... Уже стареющий и полнеющий каган Джигур-хан в последние годы не часто покидал свой улус*. (*Улус -- здесь, поселение кочевников). Куча всяких болезней, скопившихся в его организме за долгую его кочевую жизнь, а теперь выбравшаяся на свет божий, заставляла хана всё чаще и чаще проводить дни в своём шатре. Он редко выходил на своих кривых и плохо слушающихся уже ногах на просторы родных степей. Но сегодня он решил выйти. К вечеру жизнь в его улусе становилась более спокойной. Переставали слышаться детские голоса, не скрипели телеги, не слышались окрики погонщиков. Это давало отдых от дневных хлопот всему взрослому населению улуса. Сумерки уже слегка тронули землю, но они не мешали Джигур-хану видеть то, что он хотел. Солнце уже почти опустилось за ближайший курган и только небольшой серпик его огромного диска ещё золотил вершину холма, раскинувшегося в сотне шагов на запад от его шатра. Такое время заката всегда напоминало старому кагану* (*Каган -- князь у степных народов.) годы его молодости. Почему-то так устроен человек, что в вечерние часы память его становится острее, особенно когда большая часть жизни у него за плечами... Давно, очень давно это было...
... Дедушка Мадий, в такие же вот вечера, звал к себе молодого и непоседливого Джигура. Он сам застилал плотным войлоком большой продолговатый камень, при этом всегда, как заклинание говорил одно и тоже, назидательным тоном: -- "Камень, камень. Не жалей тепла своего, а от моего не согреешься!" "А почему, дедушка?" -- Спрашивал Джигур. Дед качал в такт своим словам седой бородой и отвечал: -- " Камни хоть и нагреваются за день на солнце, но солнечного тепла им мало и, если на них садится человек, то они начинают из него вытягивать тепло." " А зачем им наше тепло, дедушка?" -- Помолчав, дед отвечал ещё более загадочно: -- "Так надо, внучек, так надо!" -- "А кому надо, дедушка?"-- " Им, камням!". -- Сколько себя помнит Джигур, камень этот всегда лежал около княжеского шатра его прадеда Мадия, потом деда, потом он лежал около шатра его отца... Теперь он лежит около шатра Джигур-хана... Каган расправил уже потёртый, старый, тот самый войлок и застелил им камень. Покряхтывая уселся на него... Было время когда отец Джигура брал на колени своих сыновей и подолгу с ними разговаривал сидя на этом камне... Не дал Джигур-хану Бог Папай* внука, а как было-бы сейчас хорошо посидеть на этом камне с ним. Многое мог бы рассказать ему старый Джигур... (*Папай -- Верховный бог у скифов).
... Солнечный круг уже скрылся за холмом, но было ещё совсем светло и только за телегой, которая стояла около шатра, совсем пропала тень... Мысли, мысли... Они не давали старому кагану покоя... Как в жизни человека, так и в жизни степи с приходом какого-то времени всё умирает, только не сразу и не одновременно, а постепенно. Но потом приходит другое время и жизнь возвращается, только она уже становиться другой, в этой другой жизни течёт новая кровь, в головах рождаются другие мысли. Только род человеческий всегда останется центром где оно -- это другое зарождается. Зарождается, что бы потом разбежаться по всей обновлённой степи, может быть даже по многим землям. А ведь зарождается всё затем, чтобы потом умереть... и через какое-то время вернуться новым. А если это новое зародившись, уйдёт и не вернётся к родному очагу? Не вернувшись -- тоже умрёт, но только не оставит в своём роду следа... Да.., -- думал каган, -- в жизни не бывает случайностей, всё в ней закономерно, всё подчинено звёздам: Великий дар и безумие, великая радость и великая скорбь все это рядом, всё уживается вместе! Злом живущие ищут в славе забвение, в бойнях невиданных, но краток их век, проклятий людских на них много! Нельзя жить спокойно за счёт горя других. Не жизнь это... Нет не жил так Джигур. Воевать ему приходилось, но ведь он защищал свои степи, свою землю... Тени предков его рода не смогут укорить Джигура в трусости. Его боевой меч имеет много зазубрин, оставленных мечами врагов, на его теле несчесть шрамов от стрел и копий...
... Многое может стереться в памяти Джигура, только ни когда не потеряется в ней тот день, когда он молодым воином с такими же как он ещё безусыми юнцами давал клятву дружбы, верности и взаимной помощи в бою. Клятву на верность своему царю. Как в глиняный килик* (*Килик -- здесь высокий сосуд с широким горлышком) наливалось вино, смешанное с кровью уже воевавших воинов, как в это вино опускался побывавший в боях скифский меч-акинок, туда же опускалась стрела и дротик. Каждый молодой воин, дававший клятву, отпивал глоток из этого килика, читал молитву богу Папаю и громко произносил слова, возвещавшие о том, что за нарушение этой священной клятвы, он -- воин просит смерти от руки своих же боевых соратников, обрекая себя на вечное скитание после казни по степи, отрекаясь от мирного царства духов своих предков.
