Боевые слова.

Интервью Микки Рурка
14.11.2015 (часть 2.)
1987 год, Лос-Анджелес.
PLAYBOY: Итак, вы наконец-то сели в такси; куда же вы поехали?
РУРК: Очень неудобно говорить о том, куда я попросил меня отвезти. Я ведь хотел учиться актёрскому мастерству, поэтому я последовал прямиком в актёрское училище, потому что слышал, что Макквин тоже туда отправился. Со всем моим багажом, понимаете? Я вошёл в училище с чемоданами и заговорил с человеком, который проходил мимо. Он позволил мне посмотреть, как проходят занятия, а затем сказал: «Я думаю, тебе следует где-то поселиться». Я ответил: «Ты знаешь какое-нибудь подходящее место?». В конце концов, какой-то водитель привёз меня в одно из тех временных жилищ, в которых плата составляла тридцать пять долларов в неделю.
PLAYBOY: Тараканий дворец?
РУРК: Внизу в холле какой-то мальчишка открыл решётку и заглядывал внутрь; ты даже не мог сходить в туалет в одиночестве. Знаете, это был один из тех процветающих отелей для весьма сомнительных постояльцев, сумасшедших, убийц и дальнобойщиков, которые думали, что они женщины. Приятель, в первую же ночь неизвестно где играла громкая музыка. И я слышал чьи-то голоса и прочие звуки, доносившиеся снизу. Я закрыл окно и сел на краю кровати с дубинкой в руках, думая о том, что какой-то сумасшедший из коридора соберётся ворваться в комнату и побить меня. Потому что в то время, вы знаете, я расстался с привычным образом жизни, где я с подозрением относился к подобным вещам. У двери раздавался малейший шорох или что-то в этом роде, и я подскакивал. В этом притоне хватало странных звуков, поверьте мне. Я водрузил стул у двери, поставил на краю одну банку, а другую – возле окна. Понимаете, если бы кто-то захотел пролезть внутрь, я бы точно его услышал.
PLAYBOY: Однако вы знали, что сумеете всё это преодолеть?
РУРК: Конечно. Я вам вот что скажу: теперь я бы отдал всё, если бы мог просто вернуться в то время. Теперь я об этом мечтаю. Я бы снова хотел испытать такое же захватывающее ощущение или что-то подобное. Это похоже на чувство, которое я испытываю, когда приезжаю в Париж. Я люблю Париж, потому чувствую там себя потерявшимся. Я люблю неизвестность. Мне не нравится привыкать к чему бы то ни было. Я привыкаю к городу, в котором я однажды обосновался. Ощущение потерянности для меня означает то же, что и ощущение свободы.
PLAYBOY: И вы слонялись, потерянный, по Нью-Йорку?
РУРК: Да. Помню, когда я переехал в отель «Марлтон», я как-то шёл вниз по улице, и увидел этих чуваков на Кристофер Стрит, одетых в мотоциклетные куртки. Все в коже, все в чёрном, с головы до ног. Они смотрят на меня, а я думаю, чёрт, старик, куда ж тебе податься? Что это за грёбаная шайка? Ведь со мной не было никого из моих друзей. И это был не Майами. Я подумал: какого хрена этот парень так на меня вылупился? Потому что, если вы не хотите ввязаться в драку, в Майами вы не будете ни на кого смотреть подобным образом. Я не понимал, что у них ещё молоко на губах не обсохло, а они уже облачились в чёрную кожу.
PLAYBOY: Когда это стало для вас очевидным?
РУРК: Эй, всё это длилось в течение пары лет, и я так и не мог ничего понять, говорю же вам. Я просто прогуливался в туфлях на платформе, в каких-то необычных брюках, с длинными волосами. Потому что именно такие вещи мы носили и именно так выглядели у себя дома. Уже очень давно я никому не звонил и не общался с действительно прикольными, умными людьми. Как-то раз, помню, я снял комнату, у нас были общие апартаменты с одним парнем, в общем, как только я туда пришёл, прямо с порога, он начал клясться мне и постоянно повторял: «Я правильный, я нормальный!». И я так и не понял, что он подразумевал под словом «нормальный».
PLAYBOY: Ну и как вам там вместе жилось?
