Современная ему критика нередко прочитывала его тексты как утопию о недалеком коммунистическом будущем — и, пожалуй, имела на это право.

Сам же Грин уходил от реалий своего времени и места, отговариваясь — не без грустной иронии — тем, что они слишком сложны для описания.
В итоге в его романтизме советская критика постаралась увидеть революционный пафос — иначе уж слишком непонятным оставалось его творчество. А когда это не удалось, фактически наложила запрет на издание книг. К сожалению, эти границы сыграли свою роль, практически раз и навсегда определив место Грина в истории советской литературы — и для нескольких поколений читателей тоже. Между тем его тексты вовсе не так просты.