... Прадед Джигура -- Мадий служил старейшиной у царя скифов Агая. Агай был мудрым царём. Его армии разбили персидского царя Дария, у ног которого уже лежали побеждёнными восемь стран. Никто не мог победить Дария, даже эллины. Их дисциплинированные и хорошо обученные войска не смогли устоять перед жёстким натиском казалось бы беспорядочной, но умело организованной толпой персидского войска Дария. Колесницы Дария запряжённые четвёркой лошадей с лучниками наводили ужас на передний край противника, а следовавшая за ними конница повергала в бегство любое войско, а уж довершала победу облегчённая пехота, всё произходило стремительно и почти всегда внезапно. Даже если перед сражением Дарий несколько дней давал отдых войску на виду у противника, его передовые отряды всегда засылали лазутчиков, чтобы те высматривали расположение лагеря врага, собирая по крупице все донесения воедино, Дарий, как правило очень рано утром нападал на противника и, не давая ему опомниться ни на минуту бросал в бой почти сразу всю армию. Персы уничтожали всех и всё на своём пути. От них ни кому не было пощады... Царь скифов сумел перехитрить персидов. Долгое время не принимая боя, армия Агая отступала, чем вызывались недовольства старейшин и воинов, но Агай строго присекал все возражения. В его тайны были посвящены только два самых преданных ему старейшины. Те с которыми он одержал много побед, защищая свои земли от врагов. Старейшины Скил и Мадий. Эти два, уже в то время не молодых человека дружили с раннего детства, царь Агай подружился с ними в юношеском возрасте, ведь он был старше их, с тех пор они доверяли друг другу не опасаясь предательств и подвохов... Лог -- лучший мастер и кузнец на всё царство Агая, придумал особые наконечники для стрел, способные пробивать доспехи врага на большем удалении, чем обыкновенные стрелы лучника. Об этом знали очень не многие, но всё же знали; те кто ими владел, а это две тысячи отборных сверхметких стрелков, служивших в подчинении у Скила и Мадия. По тысячи у каждого. Верные люди в стане врага доносили Агаю, что Дарий наслышан о новых наконечниках, но видеть их не видел, а потому, что бы обезопасить своих воинов он распорядился перед походом на Скифию удвоить панцири своих воинов железными накладными латами, и так же защитить боевых коней в коннице и колесницах. Агай знал, что в таком тяжёлом снаряжении персиды долго не смогут находиться, они быстро уставали, а кони выбивались из сил гораздо быстрее обычного. Он уже не однажды проверял своё предположение, не значительными группами своих воинов, делая набеги, на передовые отряды персидов, но в бой не вступал, а развернувшись вспять, пускал коней в полный галоп, проверяя, как долго могут преследовать его персы и, каждый раз убеждался, что отяжелённые дополнительной защитой воины и кони Дария не могут долго и скоро преследовать конницу скифов. В конце концов Дарий не выдержал, поняв, что в таком снаряжении его армия малоподвижна и не способна долго противостоять противнику в рукопашном бою. И ещё он разуверился в новых наконечниках для стрел у воинов Агая. Если бы они были, тогда зачем скифам отступать? Он приказал снять лишние панцири со всех солдат, колесниц и конницы. О чём разведка Агая тут же ему донесла. Две тысячи самых метких лучников вооружённых новыми луками и стрелами с секретными наконечниками, тут же были приведены в боевую готовность и заняли свои боевые позиции. Агай знал тактику персидов и готовил армию к внезапному нападению врага. Каждому лучнику было строго указано на его сектор обстрела, для поражения коней в колесницах назначалось по четыре стрелка, а для поражения конницы -- по два, так как передовые отряды колесницы всё-таки были защищены лучше, чем следом идущие... Рассвет только-только засеребрил восток, и степь тут же огласилась дикими воплями персов бросившимися в атаку на передовую линию обороны скифов, надеясь застать лагерь врага врасплох, а это всегда удавалось Дарию. Всегда, но не сейчас. Скифы ждали его воинов. И когда до передовых рубежей Агая ещё было далеко, а колесницы ещё не все выстроились в нужный боевой порядок, что они всегда делали на подходе к линии с которой лучники могли вести прицельную стрельбу, Дарий вдруг увидел, что в рядах колесниц началось замешательство: Кони падали, рвали постромки, повозки налетали одна на другую, всё это сбивалось в кучу, шевелилось, неистово кричало. Конница тоже вдруг, как споткнувшись не могла двинуться вперёд, лошади вздыбливались на скаку и валились на бок, подминая под себя всадников. Те кто сумел прорваться вперёд там же и погибали. Среди войска Дария началась паника, которую ни он ни его военачальники остановить не могли... Агай повёл свою армию в контратаку. У Дария оставался один выход -- пришпорить своего скакуна и уносить ноги... Да... Славная битва тогда удалась, много про неё ходило рассказов, да и ходит до сих пор... Персиды оставили даже мысли о завоевании Скифии... -- Каган расправил уставшие за годы жизни плечи, до боли в груди набрал полные лёгкие воздуха и выдыхая его вдруг закашлялся. Он долго и надрывно кашлял, а когда наконец сумел побороть приступ, обнаружил, что покрылся липким потом и тело его ослабело. Он, покряхтывая поднялся с камня, снял и свернул трубочкой войлок и шаркающими шагами медленно побрёл к входу в шатёр. Солнце уже полностью спряталось за край земли и на степь вместе с туманом опустились тёмно-лиловые сумерки, за которыми приотстав на два шага, шла ночь. Воздух её слегка затуманенный, напоённый запахом трав, дымами очагов и вкусом варёного мяса, располагал к отдыху... Сегодняшняя ночь, как и предыдущая, внешне спокойная, будет наверняка неспокойной для Джигура... Эх, годы, годы! Что вы делаете с человеком!..