РУРК: В общем, всё выглядело очень странно, тем более что весь дом был уставлен какими-то растениями. Он буквально засадил ими весь дом. По-моему, было довольно необычно, да и пахло неплохо. Но я всегда считал, что люди, занимающиеся цветами, делают это не в комнате, а на улице. И я никогда не забуду одну ночь, когда я проснулся оттого, что этот парень стоял голый, возбуждённый и потирал мою ногу. И, помню, я сказал себе тогда, Господи, ну и что же я теперь должен сделать? Я не понимал, что он делает. Я не понимал, почему он это делает. Потом до меня дошло, что этот парень гомосексуалист. И я очень скоро покинул это место.
PLAYBOY: Другими словами, вы жили там, в этих джунглях, среди всех этих странных людей, попадая в странные ситуации.
РУРК: Да, и всё-таки это было забавно. Но зимой мне было очень и очень одиноко. И так я жил и работал, помогал перевозить мебель на склад, где раньше работали Ли Марвин, Стив Макквин, Ген Хэкман, да и многие другие. Парень, который перевозил мебель, бывший актёр или что-то в этом роде, часто рассказывал истории про всех этих людей. В конце концов, я возвращался домой ночью, и мне было чертовски одиноко, вы знаете, у меня даже была вымышленная подружка, которая якобы ждала меня в моём номере, хотела пообщаться со мной, выпить кофе или сходить в кино. Когда я возвращался домой, постоянно что-то такое фантазировал для себя. Такие же фантазии у меня были и в школе. И я говорил себе: «Ну вот, сейчас я иду домой, а там меня ждет она». Наверное, всё же мне трудно было общаться с девчонками. Теперь намного легче. Они сами ко мне тянутся.
PLAYBOY: Теперь это так, потому что вы секс-символ?
РУРК: Точно. Настоящий секс-символ. Говорю вам, я не мог вот так просто прийти к девушке, даже если бы мне за это заплатили. Вы знаете, я очень часто мастурбировал. Я не считал себя неполноценным, но мне трудно было говорить. Я не знал, как это сделать. И всё-таки я выжил – фантазируя. Сегодня ночью у меня рыженькая, а в следующий раз – пышногрудая блондинка.
Очень много времени, бесконечно, я просиживал в офисе Вестерн Юнион, ночи напролёт, вместе с другими лунатиками, в ожидании десяти долларов в месяц от моей бабки. Другой раз мне просто не везло, перебивался пакетом французской жареной картошки. Вам приходится покупать эту картошку только потому, что ею можно хорошо набить живот. Я воровал шоколадки в этих чёртовых супермаркетах, потому что это была еда. Тогда я ничего не знал о питании. Мне казалось, что я смогу протянуть на леденцах, эти хреновы два года, и, в общем, я был прав. Когда я уехал из Майами, я был настоящим пижоном. У меня шея была, как у футболиста. Проведя четыре года в Нью-Йорке, я стал весить 140 фунтов (63,5 кг). Когда я приехал домой проведать мать, она увидела меня и расплакалась. У меня не хватало нескольких зубов, потому что они выпали.
PLAYBOY: Чем ещё вы тогда занимались?
РУРК: Посещал занятия в актёрском классе и работал. Кем в то время мне только не приходилось быть в Нью-Йорке. Массажные салоны, работа в борделях. Работал одновременно гардеробщиком и ночным управляющим. Я был «Весельчаком», продавцом кренделей и печенья с лотка, затравщиком бойцовых собак.
PLAYBOY: Постойте. Другими словами, ваша работа заключалась в том, что вы должны были дразнить этих самых собак?
РУРК: Конечно. Когда я пришёл на эту работу, какой-то парень спросил: «Ты раньше когда-нибудь работал с собаками?». Ну, я ответил: «Да, конечно, постоянно. Я всегда работаю с собаками». Следующее, что я помню, это огромный доберман-пинчер, каких я в жизни не видел, пытающийся вырваться из своего загона. Вот теперь поиграй, паренёк; давай теперь поиграй!
PLAYBOY: Вы получили эту работу?
РУРК: Ну, постепенно этот парень понял, что я не знаю, в чём конкретно заключаются мои обязанности. Но он дал мне возможность проявить себя, и мне это понравилось. Этот парень должен был спускать собак, а я – бродить в специальной одежде из кожи. Потом, по его команде, собака должна была впиться зубами в это кожаное одеяние. Среди всего прочего это была одна из моих любимых работ. Мы должны были разъезжать повсюду, в Гринвич-Виллидж, к богатым людям на Мэдисон Авеню. И мне это нравилось, я мог общаться с разными людьми и всегда, когда они смотрели на меня, по их виду было заметно, что они не могут поверить в то, что я делал; они не могли допустить и мысли, что кто-то может это сделать.
