, находясь внутри самолёта. И, отдавая должное «Полицейскому из Беверли Хиллз» – было много фильмов, за участие в которых мне предлагали миллион долларов и больше, но я не поверил этому посланию.
PLAYBOY: Но ведь поверили же вы в «Девять с половиной недель»?
РУРК: Тогда «Девять с половиной недель» были первым сценарием, который меня в то время заинтересовал. Я взял сценарий, ведомый правильным порывом, но я не находился под тотальным контролем.
PLAYBOY: Ходило много разговоров о вашей связи с главной героиней «Девяти с половиной недель», Ким Бэсинджер. Чтобы поставить точку, как бы вы сказали, вы ладили?
РУРК: Мы ладили.
PLAYBOY: То есть?
РУРК: Ага.
PLAYBOY: Ходили слухи о разногласиях между вами.
РУРК: Каждый был заинтересован в том, чтобы их распространять. На самом же деле мы даже никогда не проводили время вместе. Многое в фильме подразумевало такую физическую, эмоциональную и психологическую близость, что она и я решили не встречаться вне съёмочной площадки. Мы сделали выбор и строго придерживались его.
PLAYBOY: Некоторые люди думали, что вы по-настоящему занимались любовью на экране. Это так?
РУРК: На протяжении всего фильма я себя сдерживал. Понаблюдайте внимательно, и вы это заметите. Люди обычно видят то, что они хотят увидеть.
PLAYBOY: Действительно, люди увидели далеко не всё, что ожидали. Многие эротические сцены между вами и Бэсинджер предположительно остались лежать на полу монтажной. Почему?
РУРК: Это результат того, что ни у кого не было особого доверия к фильму. Каждый относился к этому типу кино с чрезмерной робостью и расстраивался из-за того, что фильм не подходил под шаблон. Это было не подростковое кино, со всеми этими фальшивыми маленькими детками, которые отрываются по полной. Это не культовое кино и не фильм Спилберга, и там не было спецэффектов. Я с уважением отношусь к (режиссёру) Эдриану (Лайну), но до того у него уже был коммерчески успешный фильм «Танец-вспышка», который, как я думаю, он и попытался воспроизвести. Я же хотел уйти намного дальше, чем ушёл фильм.
PLAYBOY: Что же вы хотели сделать?
РУРК: Я хотел пройти с ним весь путь. Я хотел отобразить каждую чёртову эмоцию, что происходили со мной и Ким.
PLAYBOY: И что бы увидели зрители в вашей версии фильма?
РУРК: Когда вы занимаетесь любовью с женщиной, существует некий момент, некая манера, с которой вы смотрите друг на друга после близости, некие слова, которые вы произносите. Так устанавливается небольшая связь: возможно, еда, которую вы будете есть вместе после ночи любви, совместная прогулка или, возможно, книга, которую вы вместе прочтёте. Но именно эти мелочи и являются основанием ваших отношений. Они продолжаются и в момент близости, их секрет – в самом сердце.
Я говорю о человеке, который вами завладел, человеке, которого вы любите – а не просто о партнёре на ночь. Вот о чём этот фильм – об одержимости. В фильме присутствуют определённая паранойя и фантазии, такие деликатные и неуловимые вещи, которые происходят между двумя людьми, как раз то, во что я хотел углубиться и вынести на поверхность. Лично я надеялся, что мы сможем развить эту тему, но нам не удалось бы продать даже столько билетов, сколько раз я занимался любовью с Ким на кофейном столике.
PLAYBOY: Вы полагаете, что накал страстей в фильме был даже слишком сильным?
РУРК: Нет, я думаю, что силы, присутствовавшие в фильме, возможно, этого даже не осознавали. У них, по-видимому, никогда не было опыта. Возможно, их слишком занимает каждая задница, чтобы они связали это со своей собственной жизнью; я не знаю. Я был всего лишь наёмником.
PLAYBOY: Оглядываясь назад, вы сожалеете о том, что снимались в этом фильме?
РУРК: Мне не стыдно, что я в нём снимался, нет, особенно когда вы вглядитесь в то, что происходило в том году. Возможно, однажды я сниму фильм, который будет соответствовать моим представлениям. Я знаю, что сниму. Но мне не хочется что-то заимствовать от усилий Эдриана. У него были свои причины, чтобы снять «Девять с половиной недель», а у меня – свои. Во время съёмок было много проблем.
PLAYBOY: Что за проблемы?