... Его оба сына, старший Менгу и младший Гуюк, редко бывали дома. У них много дел в степи. До старого кагана доходили слухи о том, что младший его сын занялся хоть и прибыльным, но для настоящего степняка не очень хорошим делом: Он собрал небольшой отряд и нападал с ним на людей в степи. А сейчас их много стало ходить по степи, много стало беженцев из-под власти русского царя Петра. Беженцы, конечно же не могли себя защитить и становились лёгкой добычей степняков. Невольников отводили в Черкеск и там продавали в рабство туркам... Даже, если верить словам, такого же старого, как Джигур-хан, прорицателя-энарея, Гуюк крал мальчишек-урусов, вблизи городов, но старый каган мало этому верил, -- тявкает, однако, на моего сына, старый лис, у Гуюк-хана растёт дочь красавица! Зачем ему детей красть? Правда Айгюль сейчас больна и сильно больна, но ведь она его дочь, разве этого мало Гуюк-хану? Пусть жена нарожает ему много других детей. Может быть Бог Папай даст ему сына. Конечно был бы сын у Гуюк-хана сейчас совсем другое дело было бы... Вот может быть Папай смилостивится и даст сына Менгу?... -- При этой мысли старый Джигур расплылся в улыбке... Род в котором родился и прожил свою жизнь Джигур-хан ни когда не занимался торговлей невольников, даже во времена войн, Джигур-хан почти не брал пленников, а если когда и приходилось, то только для того, чтобы увеличить себе прислугу. -- "Нет, если остался запах дыма, значит был и огонь!" -- подумал каган. Надо непременно с младшим сыном поговорить. Надо знать правду, может быть напрасно говорят? А перед этим порасспрашу-ка я, как следует старого лиса энарея. Пусть как можно подробнее мне всё расскажет, а заодно и про звёзды продолжит свой рассказ, ведь не зря же он учился и у арабов, и у китайцев... Не стану откладывать на утро, всё равно не спит старый лис, как и я, -- решил Джигур-хан. Он позвонил в серебренный колокольчик, висевший на расстоянии вытянутой руки от того места где он всегда сидел, предаваясь своим мыслям. Слуга вошёл неслышно и, приложив руку к левой половине груди, почтительно склонися в поклоне, каган попросил добавить огня и послать за Ксаром-энареем*. (*Энарей -- предсказатель, прорицатель). Вскоре в наступившей ночной тишине, уши Джигур-хана уловили приглушённое степной травой частое постукивание копыт старого ослика с которым не расставался уже многие годы энарей.
--- Приветствую тебя, повелитель! -- поздоровался, переступив порог шатра, при этом нарочито высоко поднимая ноги,*(поднимать ноги, переступая порог шатра, юрты у многих народностей живущих в степях считалось высшим уважением к хозяевам, наступить на порог -- большой грех. Т.Е. принести с собой зло или дурную весть. За такое могли лешить возможности ходить вообще или лишить одной ноги) энарей, почтительно склонив голову и прижав правую руку к сердцу, уже неспешно гонявшему его старую кровь по телесным жилам. --- Тебе тоже не дают покоя по ночам мысли, как и мне. Спрашивай, что знаю ни чего от тебя не утаю.