PLAYBOY: Всё это звучит как что-то такое из фильма с участием Микки Рурка, как два оборванных парня из «Крёстного отца Гринвич-Виллидж».
РУРК: Как я и мой друг Коротышка Эдди: Эдди был кубинцем, ростом в четыре фута шесть дюймов (135 см). Это был парень с маленькими глазками, как у щенка, и маленького роста, как Аль Пачино в роли Кубинца, только волос у него больше. Он был единственным человеком из Майами, с кем я общался с тех пор, как уехал оттуда. Когда я пробыл в Нью-Йорке около года, мне было очень одиноко и я всегда просил его зайти ко мне в гости. Но Эдди, он был таким, знаете, он всегда гнался за удачей. Всё это выглядело, как в «Крёстном отце Гринвич-Виллидж» – Эдди был чёртовым Поли. Ему всё время хотелось походить на Аль Капоне. Ему были известны все гангстеры, жившие когда-либо. Он знал все семьи, членами которых они были. Но никто не воспринимал его всерьёз.
Знаете, потому что он выглядел очень забавно, и это мешало ему заниматься делами на том уровне, на котором он этого хотел. Ему хотелось стать коммуникабельным, что было сложно для кубинца высотой в четыре фута шесть дюймов и комплексом человека маленького роста. Когда он с кем-нибудь разговаривал, знаете, он, бывало, вдруг неожиданно переходил на рычание: «Эй, мужик, я не думаю, что ты имеешь в виду именно то, о чём говоришь!». Действительно грубо. И он говорил так всем, знаете? В любое время и где угодно.
PLAYBOY: Он просто мечта для сценариста.
РУРК: А ещё было очень забавно, когда мы выходили на улицу. Я не особенно высок – где-то пять футов и одиннадцать с половиной дюймов (178,25 см), но, когда я надевал свои туфли, становился почти шесть футов и пять дюймов (192,5 см). Все тогда носили платформу, знаете, и у меня тоже были такие туфли ручной работы. Я тогда собрал почти все деньги, что у меня были, и купил эти туфли в Майами, их там делала одна кубинка. Все только у неё покупали. У этих туфлей был шестидюймовый (15 см) каблук и восьмидюймовая (20 см) платформа. Они были разного цвета, чёрные, розовые, серебристые, бирюзовые. Дома, чёрт возьми, мы постоянно в них ходили, везде. Мы надевали узкие штаны, короткие рубашки и туфли на платформе. Да мы все носили эту безумную одежду, как Дэвид Боуи и Зиги Стардаст.
PLAYBOY: Эдакого женоподобного вида?
РУРК: Ну конечно, и всё это выглядело диковато, потому что никто из нас на самом деле не был женоподобным. По своей сути мы были далеки от подобного дерьма. Сам не пойму, почему я так одевался, когда приезжал в Майами. Наверное, мне всегда нравились разного рода чуваки и пижоны, видимо, потому что они были свободны, никогда не чувствовали себя зажатыми. Когда мы выходили куда-то вечером, собирались, как девчонки, часами просиживали перед зеркалом, пользовались феном для сушки волос. Могли поднимать какие-то тяжести, покачаться вместе час-другой.
Мы походили на какое-то племя индейцев, это всё было похоже на идиотский ритуал. Днём часто ходили на 48-ю Стрит Бич. Надевали узкие плавки и загорали, приняв полдозы сэконала. Тогда мы жили по-своему. Каждый из нас разговаривал медленно. Всякий раз, когда кто-то что-то говорил, всё это контролировалось, но вы, наверное, никогда в жизни не слышали такого количества лжи и хвастовства. Каждый из нас был такой клёвый, такой крутой, постоянно бросающийся из крайностей в крайности.
PLAYBOY: Интересно, о чём же вы лгали?
РУРК: Господи, да обо всём! «У меня лучший в мире чёртов газон!». Ну, или: «Я познакомился с обалденной девчонкой!», «Я не трахал твою подружку», – хотя, знаете, на самом деле трахал. И так постоянно. И нас, в общем-то, ничего не интересовало, кроме как классно провести время с классными девчонками. Меня особенно не волновало, что со мной будет дальше, во сколько я должен быть утром на работе. И это было свободное, беззаботное и безумное время. Много разного тогда случалось. В то время очень популярен был Джим Моррисон. Его можно было слышать на пляже повсюду.