РУРК: Например, мы использовали разновидность голубого дыма – для создания неясного эффекта – и это сделало нас всех больными. Я не мог встать с постели два или три дня, а им всем хотелось, чтобы я работал. Ко мне приехали два доктора, и я был вынужден им сказать, как мне плохо. Даже режиссёру пришлось лечь в госпиталь на один день. Хватало давления и напряжения, было много дисгармонии и людей, показывающих пальцами. Вдобавок к этому, на съёмочной площадке находилось пять или шесть продюсеров, которые говорили режиссёру, когда останавливаться.
PLAYBOY: Было ли для вас трудно подготовиться к другому фильму после нападок критиков на «Год Дракона» и обрезки «Девяти с половиной недель»?
РУРК: Только спустя год я занялся «Сердцем Ангела».
PLAYBOY: Почему вы вернулись?
РУРК: Потому что я был сломан.
PLAYBOY: Трудно поверить.
РУРК: Послушайте, полгода назад у вас было денег больше, чем у меня.
PLAYBOY: Мы в этом сомневаемся.
РУРК: Нет? У меня было триста долларов. Послушайте, мне приходилось брать меньше денег, чтобы сниматься в фильме, в котором мне хотелось участвовать, но я всё ещё в состоянии это выносить. Со времени работы с Фрэнсисом над «Бойцовой рыбкой» меня вели в том направлении, в котором я хотел двигаться; я не отдаюсь за деньги, чтобы потрафить обществу. Потому что, в конце концов, даже если бы я и смог сделать миллион или больше на том, что мне не нравится, я бы также легко истратил этот миллион. Я никогда не буду состоятельным человеком, потому что я слишком быстро трачу свои деньги.
PLAYBOY: Вы хотите сказать, что это ваша слабость. Верно?
РУРК: Называйте это так, как хотите. Иногда я получаю много денег, и мне трудно их не потратить.
PLAYBOY: И куда же они уходят?
РУРК: Да как сказать. Моя семья, мой брат. К тому же, у меня есть очень, очень дорогое увлечение мотоциклами. Вам известно, что некоторые занимаются медитацией, некоторые – пением, некоторые – курением сигар или стоянием на голове, а я езжу на своём мотоцикле. Я могу преуспеть в этом и стать свободнее, чем где-либо ещё.
PLAYBOY: Но и после этого должно же что-то ещё остаться в банке.
РУРК: Много денег уходит на мой собственный поиск для фильмов, который я провожу. Вы бы удивились, во что мне это обходится.
РLAYBOY: Существует история о том, что вы купили одежды на десять тысяч долларов и кольцо из розового золота для пробы на вашу роль в «Крёстном отце Гринвич-Виллидж».
РУРК: Я также приобрёл костюмов на двенадцать тысяч долларов для «Девяти с половиной недель». Но режиссёру они не понравились, так что теперь они висят в шкафу. Я всех удивил, когда купил их.
PLAYBOY: Ваш фильм, «Отходная молитва», рассказывает о человеке, который пытался остаться честным с собой, верно?
РУРК: Он о парне из ИРА, который утрачивает веру в своё дело – не потому, что он в него больше не верит, но потому, что он принимает участие в террористическом акте, из-за которого страдают невинные свидетели.
PLAYBOY: Что вы думаете о том, что происходит в Северной Ирландии?
РУРК: Я считаю, что британцам следовало бы оттуда убраться. Так я думаю. В Северной Ирландии много общего с тем, что происходило во время движения за гражданские права в Америке. Если у вас ирландское католическое имя, вы будете словно черномазый на американском Юге. Если вы не можете быть ирландцем и католиком в Северной Ирландии, что вы сделаете? Один парень – мне не следует называть его имени – рассказывал, на что там похожа жизнь. Он находился в тюрьме Лонг Кеш, когда заключённые – Бобби Сэндс и ещё девять человек – умерли во время голодной забастовки.
Вам известно, о чём они просили? Право всё время носить их собственную одежду. Право свободно общаться с другими политическими заключёнными. Как поётся о них в песне: «Я не буду носить ни тюремную одежду, ни смиренно отбывать мой срок, чтобы Англия не смогла заклеймить восьмисотлетнюю борьбу Ирландии за независимость как преступление».
PLAYBOY: Если бы вы там жили, как, по вашему мнению, вы бы реагировали?
РУРК: Если бы у меня не было семьи, я бы мог понять, почему вы присоединились к ИРА. С другой стороны, для меня очень легко сидеть здесь, в Лос-Анджелесе, и рассуждать о том, чем снова занимается ИРА в Северной Ирландии, потому что меня там нет. Несколько лицемерно даже говорить об этом, потому что меня нет там, где бы я мог отдать свою жизнь на границе. Всё, что я делаю – это говорю об этом.