-- "Ещё бы!" -- Промелькнуло в голове у хана, -- "Ты, старая лиса, заранее знал зачем я тебя звал!" -- Но вслух он сказал: --- Садись рядом Ксар, нам есть о чём поговорить. -- он дотронулся до колокольчика и слуга тут же принёс пиалы, в которые налил душистый настоянный на степных травах чай и поставил блюда с угощениями из фруктов. Склонившись в поклоне он отошёл на несколько шагов в глубь шатра и остановился в ожидании новых приказаний хана или его ночного гостя, однако каган движением руки повелел ему выйти, он хотел остаться вдвоём с прорицателем, хотя и знал, что этот слуга ценой своей жизни никогда не о чём не расскажет, что услышит из уст своего хозяина. Пламя в светильниках заплясало тронутое лёгким потоком воздуха, который прибежал от открываемого и закрываемого полога. Тени двух людей, сидящих напротив друг друга, причудливо изменили свои очертания и беззвучно зашевелились. На некоторое время ярче осветились, покрытые полутёмной пеленой дальние от собеседников места шатра. Стояла ни чем не нарушаемая звенящая тишина, не слышно было даже дыхания людей, сидящих в почтенном молчании друг против друга, степенно попивающих чай и собирающихся с мыслями перед беседой... Хан мысленно выбирал: -- сразу продолжить рассказ о звёздах, а уж потом перейти к разговору о младшем сыне, или поступить наоборот? Конечно же ему не терпелось поскорее узнать о Гуюк-хане, но воспитанное годами чувство выдержанности и терпения подсказывало ему, что старый лис Ксар сам обо всём что знает расскажет. Незаметно перейдёт к интересующему хана вопросу. Хан первым нарушил молчаливое чаепитие,
--- Давай продолжим наш разговор о звёздах и планетах, энарей. Ночь у нас длинная, хотелось бы немного отвлечься от мыслей и дел. Мне всегда интересно было слушать про то, какие законы управляют звёздами. А уже потом Ксар, ты мне расскажешь что нового у людей в нашем улусе, -- начал разговор Джигур-хан, -- может быть что-то прошло мимо моих ушей, или мои глаза не всё увидели.
Энарей медленным движением, слегка дрожащей руки, отставил пиалу с немного недопитым чаем, как этого требовал обычай и, расправив свою чахлую, заплетённую в жалкую косицу бородёнку, скрипучим, низким похожим на приглушённый треск голосом неспешно и, казалось не совсем охотно продолжил давно начатый рассказ о жизни планет и звёзд...
--- Мой повелитель, в прошлый раз мы вели разговор о времени, которое сочетает в себе мгновения и вечность. С твоего позволения я продолжу его, постепенно переходя к планетам, живущим на небесном своде... -- Джигур-хан кивнул головой... --
... Все вещи, о мой повелитель, и все события имеют своё место во времени! Они существуют не только где-то, но и когда-то. Всё что твориться на земле по воле Бога Папая, подвластно только времени, оно и только оно вечно, ибо не спит ни днём ни ночью, всё остальное -- тленно. Время -- беззвучно, незримо, неощутимо и непрерывно! Его мера не зависит от нашей воли! Разве вправе мы изменить смену дня и ночи? Или может быть, прости, о светлейший, вправе кто-нибудь среди живущих, кроме Папая, заставить солнце светить ночью, а луну -- днём? Конечно же нет! День сменяется ночью, а на смену ей снова приходит день. Так было, так будет -- и это неизменно! Однако мы знаем, что дни бывают длиннее ночей, когда в степи тепло, но ночь всегда стремится догнать день. В одно прекрасное время их бег становится одинаковым и тогда день равен ночи. Только не очень долгий путь они могут идти рядом. Устав от своего бега, день постепенно начинает отставать от ночи. Ночи становятся длиннее -- в степи увядают травы, приходят холода. Наступает зима. Не долго отдохнув, день вновь убыстряет свой бег, принося с собою тепло, догоняет ночь, чтобы потом опять уступить ей первенство. Так длиться всегда! Чтобы эта очерёдность не сбилась с выбранного Всевышним круга и чтобы не был нарушен ход столетий, не нарушилась смена вёсен и зим, следит, по приказу великого Папая -- Солнце. Но оно, о мой господин, как и все живые, тоже устаёт и с приходом осени потихонечку удаляется от Земли, меньше и меньше давая ей тепла и света -- приходит время зимы. И как только день почувствовал, что Солнце удаляется от Земли он тоже, пока великое светило отдыхает -- замедляет свой бег -- отдыхая.
У Солнца есть сестра это -- Луна. И пока оно отдыхает землю освещает Луна. Однако, мой повелитель конечно же знает, что иногда наступает такое время, когда над землёю не восходит Луна. Это вовсе не так, мой господин! Луна на небе есть всегда, просто в иные дни мы её не видим, -- на какое-то время Ксар-прорицатель умолк, видимо не зная, как объяснить Джигур-хану такое явление простым и доступным языком, но через секунду догадка его выручила, -- это так решено и угодно Всевышнему, Богу нашему Папаю! -- Он с облегчением вздохнул и, почувствовав прилив новых сил -- продолжил..,
--- Вначале каждого месяца, наверное, мой господин заметил, что как только на западной стороне небосвода прячется Солнце, в догорающих лучах его зари, едва заметным появляется серпик молодого месяца, он так боязлив, что вскоре убегает за горизонт вслед за Солнцем. Но с каждым новым вечером лунный серпик растёт. Горбушка его обращена вправо -- туда, где спряталось Солнце, а молодые рожки смотрят влево. Ночь от ночи силы его крепнут и вот через семь-восемь ночей рогов у серпа нет -- это полумесяц. Ещё через семь дней -- это полная Луна, свет от неё блистает в полном своём великолепии от захода до восхода Солнца. Луна просыпается на востоке, как только Солнце уходит с небосвода, и обойдя всю землю -- ложится отдыхать на западе. Правда так длится не долго -- всего-то семь ночей, потом Луна вновь начинает "худеть" превращаясь, сначала в полумесяц, потом -- в месяц. Теперь горбушка месяца уже обращена туда где восходит Солнце. И сама Луна-серпик теперь появляется на восточной стороне небосвода, чтобы с первыми лучами светила спрятаться от людских глаз.
