Анна Ахматова посвятила «Бродячей собаке» стихотворения «Все мы бражники здесь, блудницы…» и «Да, я любила их, те сборища ночные…».

Художественный театр в кабаре «Бродячая собака», Петербург, 1912 или 1913 год. *** С 31 декабря 1911-го по 3 марта 1915 года в доме № 5 по Михайловской площади Петрограда действовало литературно-артистическое кабаре «Бродячая собака».

Тут бывали Ахматова, Мандельштам, Гумилев, Маяковский, Хлебников, Бальмонт и многие другие. Мережковский, Судейкин, Брюсов, Маковский, Блок, Городецкий, Добужинский, Мандельштам, Ахматова, Бердяев, Белый, Мейерхольд и еще десятки имен могут с полным основанием значиться на мемориальной таблице под словами «Здесь регулярно бывали…».

Это герб «Бродячей собаки». «Маленькая и злобная» дворняжка Мушка послужила прообразом пса, изображенного на нем. По воспоминаниям художника Сергея Судейкина, еще одного отца-основателя (и оформителя) кабаре, псину эту он купил за два серебряных рубля, послушавшись Бориса Пронина: «По дороге попался бродяга, продававший лохматого, бесцветного щенка. „Какая прелесть, — сказал Пронин. — Бродячий щенок, нет, будущая „бродячая собака“. Купи его, это название для нашего подвала“». Мушка жила в «Бродячей собаке». Много лет спустя Георгий Иванов вспоминал картину: Четыре часа утра. Пронин уже без жилета. Сидит в углу. Грустно гладит Мушку. И приговаривает: «Ах, Мушка, Мушка, зачем ты съела своих детей?». Герб нарисовал Мстислав Добужинский.

Этот художник остался в истории искусства автором иллюстраций к Достоевскому, Пушкину, Олеше; создателем декораций и костюмов ко многим постановкам оперным, балетным и драматическим. Но в последние годы он чувствовал себя «забытым художником», писал об этом в письмах. Он закончил свою жизнь в Нью-Йорке в 1957-м. *** В феврале 1912-го года вышел первый номер журнала «Черное и белое», который издавал Гумилев.  В нем поведали о «Бродячей собаке»: Приют находился в подвале на Михайловской площади, 5. Это артистическое кабаре «Бродячая собака».  Там, на заднем дворе он (бродяга-поэт) скользит по ступенькам и сходит вниз, в неприглядный с виду подвал, где на дверях предупредительно начертано бесхитростное слово «ТУТ».  Он подвергается строгому контролю и только по удостоверению того, что он действительно подобен псу бродячему, он пропускается внутрь.  И приблудший, спеша расписаться у дверей в книге полсаженным пером, безрассудно ввергает свое бытие в поток художественного веселья.  Проголодавшись (подобно бродячему псу), он устремляется в буфет, где за ничтожную сумму получает всякую снедь и питье, и сам сварив себе сосиски на плите, находящейся тут же под рукою, усевшись на плетеную табуретку, за маленький столик, временно отдыхает, слушая оратора с трибуны, находящейся под сводом, или хохоча над экспромтными выступлениями с эстрады своих же товарищей «бродячих собак».

Таков подвал «Бродячей собаки» — ответвление интимного театра. Во главе этого милого учреждения стоит группа талантливых молодых артистов, писателей, художников.  И Подвал этот является необходимым приютом Истинно художественного Петербурга.

С. Судейкин. «Пантомима», 1914 Не могла редакция журнала «Черное и белое» обойти вниманием место, куда ежедневно приходила всем составом после праведных трудов на благо акмеизма.  *** В «Бродячей собаке» было две комнаты — побольше и поменьше. БОльшую комнату, куда могло поместиться до 80 человек, а помещалось до 120, расписывал Сергей Судейкин. Не вмещаясь на стенах, вползали на потолок изгибы фантастических цветов; все в причудливых позах, арапчата перемешивались с белокожими дамами, детьми, птицами; нарочито-яркое смешение красного и зеленого производило на неподготовленного зрителя впечатление, ведущее к обмороку. «Пестрые, как юбка татарки, стены, потолки и занавес четырехаршинной сцены действуют на психику, как кумач на быка.  Получается какое-то общее раздраженное повышенное настроение, среднее между помешательством и опьянением», — написал, посетив «Собаку» хроникер «Биржевки» в 1915 г.