PLAYBOY: Вы бы хотели, чтобы вас соотносили с ИРА так же, как Сильвестра Сталлоне с Вьетнамом и возмездием?
РУРК: Нет. Я не хочу сниматься в фильме о герое-мачо. Я не хочу быть ирландским Рэмбо. Это будет фильм о человеке, которому довелось появиться на свет в стране, где он был ирландцем по рождению, но не по праву. Мне следует благодарить мою счастливую звезду, что я родился здесь. Во всяком случае, это не тот фильм, который пойдёт смотреть только шесть человек.
PLAYBOY: Кажется, это ваш стиль работы.
РУРК: Ну, это похоже на прошлую ночь. Я видел по телевизору двух нетерпеливых парней, толстого и тощего…
PLAYBOY: Эберт и Сискел?
РУРК: Да. Мне нравится парень в очках; кто это?
PLAYBOY: Эберт.
РУРК: Да, верно. Славный малый. Во всяком случае, я видел по телевизору двоих, которые говорили о разнице между фильмами Вуди Аллена и Спилберга. Они говорили, ну, разница в том, что Спилберг работает на публику, а Вуди Аллен – для себя. Сказать по правде, я тоже снимаюсь в фильмах для себя. Потому что мы приходим сюда только на одну чашечку кофе, вы знаете. Я не могу жить так, словно бы я обязан каждому. Я не могу останавливать свой выбор на каждом фильме, основываясь лишь на том, что его сборы составят десять миллионов зелёных. Мне действительно не всё равно.
PLAYBOY: Существует ли роль, которая заканчивается вашей «смертью»? Существует ли фильм, который вы хотите снять больше, чем какой-либо ещё?
РУРК: Да, это «Свой парень». Фильм, над которым я работал в течение нескольких лет. Фильм о боксе, но это не оптимистичный «Рокки» и не кино о чемпионе, вроде «Бешеного Буйвола». Большинство студий нам отказало, но мы наконец нашли продюсера.
PLAYBOY: О чём он?
РУРК: Сценарий основан на событиях из моей собственной жизни. Когда-то в Майами мне доводилось заниматься в одном гимнастическом зале с одним парнем. У него было всё, чтобы стать выдающимся боксёром, просто у него были некоторые проблемы с головой. В молодости его заключили в тюрьму из-за пустяка. Он не заслужил тот срок, который получил. А потом пошло-поехало. В его жизни не было цели. Не было любви. А если в вашей жизни нет любви, вы превратитесь просто в кусок дерьма. Я действительно в это верю.
PLAYBOY: И что с ним случилось?
РУРК: Последнее, что я слышал, это то, что Джонни был в плохой форме. Он или в тюрьме, или умер.
PLAYBOY: Почему же вам так сильно хочется его сыграть? Что он для вас значит?
РУРК: Он был моим героем. Я никогда не говорил этому парню более чем десяти слов. Тогда я боялся или его, или того, что он собой представлял. Я испытывал перед ним благоговейный страх, я даже не мог с ним заговорить. Но в то же время, когда я на него смотрел, то видел кое-что довольно мрачное. Когда я на него смотрел, я видел себя. Я знал, что если буду продолжать в том же духе – а я был таким же несобранным и недисциплинированным – я закончу точно так же, как он.
PLAYBOY: Это звучит так, словно фильм подводит итог всей вашей жизни. Когда вы начинаете съёмки?
РУРК: Мы собираемся приступить к съёмкам 1 сентября 1987 года. Мне понадобится полгода на борьбу. Это будет великолепно. Я предложил роли многим моим приятелям.
PLAYBOY: Вы пишете роли для друзей?
РУРК: Все, что я могу.
PLAYBOY: Почему?
РУРК: Всё дело в фильме.
PLAYBOY: Потому что вы хотите дать им работу? Или потому, что, как вы думаете, они будут хорошо смотреться в фильме?
РУРК: Эй, большинство из моих друзей, которые не играют, намного более талантливы, чем половина тех парней, которые получают миллионные гонорары.
PLAYBOY: Это можно считать успехом – быть в Голливуде настолько влиятельным, чтобы давать работу своим приятелям. Но стоило ли оно того, включая убытки?
РУРК: Успех некоторым образом изменил меня, поднял на определённый уровень независимости – разновидность эгоизма, которого я стыжусь. Мне неймётся. Но факт в том, что, когда я работаю с теми, с кем хочу, и над фильмом, который я уважаю, я действительно люблю играть. И всё в таком духе. Это почти так же здорово, как и хороший удар левой.
PLAYBOY: Почти?
РУРК: Именно так, детка. А может, и лучше.