От восхода до захода Солнца проходит один день, от восхода до захода Луны -- ночь. Один день и одна ночь -- сутки. За то время пока маленький серпик Луны превратиться в полную, а потом вновь "похудеет" и спрячется, проходит тридцать суток.(29,5 суток) Этот отрезок времени мы, люди, называем -- месяц. Месяцы, мой господин складываются в года. Года -- в столетия. Столетия -- в эры. Эры -- в вечность! Так течёт время на земле, мой повелитель. И, как я говорил тебе уже раньше, оно ни кому и ни чему не подвластно!
--- Хорошо, Ксар. С этим я согласен! Но каким же образом ты можешь предсказывать будущее людям?
На какое-то не долгое время Ксар задумался. Задумался он не потому что не знал той науки, которой его научили провидцы востока, мудрейшие из мудрейших, а потому что он думал, как наиболее просто и доступно рассказать это хану, одновременно не раскрывая своей тайной науки.
--- Все звёзды, мой повелитель, волей бога Папая, навсегда прикреплены к своим местам на небесном своде. Они не могут поменять своё место, как бы им этого не хотелось, как бы им нравились или нет их соседи. (13*)
Однако, мой повелитель, тебе известно, что во многих законах есть исключения. Есть они и в законах всевышнего! Поэтому он, чтобы не было очень сильной зависти у звёзд, путь которых пролегает около нашей Земли, разрешил им тоже двигаться, меняя своё местоположение на небесном склоне. Но он им поставил условия: "Пусть каждая из вас, в своё время, следит за всем, что делается в её дежурство на земле и руководит людьми так, как ей это предписано". Эти звёзды ярче всех нам видимых, их мудрейшие называют -- планетами. У каждой планеты есть своё имя и своё предназначение, которое ей предначертал всевышний. Предназначение каждой планеты доподленно известно лишь одному -- Папаю. Людям, даже самым мудрым из мудрейших, этого в полной мере не дано. Но кое в какие секреты свои он всё же посвятил некоторых людей и разрешил им делиться своими секретами, но только с избранными. -- При этом энарей гордо выпятил свою уже чахлую грудь и глубоко вдохнул пахнущий воском и благовониями воздух шатра, погладив при этом, рукой кисточку бороды. -- Планеты эти получили имена италийских богов, потому как в ту пору влияние римлян было распростёрто на большом пространстве, а поэтому и очень велико. Но справедливости ради надо заметить, что на этом влияние италийцев на мудрейшую из наук практически заканчивается. Немного большее влияние на науки изучающие звёзды оказали греки, в основном тем, что поведали людям много историй о происхождении скопления звёзд на нашем небосклоне. Скопления звёзд называются -- созвездиями. Мой господин конечно же не мог не обратить внимание на звёзды расположенные как бы большим черпаком с длинной ручкой. Это созвездие Большой медведицы. Её крайняя звёздочка в ковше всегда смотрит на самую главную звезду, которая указывает идущим дорогу на север и если лик свой мы обращаем к этой звезде, то затылком оборачиваемся к югу. Справа у нас будет путь на восток, слева -- на запад. Большую же часть мудрейшей науки поведали миру арабы. Людям на Земле известны не все планеты и об их количестве споры продолжаются среди учёных людей уже много и много лет. О предназначении каждой из известных планет особых разногласий не происходит и считается, что если человек родился под какой-то из планет, в то время сиявшей на небосклоне, должен обладать теми же премудростями, что и сама звезда-планета. Например, Меркурий -- мастер в письме, счёте, красноречии, так же он считается самым удачливым торговцем, Венера -- покровительница всех красавиц и красавцев, Сатурн -- непобедимый воин и удачливый охотник. Споры возникают, когда происходит как бы двоевластие, это когда одна планета ещё не спряталась, а вторая уже взошла на небосвод. Это случается, мой повелитель, даже в царстве Папая. Есть планеты, которые улыбнувшись друг другу, мирно расходятся. А есть и такие, которые начинают оспаривать свою правоту... При таком положении планет возможны всякие неурядицы и на Земле: Среди людей возникают споры, наваливаются болезни, возникают войны...