Эту картину Сергей Судейкин нарисовал в 1916, когда история «Бродячей собаки» уже закончилась.  Сначала работа называлась «Артистическое кафе» или «Привал комедиантов». Потом художник дал ей другой заголовок — «Моя жизнь».  Женщина в центре — Оленька Глебова-Судейкина, Коломбина десятых годов, первая жена Судейкина.  Роскошная дива, смотрящаяся в зеркало — его вторая жена Вера, на которой он женился, не разведясь с Глебовой.  Слева — поэт Михаил Кузмин, опасный друг, демонический фавн, один из Кавалеров Ордена Собаки...  Из-за занавеса выглядывает Мейерхольд, которого на открытие «Бродячей собаки» приглашали, но он не пришел... Себя Судейкин изобразил справа в образе Арлекина.

Сергей Судейкин. Автопортрет. Одна из самых заметных фигур «Бродячей собаки», блестящий художник, Сергей Судейкин умер в бедности в Нью-Йорке, одиноким, и его картины не стали главным украшением парадных альбомов Третьяковской галереи. Меньшую комнату кабаре отдали на растерзание Николаю Кульбину. Кульбин был художником по совместительству, основной сферой его занятости была медицина, и он являлся главным врачом генерального штаба.

Н. Кульбин. Художник, 1916 год Кульбина называли главным идеологом «собачьего» государства, «сумасшедшим доктором» и «дедушкой русского футуризма» (потом). Его кипучая деятельность оборвалась в марте 1917 года.  Меньшую комнату в «Бродячей собаке» он расписал в духе кубизма, раздробив плоскость стен разноцветными геометрическими формами, хаотически налезающими друг на друга.

С. Судейкин. Портрет Н. И. Кульбина, 1912-1914. Портрет главного идеолога «Бродячей собаки» висел одно время в бОльшей комнате. Также в бОльшей комнате находился камин — этакий огромный мефистофелевский очаг; ручная работа архитектора Фомина. Вдоль стен стояли диваны — результат трудов обойщика Ахуна. Именно на диване у камина предпочитала сидеть Ахматова. В полутьме сидела она, покуривая тонкую папироску в длинном мундштуке, попивая кофе, всегда в окружении — влюбленных мужчин и женщин с глазами, словно углем нарисованными... *** Принимали в «Собаке» не только по средам, как «на башне» у Иванова; регулярно случались еще и «субботы», а нерегулярно — «понедельники», «вторники», «четверги», «пятницы» и «воскресенья».  Тогда устраивались объявленные и необъявленные вечера с более или менее разработанной программой.  День за днем — маскарады, поэтические вечера, театрализованные представления, лекции, диспуты, бенефисы, танцевальные спектакли, ночи музыкальных имровизаций и спонтанной декламации, в крайнем случае, праздничные банкеты, и совсем уж в крайнем случае — обыкновенные застолья. *** В тринадцатом году, еще не понимая Что будет с нами, что нас ждет — Шампанского бокалы подымая, Мы весело встречали — Новый Год. Как мы состарились! Проходят годы. Проходят годы — их не замечаем мы... Но этот воздух смерти и свободы, И розы, и вино, и холод той зимы Никто не позабыл, о я уверен. Должно быть сквозь свинцовый мрак На мир, что навсегда потерян, Глаза умерших смотрят так. (Георгий Иванов написал, возвращаясь мысленно в «Собаку») *** Решалось все просто, — писал Судейкин, вспоминая в эмиграции «Бродячую собаку».  — А почему не устроить вечер романса Зои Лодий? А почему и не устроить? А почему не устроить вечер Ванды Ландовской? А почему и не устроить? А почему не устроить вечер Далькроза с конкурсом императорского балета, вечер «Цеха Поэтов», вечер чествования Козьмы Пруткова, вечер современной музыки, доклад о французской живописи? А почему и не устроить? Через две недели после открытия в «Бродячей собаке» устроили заочное чествование Константина Бальмонта. Бальмонт тогда в России был персона нон грата, но «собачники» решили, почему бы не отметить 25-летие его поэтической деятельности, и отметили.  Городецкий прочел вступительный доклад о юбиляре, а потом Гумилев, Ахматова, Мандельштам, Гипнус, Доминов, Муравьевская читали стихи — свои. Было уютно и мило. Меньше чем через год, 8 ноября 1913 года, Бальмонта снова чествовали в «Собаке», и на сей раз в его присутствии.  Кончилось, правда, не так хорошо, как в первый раз, и даже совсем нехорошо: "К утру Бальмонт напился пьян, сел подле Ахматовой и стал с нею о чем-то говорить. В это время к нему подошел Морозов (сын пушкинианца) и стал говорить комплименты.  Бальмонт с перепою не разобрал в чем дело и заорал: «Убрать эту рожу!»  Тогда Морозов обозлился, схватил стакан с вином и швырнул в К. Д.  Этот вскочил, но был сбит с ног Морозовым.  Пошла драка. Ахматова бьется в истерике. Гумилев стоит в стороне, а все прочие избивают Морозова."  (из письма М. Долина Б. Садовскому) Вышел долгий, громкий скандал с активным привлечением прессы.

