ПАВЕЛ КЛОКОВ Во дворе моего дома есть хоккейная коробка. И внутри отличный почищенный каток. Большой. С освещением. Однако желающих кататься почти нет. Недавно наблюдал замечательную картину. Как молодой отец учит кататься свою дочь. Лет пяти-шести. То, что это девочка, я - с шестнадцатого этажа - понял по розовой курточке и характерному писку во время падений. Мальчики так не пищат. Папа чередовал вольное катание (без акселей, конечно, но не хуже Овечкина) с заботой над собственным чадом. Девочка хоть и падала, но явно старалась повторить движения отца.

Я подумал, что на этой простейшей схеме построен весь процесс воспитания. Ребёнок копирует собственного родителя. Если бы папа курил в этот момент на кухне, девочка невольно хотела бы за ним повторить. Я, например, отрывал во дворе травинку и делал вид, что пускаю дым... (Особенно в Одессе, где жил мой дед, неисправимый курильщик - Марк Твен, по сравнению с ним, был учеником подготовительной группы дошкольников). Недавно разговаривал с соседом, который приехал в Москву из деревни. Для него пустая хоккейная коробка - это что-то страшное. Особенно учитывая, что в нашем доме живет больше тысячи человек. Мы, говорит, в своё время пилили несколько километров до озера, чтобы без коньков попинать самодельную шайбу!.. Врет, конечно. Озеро наверняка было в восьмистах метрах. И коньки были почти у всех. Но посыл ясен. Ледовая арена пустая. А молодёжь, скорее всего, рубится сейчас в хоккей в режиме онлайн.

Мне очень не хочется выглядеть занудой и моралистом, но современные дети, действительно, другие. Я как-то в одном московском магазине видел мальчишку (лет 12-ти), который отказался от куртки - из-за того, что у нее неподходящий бренд. Я, конечно, подивился. Задумался. Взглянул на ценник. И отошел в оцепенении. Потому что мне в его возрасте покупали робу. Чаще всего, использованную. - Все равно порвёшь, - говорила мама и, затолкав в сумку тряпьё, вела меня в канцтовары. Там мы покупали дневник, который со всеми наценками стоил одну копейку. На его обложке даже не было написано, что это дневник. Страницы не были разлинованы... По сути это был рулон туалетной бумаги... - Все равно потеряешь, - говорила мама. И была права. Она не встречала с моей стороны никакого сопротивления. Потому что мне было уже двенадцать. Я был опытным. И если этот стервец потребовал бренды, то я хотел только свободы. Мне достаточно было сказать всего одно слово - «иди». Как я набирал в грудь воздуха и бежал от ливенского рынка (это Орловская область) в сторону лощины чёрного бамбука (это в Китае).

У меня был пуховик, из которого перья вылезали чаще, чем из бабушкиной подушки. Он был похож на прохудившийся колчан, представлявший для остальных людей определённую опасность (особенно в общественном транспорте). Чтобы одноклассники не видели этого ужаса, пуховик я снимал за полкилометра от школы. То есть в десяти метрах от дома. Сворачивал его, набрасывал на плечо и шёл на уроки как на фронт. А тут неожиданно бренд не тот!.. Одежду на лето (хб, между прочим) мне вообще шили зэки (отец работал на зоне). Солдатская форма в двенадцать лет была пропуском в любое, даже самое элитное общество. Однако я увлёкся... Мне говорят, что я в свои тридцать один стал стариком и просто не понимаю нынешнее поколение. Оно, мол, и правда, другое - в этом ничего странного нет. Наверное. Но пустая хоккейная коробка в январские выходные - это все же неправильно.