Путь, который выбирают звёзды для каждого человека, для него одного и предназначен. Не может быть одинакового пути у двоих людей, даже если бы они старались во всём повторять один другого.
Предсказать судьбу человека конечно же в полной мере нельзя. Никому среди простых живущих на земле она полностью не известна. Мы, прорицатели-энареи можем знать её, но рассказать всю судьбу от рождения до кончины не имеем права. За слово произнесённое сверх дозволенного нас может Папай лишить жизни и лишить покоя в царстве предков. -- Энарей умолк. Он, казалось уснул, уткнувши свою косичку-бородёнку в плотно скрещённые на груди старые, испещрённые морщинами, многими жилами и жилочками руки. Но это только казалось. -- Вот и весь мой рассказ, повелитель, пожалуй он отнял у тебя много драгоценного времени. Думаю, ты не совсем для этого звал меня...
--- Твой рассказ очень интересен. Однако перейдём к нашим заботам, энарей, небесные оставим Папаю.
Глубоко со свистом и сипом, вдохнувши ещё раз густой воздух шатра, энарей тем же трескучим голосом начал рассказывать о новостях. Хан не перебивая, казалось внимательно слушал его, но обо всём этом он хорошо был осведомлён и энарей знал о том, что хану всё это известно, поэтому он не приукрашивал и не сгущал красок, повествуя о делах повседневно происходящих в ауле. Когда Ксар закончил, хан спросил о том главном, зачем и был вызван в столь поздний час прорицатель, замечая, что тот старательно обходит эту тему в своих рассказах.
--- Знаю, мой повелитель, что слух этот не даёт тебе покоя. И лежит на твоём лице из-за этого печаль большая, как степь, и глубокая, как небо над нею. Слух этот и меня долгое время тревожил своей неопределённостью. Слушай речь мою без гнева, ибо говорю с тобою от чистого сердца без тени обмана.
--- На тебя не стану гневаться, ты всегда мне говорил правду, а на неё только глупец может гневаться. Продолжай!
--- Конечно ты помнишь, хан, из рассказов своего деда, а он из рассказов своего деда, что бежавший с позором персидский царь Дарий, оставил на поле боя весь свой гарем и всю прислугу, помнишь и о том, что с нашими воинами увязались два чёрных человека-раба. Их никто не прогонял. Рабы стали жить в нашем селении и о другой жизни не помышляли. Они жили свободно, зарабатывая себе на жизнь тем, что нанимались пасти табуны скота, помогали многим большим семьям по хозяйству. Прошло уже много лет и потомки того рода, время от времени смешиваясь с такими же чёрными невольниками- рабами, которым не ты не твои предки не запрещали жить в нашем ауле, продолжают жить до сих пор. Но мы, как я уже говорил, не властны над временем, оно было, есть и будет всегда и везде, так повелел Папай. -- Он помолчал секунду, склонив голову в почтении перед упоминанием столь великого имени. -- Однако, у той, что осталась от чёрного рода -- потомков нет. И надо думать, что вскорости род их перестанет жить. Нубийка, как мы её называем, уже стара, чтобы родить наследника или наследницу, да и рабов чёрных у нас давно уже нет. Хвала Богу Папаю! Мы уже давно не воюем и живём мирно со своими соседями, оберегая жизнь своих детей и внуков. -- Он ещё раз помолчал, благоговейно склонив голову перед ханом... -- Как-то семь дней назад, по делам, не достойным внимания твоего, я находился в тех краях, где стоит юрта чёрной старухи и зашёл к ней воды напиться и напоить своего осла. За юртой этой старой карги-нубийки, я услышал стоны и голоса, я знаю немного и плохо язык урусов, но спутать его с другими языками не возможно -- это были голоса урусов. Я удивился и спросил у нубийки, -- "Кто это?" -- Старая ведьма молчит и не рассказывает что это за люди и откуда к нам попали. Не смотря на её протесты я всё-таки прошёл за юрту и увидел в глубокой яме, валявшихся на грязном тряпье трёх человек, по обличаю и одежде -- точно урусов. Это были двое взрослых людей -- мужчина и женщина и один ребёнок -- мальчик, десяти, примерно лет. Попытался с ними поговорить, но я совсем мало знаю урусских слов, мы не поняли друг друга, только мальчик говорил что-то про атамана Кондрашку... Послушайся моего совета, каган, надо навестить нубийку. Тяжело тебе будет к ней наведаться, -- знаю, не молод уже, и путь не близкий, но и не очень далёкий. Если с утра запряжёшь лошадей к полудню у неё будешь. Спешить надо, каган! Не сегодня завтра уведут их и продадут на рынке невольников в Черкаске. Мальчонка у них, совсем ещё юнец, про атамана Кондрашку что-то говорил, а ты должен помнить наш с ним договор: не красть и не нападать на его людей в степи, иначе он нам соли не станет продавать и сотрёт наш улус в пепельный порошок, а людей наших, кто в живых останется не в рабство продаст, а на колья по всей степи рассадит... Его казаки нам всегда помогают в покупке товаров разных, дружба с казаками нас защищает от врагов. Нет резону нам с ними ссориться. Если не сохраним мир...