М. А. Дурнов. «Бальмонт в Париже», 1901. Впрочем, далеко не всякий вечер в «Собаке» заканчивался скандалом, хотя чествовали там часто и много кого.  Чествовали, например, артиста Юрьева, первого кавалера Ордена Собаки; итальянского футуриста Маринетти (Велимир Хлебников был очень возмущен: «Кружева холопства на баранах гостеприимства»); балерину Карсавину; и даже весь Московский Художественный театр в лице присутствовавших К. С. Станиславского, В. И. Немировича-Данченко, В. И. Качалова, О. Л. Книппер-Чеховой и А. Г. Коонена (это был самый, наверное, многолюдный вечер; в зал каким-то чудом набилось четыре сотни человек). Мхатовцев почтили музыкой и танцами. Танцевали в «Собаке» также часто, как и читали стихи. Кроме Ольги Судейкиной, записной танцовщицей здесь была Нина Цицишвили (1881 — вторая половина ХХ века), выступавшая под своей девичьей фамилией Клейст.  Нина познакомила петербургскую публику с городскими танцами Тифлиса: «джейрани», «хабарда», «кинтоури» и «багдадури».  Ее коронными номерами были «абхазури», «узундара» и «унабе». Танцы эти исполняются с грациозными, закругленными движениями рук и корпуса; в них экспрессия передается с чувством собственного достоинства.  Для мхатовцев Нина танцевала в костюме, сшитом по эскизу Судейкина: синий атласный лиф с жемчугами и шаровары из желтого газа. На голове — тюрбан, тоже с жемчугом, и ярким пером.  На ногах — золотистые коши. Зрители наслаждались ее пластикой и артистизмом.

Т. Карсавина в образе Петрушки, 1911 год. Но вообще, на ниве просвещения «собачники» трудились, сколь могли. Доклады и лекции проходили регулярно, с большим или меньшим успехом. Кузмин, например, был огорчен материальным провалом своей лекции о современной литературе, состоявшейся 13 апреля 1914 года: он получил всего 23 рубля.  Месяцем раньше французский поэт-символист Поль Фор за три лекции отхватил около трехсот рублей.  Еще раньше, в феврале, лекции в «Бродячей собаке» читал итальянский футурист Маринетти, и его доход тоже обозначался трехзначной цифрою. На этом фоне обида Кузмина понятна, не правда ли? В январе 1913, в «Бродячей собаке» чтили память директора Пробирной Палатки, действительного статского советника, автора стихов, басен, пьес и афоризмов Козьмы Петровича Пруткова, который, согласно «официальным биографическим данным», скончался 13 января 1863 г.  На этом вечере всеобщее внимание привлекала «некая Поликсена Сергеевна», которая нарядилась в генеральский мундир, остригла волосы и, не отвлекаясь, смотрела на корень хрена, держа его перед глазами.  Таким образом она будто бы выполняла известный завет Козьмы Петровича. Артистическое кабаре-кафе «Бродячая собака» было закрыто по решению властей 3 марта 1915 года. Для большинства представителей творческих профессий «Бродячая собака» была поистине вторым (а иным и первым) домом.  «Собаке» посвящено множество стихотворений самых разных авторов. Так, например, мотивы «Бродячей собаки» постоянно возникали в творчестве Анны Ахматовой – от стихотворения «Все мы бражники здесь, блудницы…» до первой части «Поэмы без героя». По распространенной легенде, 16 марта 1915 года полиция Петрограда закрыла арт-клуб «Бродячая собака» из-за драки, устроенной Владимиром Маяковским.  На самом деле все было гораздо более прозаично. В 1914 году началась Первая мировая война. Праздник, длившийся в «Бродячей собаке», все больше противоречил суровым будням.  Многие из постоянных посетителей кабачка ушли на фронт. Посетителей с каждым днем становилось все меньше. Весной 1915 года кабачок «Бродячая собака» по распоряжению петроградского градоначальника, генерал-майора князя Оболенского, был закрыт по простой причине — за незаконную торговлю спиртными напитками во время «сухого закона», введенного с началом войны. В 2001 году помещение легендарного артистического кафе было восстановлено; сейчас в Санкт-Петербурге на площади Искусств, 5 находится клуб «Подвал Бродячей собаки».