Всё это длилось изо дня в день. Можно было валяться весь день на пляже и тупеть. И это бы продолжалось и продолжалось. Когда вы этим занимаетесь, ваши ощущения меняются, и вы начинаете всё воспринимать как-то по-другому. Теперь я считаю, что так быть не должно. Я вообще против наркотиков. Я принимал наркоту, но не занимался этим долго и всерьёз.
PLAYBOY: Все через это прошли, не так ли?
РУРК: Ну, как я уже говорил, у меня были такие периоды. И я помню моих друзей, пару моих друзей, они и драться-то хорошо не могли, зато могли набраться туинала или сэконала и тусоваться в своих платформах. И готовы были драться, выбить дерьмо из любого, избивать до полусмерти и ничего при этом не чувствовать. У них это вызывало смех, им было весело. И это было просто дико.
PLAYBOY: А вы когда-нибудь теряли контроль?
РУРК: Никогда. И я с уверенностью могу сказать, что всегда, в какой-то степени, мог контролировать всё происходящее вокруг, даже когда находился вместе с абсолютно потерявшими контроль людьми. Это было просто… просто невероятное время. А теперь всех этих легендарных людей больше нет с нами. Многие из них давно уже умерли.
PLAYBOY: Давайте ещё поговорим про Коротышку Эдди, ну, который приехал из Майами в отель «Марлтон», чтобы поддержать вас и составить вам компанию. Мы пропустили тот момент, когда вы шли с ним по улице в «Большое Яблоко».
РУРК: Да, точно. Смысл в том, что на мне были эти туфли на большой платформе, и мы шли с маленьким Эдди. Даже на платформе он всё равно оставался таким же маленьким. Мы просто прогуливались по улице, глазели по сторонам, и он спросил: «Эй, парень, зачем ты так со мной поступаешь? Почему ты так оделся? Я сказал что-то вроде: «Эдди, мы на улице, парень. И сейчас ночь. Здесь так просторно вокруг и темно!». А он и говорит: «Послушай, умник, если ты хочешь, чтоб я и дальше с тобой гулял здесь в таком виде, то, если нам встретятся какие-нибудь девчонки, ты сойди с тротуара и иди по дороге». В таком случае, знаете, он не казался крошечным.
Мы сильно выделялись – из-за того, что были из Майами. Даже одеты были не по сезону. Носили голубые джинсовые куртки и были похожи на паркующиеся машины, в своих попсовых, высоких туфлях на каблуках. Эдди хуже переносил холод, потому что он был с Кубы, а там очень даже жарко. Мы морозили яйца на холоде, в деревянной лачуге, и тут Эдди не выдержал и сказал: «Какого чёрта мы тут делаем, старик? Я думал, у тебя здесь есть знакомые!». Я ответил: «Подожди, Эдди. Дай мне немного времени». А он не унимался: «Парень, давай, чёрт возьми, встретимся с кем-нибудь сейчас!». Но я боялся с кем-либо разговаривать. Потому что никого не знал. В конце концов, мы с Эдди провели пару вечеров в нескольких хороших ресторанах.
PLAYBOY: Вы были там, потому что ему хотелось побыть с мафией и чтобы вас видели в хорошем месте?
РУРК: Ну, я бы не хотел говорить обо всём этом именно так. Я бы сказал, что он хотел с кем-нибудь зацепиться. Хотел размять кости. В то время актёрство не являлось для меня основным занятием. Мы были очень бедны и ходили в гей-бары каждые среду и четверг, в эти дни там можно было поесть бесплатно. Так мы и питались. С одной стороны, мы с Эдди делали всё спустя рукава, жили так, как нам нравится, как короли, но с другой стороны, я обещал матери и бабке не быть таким ветреным, какими мы были, и вести себя скромно. Это обещание всегда как будто висело у меня над головой.
А потом мы с Эдди – не знаю, должен ли я говорить это здесь – короче, у нас было несколько шансов, которые мы, к несчастью, упустили. После всего этого я решил, что не хочу так дальше жить, и Эдди со мной согласился. Я перестал работать вышибалой где-либо по ночам, в «Гепарде» или в «Адамовом Яблоке». А Эдди, я не знаю, думаю, он влез в какие-то дела и из-за этого на некоторое время уехал в Сан-Франциско. Я не знаю… Коротышка Эдди, где ты, чувак?