Нападут, когда все наши в степи будут, а сейчас все в степи -- скот пасти надо. Время такое! Вырежут всё потомство. Подумай об детях и женщинах, хан. Пока войско соберёшь не за кого и не за что воевать будет. Верные люди говорят, что от царя урусов Петра, в наши края вооружённый отряд идёт большой, всех кто прячет или прятал, равно захватывал в плен в степи, а потом продавал, урусов, как невольников -- ждёт большая кара. Сильно гневается царь Пётр за пленение его подданных. Улусы и всех живущих в них огню и смертной каре придаёт. Грозится изгнать скифов с земли нашей за границы государства своего, которое зовётся Российским. Нет, не нужно нам ссориться ни с Кондрашкой-атаманом, ни тем более с царём Петром. -- Он вздохнул полной грудью, как будь-то ему не хватало воздуха в шатре и, выдохнув воздух из лёгких со свистом, чуть было, как Джугар, не разразился кашлем, но усилием своей сильной воли он поборол подступивший кашель и вытерев, ладонью, выступившие от напряжения на глазах слёзы, продолжил, -- хорошо знаю, что привёл их из степи твой младший сын Гуюк-хан. -- Прорицатель замолчал, тиская в руках свою жалкую бородёнку. Молчал и хан. Спустя совсем не большое время Ксар-энарей продолжил говорить: -- Может быть войско царское и минует тебя, хан. Далеко ты от дорог раскинул свой улус, однако помни, что у всех есть уши и глаза, люди завистливы, трусливы и жадны, кто-нибудь за деньги донесёт начальнику войска про пленников, а за донос такой, много денег платит урусский начальник. Тогда уже точно они придут сюда. -- Он ещё помолчал не долго, -- скоро отряд атамана Кондрашки отправится на охрану изюмской дороги, они всегда к нам заезжали, заедут и теперь -- спросят. Что ответишь, каган? -- Джигур-хан молча пожевал губами, так же молча ударил по колокольчику, тот испуганно громко звякнул, а уж потом залился звонким переливом. Слуга не вошёл, а влетел в шатёр хана и замер в двух шагах от порога, пробежав это расстояние по инерции.
--- Подготовте мягкую арбу, и пару хороших лошадей, охрану и кучера не надо, в моей степи меня ни кто не торонет. -- Слуга опрометью бросился выполнять волю своего хозяина.
--- Ты энарей, поедешь со мной. Луна на небе уже хорошо светит, факелы нам не понадобятся, да и дорогу я не плохо знаю. -- Когда вошёл с докладом о готовности повозки слуга, каган отдал новое приказание, -- Не медленно отправьте за Гуюк-ханом, пусть через день к вечеру будет у отца в шатре. Едем, прорицатель, не мешкая, -- обратился он к энарею, когда слуга, переломившись в поясе, выскочил из шатра повелителя. -- Дорога наша, думаю не будет долгой, возьмём не много еды, фруктов и воды, только затем что бы покормить пленников в дороге, чем там их нубийка накормить может, когда у неё самой последняя мышь от голода подохла!
--- Я тоже так думаю, мой повелитель, -- проскрипел басок энарея. -- До восхода солнца мы доедем.
Хорошо смазанные баранним жиром ступицы не издавали ни малейшего скрипа, и только сбруя на лошадях слегка поскрипывала, хвастаясь своей новизной и непотёртостью.
--- Что ещё знаешь об вооружённом отряде урусов, который выслал царь Пётр, говори, прорицатель, говори всё без утайки. Я должен знать как можно больше.
Старая лиса Ксар сразу понял зачем каган поехал к нубийке, да ещё и без лишних людей, сам управляет лошадьми. Нет не ради праздного любопытства и не затем что бы засвидетельствовать своё почтение урусам. Джигур-хан конечно не хотел ссоры с атаманом Кондрашкой, но и больно уж велика честь простым пленникам-урусам, что бы сам каган к ним наведывался.
--- Что молчишь? Или язык проглотил? Хан тебя спрашивает, отвечай, прорицатель. Что говорит тебе наш Бог Папай? Не томи сердце, оно уже старое и не хочет волнений.
--- Хан, то, что ты задумал -- это правильный выбор, но отряд урусского кагана Долгорукого, может всё-таки и до тебя добраться. Я думаю, как перехитрить уруса Долгорукого. Много людей будут знать о твоём поступке. А раз много людей много и толков всяких, надо что-то придумать умное, хан.
--- У нас дорога впереди длинною в одну ночь, вот и давай думать. Зачем же я тебя с собой везу? Где живёт старая нубийка я и сам знаю. В одной голове много мыслей -- в двух их вдвое больше! Нам надо выбрать одну самую верную и справедливую. Думай, энарей! Надо хорошо подумать, что бы приехать к нубийке уже с готовым решением и не отступать от него, даже перед моим сыном, оно должно убедить его сразу и без возражений.
Какое-то время ехали молча, каждый перебрасывал в голове десятки вариантов, но все казались не приемлемыми. Один вариант требовал что бы в нём участвовало несколько вооружённых человек, другой -- требовал много времени, третий -- и того и другого. И когда терпению обоих уже подходил конец, когда казалось, что нужного решения задача не имеет -- ответ нашёлся...
--- Джигур-хан, разреши мне задать тебе один вопрос, ответив на который ты решишь эту задачу. -- Старый лис, теребя свою бороду, внимательно смотрел на хана. Пусть при лунном свете, своими слезящимися глазами, он плохо его видел, разве, что силуэт качающийся в такт неровностям попадающимся под колёса арбы, но всё равно старался разглядеть взгляд хана.
--- Спрашивай, энарей! -- Хан даже приподнялся от нетерпения услышать вопрос.
--- Придёт время ты его услышишь, мой повелитель, а пока ... Люди с уверенностью называют имя твоего младшего сына, хан, как человека, который уже не первый раз продаёт людей туркам в рабство. Он также выискивает слабые места в охране изюмского шляха, так кажется урусы называют сакму, проложенную ордами Бату-хана к их главному городу -- Московии. Давно это было.., сечас эту сакму называют торговой дорогой.., однако вернёмся к нашим заботам, Гуюк-хан выслеживает какой-либо не большой караван, нападает на него, пленных не берёт во избежании быть раскрытым, потому что на рынке невольников часто бывают купцы, а они в большинстве своём друг с другом хоть из далека, но знакомы. Погонщиков и купцов чаще всего связывают по рукам и ногам, и только тех кто пытается с оружием в руках защищать свой товар -- убивают. Лица нападающих всегда повязаны платками, видны только глаза. такие нападения не могут не волновать отряды казаков, которым поручена охрана сакмы. С них спрос большой. Выплачивать за украденный товар, купцам, приходиться всем казакам. Те и другие жалуются в Черкеске войсковому кагану-атаману. Одни на плохую охрану, другие на озорство скифских кочевников. Войсковой атаман Лукьян Максимов, что в Черкесске живёт, обещал, что после того, как отбудет домой в Московию каган Долгорукий со своим отрядом, он снарядит большой отряд с пушками и поубавит прыти степнякам. Вот о чём задуматься надо бы, хан. За сыном твоим и его отрядом организовывались погони, но им всегда удавалось скрыться в степи. Теперь скажи мне каган, кто ещё лучше твоего сына справиться с твоей задумкой?
Джигур-хан довольно крякнул в свой кулак, он ждал этого вопроса, вот только где сейчас спрятать пленников от посторонних глаз, да так что бы и нубийка не знала, хоть она и под пытками не расскажет о ночных гостях, но всё же -- уши есть и у степного ковыля.
--- Я знаю одно место, хан, куда мы отвезём пленников, там их никто не найдёт. Даже самый умный пёс не возьмёт след.
--- Ты говоришь про Красный ручей, Ксар?
--- Именно про него, мой повелитель. Туда полдня пути, от старухи, а от твоего улуса и того меньше, к вечеру следующего дня, к приезду сына, дома будешь, у тебя добрые кони быстро домчат тебя. Останется время и на отдых. Мне же разреши собрать на телегу какой ни какой еды, я отвезу её им позже ночью, когда улус уже будет спать. Гуюк-хану прикажи, чтобы вернул всё до нитки пленникам-урусам и лошадь, и рогатую скотину, которую они называют коровой и держут её для доения ибо пьют только коровье молоко. Пусть вернёт им их арбу-телегу... И прикажи ему, пусть со своим отрядом проводит их туда куда они шли, пусть не гневит больше урусов. Не выживут скифы, если урусы пойдут на них войной. Разбрелись по степям, долго армию собирать надо, а царь урусов её всегда в готовности держит...
--- Прикажу, -- проговорил хан, сам думая свою думу о том, как сделать так чтобы Гуюк-хан без нажима сам обо всём рассказал ему... Свет луны уже стал меркнуть, наступало такое время суток, когда и луна уже не светила толком, и небо на востоке ещё не светлело, но по всей степи уже чувствовался приход утра. Перепёлки перестали петь свои песни, кузнечики перестали стрекотать, всё погрузилось в предутреннюю дрёму, вся степь замерла в ожидании нового дня. Кони, почуяв жилище, ускорили свой шаг и теперь торопились к жилью, что бы там утолить жажду.
--- Кажись приехали, каган. -- Пробасил-пробулькал энарей. (продолжение следует...)
#ПавелСеребров_ОпусыИрассказы